Полнолуние для магистра

— Конечно, идите, сестра. Не волнуйтесь за меня. Я уже большая девочка.

И вздрогнула. Фраза была правильная, к месту, но… не её. Будто взятая взаймы у кого-то ещё.

Но «обернуться быстро» не получилось. Человек, как известно, предполагает, а Господь располагает — эту известную истину сестра Эмилия повторила про себя трижды, чтобы успокоиться, пока стояла у запертой двери в приёмную профессора; а потом направилась в детскую палату, навестить своих любимцев, а заодно и разузнать у дежурного медбрата, надолго ли отлучился мистер Диккенс. Ведь всем известно, что персонал, вроде бы безотлучно несущий вахту, всё знает. Ожидания её оправдались. Пожилой Чарли Томпсон и впрямь не покидал поста, приглядывая за выздоравливающими мальчиками в игровой комнате, зато он отлично с ними ладил, и, перехватив юного тёзку, Чарли, бегущего из уборной и на ходу показательно трясущего помытыми чистыми ручонками, без труда выпытал, что, когда малыш бежал «по надобности», то чуть не налетел в коридоре на высокого красивого джентльмена, который о чём-то говорил с профессором. Чарли не прислушивался, просто извинился и побежал по своим делишкам; но вот слова «Хаслам» и «изолятор» уловил, о чём и выпалил сейчас с готовностью. За что был обласкан сестрой Эмилией, угощён лакричным леденцом и тотчас забыл о произошедшем, убежав к друзьям.

Значит, гость и был тем самым магом-консультантом, о котором предупреждал профессор. Ловко! И не подумаешь! Что ж, оно и к лучшему, такое ненавязчивое наблюдение: девочка спокойно играла с собачкой, не беспокоясь, что скажет что-то лишнее, неверно затем истолкованное… Значит, профессор решил показать менталисту ещё и злодея, едва не убившего малютку Бет… Лику! Или сам маг настоял на исследовании… Впрочем, не так это важно, с чьей подачи; главное — узнать, по чьему наущению негодяй Хаслам преступил свой служебный долг и едва не свершил один из страшнейших смертных грехов — убийство.

Монахиня поспешно перекрестилась и направилась в сад, сочтя бессмысленным гоняться за профессорским гостем по пятам. Неизвестно, сколько тот проведёт в изоляторе, куда преступника поместили тотчас после сигнала тревоги, поступившего от мистера Эрдмана. К счастью или к сожалению, но карцера в госпитале не водилось, поэтому Джона Хаслама запеленали в специальное одеяние, называемое «смирительной рубашкой», и заперли в карантинном отделении.

На памяти сестры Эмилии, посещавшей госпиталь не первый год, смирительная рубашка никогда ещё не использовалась в этих стенах по назначению. Профессор Диккенс предпочитал лечить немногочисленных душевнобольных пациентов успокоительными средствами, доверительными беседами, выявляющими и исцеляющими их тайные страхи и фобии. Не удивительно, что в своё время он стал во главе медиков, потребовавших расследования некоторых «случайных смертей» пациентов Бэдлама. И вот теперь старается залечить раны немногих уцелевших жертв.

Не видя ничего вокруг, лишь машинально отмечая нужные коридоры и повороты, сестра Эмилия ускорила шаг. Боже милосердный! Неужели в этом вертепе, в этом рассаднике зла и хаоса, сгоревшем вряд ли по воле Господней, но, скорее, по наущению бесовских прислужников, надумавших скрыть в пламени следы своих злодеяний… Неужели там все особи мужского пола были под стать Хасламу? Страшно представить, что они могли творить с беззащитными женщинами и невинными девушками, а таковых в Бэдламе, говорят, было немало, и что главное — никаких раздельных по половому признаку палат или корпусов, больные содержались всем скопом… Ужас, ужас! Через какой ад могла пройти эта девочка, так похожая на покойную младшую сестру Эмилии! Крошка Бетти погибла от чахотки, но, по крайней мере, её короткая жизнь была полна любви и покоя; а бедная Лика брошена на произвол судьбы… Кем брошена? Кем обречена на гибель? Самыми близкими? Теми, кто должен был заботиться о ней и оберегать? Не-ет, такая семья девочке ни к чему, она так и заявит профессору Диккенсу. Лучше уж в послушницы к ним в монастырь святой Гертруды. Послушница — не монахиня; обживётся, окрепнет — и сама выберет жизненную дорогу. А до этого будет спрятана за крепкими монастырскими стенами.

