Страница 3 из 4
– Без пятнадцати семь.
– Вот и чудненько. Значит, сбор у меня ровно в семь.
– Ты обалдела? – протянула Светлана, – Я только в семь встаю. Пока чаек, пока кофеек, чтобы глаза открылись…неее, я так рано не могу.
– Сможешь! – отрезала Тома, – тебе, между прочим, это нужнее всех! И если бы не Ириша, мы бы в шесть выбегали.
– А куда побежим-то?
– К новой жизни! – сверкая глазами, объявила Тамара.
А если уж она что решила, сопротивляться бессмысленно: нужно было расслабиться и попытаться получить удовольствие.
Они познакомились так давно, что иногда их память давала сбой по тому или иному эпизоду. Когда-то они, юные жены новоиспеченных лейтенантов, прибыли в один из военных городков, затерянный в лесу – в щитовой барак с одной кухней на восемнадцать семей, с одним душем на всех и с одним туалетом. Причем, хоть туалет был рассчитан на три персоны, так сказать, но внутренние кабинки были без дверей, обзор с порога был полный. Изюминка этого изобретения командиров танкового батальона состояла в том, что туалет был рассчитан, как на мужское население, так и на женское. Это изумительное сооружение на сорок человек обоего пола, требовало хорошего слуха того, кто находился с внешней стороны «ЭМЖО» и зычного голоса находящегося в процессе.
– Тут есть кто?! – старался прокричать, как много громче подходящий.
– ДДДДА, – выдавливал тот, кто занял территорию раньше.
И если тембр голоса совпадал по гендерному признаку, новый посетитель входил, если же нет, дожидался снаружи. Когда выходил предыдущий и сталкивался с последующим, они весело приветствовали друг друга.
То же касалось и общего душа на две кабинки, на которых также отсутствовала индивидуальная дверь.
В основном, неписанные правила соблюдались неукоснительно. Но были шутники с мужской стороны. Однажды Тамара, подойдя к туалету «типа сортира» проголосила пароль. Отзыва не последовало. Она зашла…и увидела примостившегося на очке подвыпившего холостяка.
– Девяткин, сволочь! – закричала она. – Ты почему молчишь?!
– А я никого не боюсь, – захихикал тот.
А готовка на общей кухне? – О, какие страсти кипели тут вместе с борщами, компотами, соусами! Сколько запекалось сплетен вперемешку с бисквитами, печеньями, кексами и приукрашивалось вместе с ними же!
Но зато и обмен рецептами, взаимовыручка и настоящая дружба на всю жизнь начиналась именно здесь. И не только среди взрослых. Тут, в общем коридоре и песочнице перед бараком, происходило общественное воспитание оравы все нарождающихся ребятишек. Так как комнатушки были крохотными, то детвора сайгачила или в длинном коридоре, или на улице перед зданием под присмотром мамаш, которые сменяли друг друга, находясь на своеобразном дежурстве. Таким образом, ребятишки воспитывались коллективно и разнообразно, в соответствии с педагогическими представлениями очередной дежурной.
А какие праздники справлялись в общежитие! Столы, приставленные друг другу длинной линией в коридоре, ломились от изысков. Музыка гремела. И странное дело, взрослые веселились, а детвора мирно посапывала в кроватках под музыку, смех и топот родителей!
Что там говорить? – Детвора не реагировала и на звуки снарядов, разрывающихся во время стрельб на танковой директрисе, находящейся всего в трех километрах от жилья. Стены барака ходили ходуном от взрывной волны, бывало, валились книжные полки, шатались шкафы, а дети спали, как ни в чем не бывало.
В аптеку надо было проделать путь по лесу четыре с половиной километров туда, и столько же обратно в ближайший поселок. В поселке же находились магазинчики, кабинет врача, а также остановка автобуса, на котором можно было уехать при необходимости в госпиталь. (Надо сказать, что до госпиталя было 70 километров). В самом же городке из транспорта были только детские коляски, которые весело катились с горы по дороге туда; и которые приходилось толкать всем своим весом мамашкам, обвешанными сумками, в гору обратно. Но сказано же мудрыми, что ничего так не сплачивает людей, как совместные трудности. Жили весело и дружно. И утром вставали по одному будильнику. Да, да, такая была слышимость: «…как известно, фанера – лучший проводник звука», – выражаясь фразой из бессмертного творения Ильфа и Петрова.