А что, если на бедняжку уже идёт охота? И пока Эмилия рыщет по госпитальным коридорам — в больничный сад прокрался очередной убийца?

Она выбежала на знакомую лужайку и с облегчением перевела дух. Хвала Господу, никаких злодеев с топорами и удавками, никаких злобных Бэдламовских санитаров… Хрупкая девушка в смешной шляпке, которую монахине с большим трудом удалось добыть в лавке неподалёку от госпиталя — шляпок там отродясь не водилось, попала по случаю, знакомая мастерица просила срочно продать — смирно поджидала её на скамейке. Да ещё и пыталась читать Катехизис, сунутый ей в карман перед самой прогулкой. Сестра Эмилия, откровенно говоря, постеснялась спросить, грамотна ли вообще её подопечная, да и побоялась: вдруг этим самым вызовет ненужные воспоминания или огорчит, или обидит? Постаралась положить книжечку украдкой. Найдёт, посмотрит, заинтересуется — хорошо, а на нет и суда нет.

Теперь Лика с неподдельным интересом изучала сборник вопросов и ответов для впервые причащающихся. С облегчением монахиня отметила, что девушка перевернула страницу, да не первую; что читает, осмысленно читает! Правда, медленно, шевеля губами и морща лоб от усердия, но вполне сознательно: кивает, недоумённо поднимает брови, с облегчением вздыхает, получив понятное разъяснение…

Она читала.

Хвала Господу!

При детской палате наверняка найдётся несколько поучительных книг с картинками, которые помогут девочке немного узнать о мире, простирающемся за больничными стенами. А дальше уж пусть думают профессор Диккенс и мистер Эрдман, они — специалисты, они лучше знают, чем, как и в каких дозах нагружать проснувшийся мозг.

— Всё хорошо, милая? Тебя никто не беспокоил? — уточнила на всякий случай, подсаживаясь рядом.

Улыбнувшись, Лика покачала головой.

— Да кому тут беспокоить! Здесь ни души!

Огорчённо заметила, кивнув на перчатки, так и оставшиеся в руках монахини:

— Не застали?

— Ничего страшного, дитя моё. Не в этот раз, так в следующий непременно вернём. Ты же слышала: джентльмен сам сказал, что ещё появится… Мы вот что сделаем: когда профессор придёт сюда сам, на утренний приём — ему-то эти перчатки и передадим. Так оно вернее будет. Не каждый раз его гости через сад ходят…

Перед сном Лика ещё раз проверила, на месте ли перчатки. Она отвела им уголок на крошечном подоконнике: чтобы оставались на виду, но ненавязчиво… Уже, нырнув под тонкое больничное одеяло, вспомнила о них, подбежала к окну. Робея, взяла в руки. И… приложила к щеке.

От мягкой кожи исходил таинственный аромат бергамота и неизвестных благовоний. Вдохнув его несколько раз, Лика смущённо улыбнулась, торопливо вернула перчатки на место и побежала к своей узкой кровати. Бежала легко, на цыпочках, как танцовщица; и вдруг закружилась в порыве непонятного восторга, заплясала, запела что-то беззвучно… Как хорошо жить! Просто жить!

… За несколько кварталов от госпиталя святого Фомы владелец перчаток вздрогнул и прервал на полуслове начатую фразу. Выдержал паузу, прислушиваясь к своим ощущениям. Обвёл взглядом присутствующих.

— … Впрочем, господа, вопрос о новом наборе в Орден достоин более тщательного обсуждения; а время уже к полуночи. Я и без того вас нагрузил сверх меры. Приношу извинения и долее не задерживаю. До завтра, господа!

Дождался, когда последний из Младших магистров, самый пожилой и медлительный, несмотря на звание Младшего, покинет кабинет. Отхлебнул от забытой чашки холодного чая с бергамотом. Задумчиво покосился на курительницу, чуть тлеющую, но особо подобранным составом помогавшую выдохшимся к концу трудного дня магам освежать силы и приводить в порядок мысли.

Светлая…

Удивительная девушка. С незаурядными задатками менталиста. Вот только чьими?