Правда, случались и казусы. Надо сказать, что в этом же бараке, который командирам казался, наверное, резиновым, умудрялись проживать не только восемнадцать семей (при этом, количество детишек год от года прибавлялось), но и три холостяка, а также две одинокие девушки из числа вольнонаемных. Холостяки отличались в основном тем, что вечерами один из них брал пачку соли, заходил на общую кухню, с зычным объявлением: «Меняю соль на ужин!». – На что, получал от сердобольных хозяюшек предостаточно жаренного и пареного не только для себя, но и для двух других поджидающих его голодных оболтусов. Они, конечно, могли питаться в солдатской столовой, но предпочитали домашние разносолы. А еще, время от времени (ну, примерно раз в полгода), холостяки устраивали уборку в своей комнате, при которой к двери подгонялась и заполнялась пустой тарой из-под пива и водки тачка, и направляемая толчками и матом, тащилась к помойке. Впрочем, мат звучал уже далеко за пределами общежития и никогда не достигал детских ушей. Но кряхтение сквозь сцепленные зубы в пределах барака, не делало картину менее живописной: звенели и брякали бутылки, скрипела перегруженная тележка: «Куда ты? К дорожке давай! Сейчас все свалится!» И, действительно, сваливалось, разбивалось, подбиралось, грузилось на тележку снова, ну, и так далее.
Две девушки проживали тихо и почти незаметно. Они крайне редко появлялись на общей кухне, почти не участвовали в бурной жизни общежития; у них не было детей и мужей, которых надо было удивлять кулинарными шедеврами, обстирывать, выглаживать, начищать до блеска, короче, холить и лелеять. Где и как они проводили свободное время, было неизвестно. Но один эпизод бросил тень (возможно, безосновательно) на девушек и слегка пошатнул безразличное отношение к ним женской части барака.
Дело было так. Новый Год встретили весело и с огоньком (в виде салюта из ракетниц), потанцевали, убрали со столов, а потом и самые эти столы, табуреты и посуда разбрелись по комнатам общежития. Стало тихо. Из сладких снов, вызванных отчасти хмельными парами, стал вырывать стук поочередно в каждую дверь и тихий, вопрос: «Олег не у вас?»
В бараке проживала красивая пара: оба высокие, подтянутые, с привлекательными чертами лица, она – блондинка, он – брюнет. Фамилия выдавала в нем уроженца донских земель. Что и говорить, если бы женщины не были так поглощены своими мужьями и заботами, а он – службой, могло бы разбиться не одно сердце. Видимо, проказливому Амуру стало совсем скучно в этих стенах, и чтобы совсем не потерять квалификацию, он решил запустить стрелу наобум.
Так вот, Аллочка посреди ночи разыскивала Олега. Конечно, сон так и сдуло с обитателей, и до утра они ворочались в постелях, недоумевая, куда можно было деться в закрытом военном городке. В пять часов утра барак сотряс невиданный скандал. Крик зарождался в горле Аллочки и разносился в недрах общежития. «В трусах?!», – в трусах, в трусах, в трусах?..– в недоумении повторяли в каждой комнате.
Утром заплаканная Аллочка вещала собравшимся женщинам.
– Представляете, пошел в туалет и пропал. Полчаса нет, час, два, я забеспокоилась, пошла по комнатам. Ну, может, зашел к кому продолжать праздновать Новый Год. Нет ни у кого. Явился под утро в одних трусах и даже не помнит, что уходил в джинсах, в джемпере, в носках и тапках. Одни трусы, представляете, на нем были одни трусы! Спрашиваю: «Где был?» Отвечает, что у холостяков. Но врет, гад! Я стучала к ним и даже в комнату заходила. Костя и Пашка были там, Игореха дежурил, не было Олега там, не было!
Все утешали Аллочку нелогичными предположениями, но каждой в голову закралась одна и та же, мысль: надо было проверить вольнонаемных, – больше идти некуда. Не по улице же фланировал в одних трусах и босиком наш красавец брюнет! Но никто не озвучивал крамолу, все сплотились в едином порыве сохранить семью. С тех пор легкая тень осуждения легла на незамужних девушек. Было неизвестно, подозревала ли сама Аллочка кого-то конкретно, но то, что она так и не простила благоверного, стало известно спустя время. Как известно, месть – это блюдо, которое подают холодным…