Страница 10 из 81
А те в это время заметили, что в левом ухе их Фрекен Бок появилась серьга. Довольно красивая. Проколотую мочку они «засекли» ещё раньше и всё ждали развития событий. А Ваня, судя по всему, ждал свою Женевьеву.
— Кстати, — повернулся Иван к Марго и чуть подался на неё вперёд. — Ева не моя девушка, понятно? Я пошутил, а ты уже всё выболтала.
Последовала немая сцена.
— Ты охренел?! — опять шутливо стукнула его по плечу Ева. — Не слушайте его, — дружески подмигнула она близняшкам. — Я его девушка.
Марго, наконец, отмерла, отошла назад к Арине и встала рядом. Можно было, конечно, и убраться к себе в комнату, но тут интересней.
— Похожи? — показал на них рукой с бутербродом Иван и оправил его остатки себе в рот.
— Шутишь? — повернулась от него к сковороде с оладьями Ева. — Я их по приговору суда не отличу.
— Ы-ы, — покачал головой Беспалов, усиленно работая челюстями. — Иф не спутаиш. Они не похоши.
Марго подскочила на месте. Это неслыханно — о ней разговаривают как о насекомом, о бабочке какой-то. Ещё чуть-чуть, и эти двое начнут тут целоваться, абсолютно не смущаясь её присутствия.
Такого Маргарита стерпеть не могла.
— Новость! — объявила она голосом девочки, взобравшейся на табурет, и сделала рукой жест спортивной гимнастки. — У меня в училище скоро родительское собрание.
До Ивана даже не сразу дошла суть произошедшего — настолько всё это казалось невероятным и невозможным. Судьба не может быть настолько жестока к нему. Он ещё некоторое время улыбался, и его глаза сверкали торжеством. Но смысл сказанного не бог весть какой замысловатый и сложный. Тем более с IQ парня.
Лицо Вани в момент сделалось похожим на чистый белый лист бумаги. Очень белый. Практически белоснежный. С него вмиг сошли все нюансы мимики и оттенки красок. Капилляры видимо сжались от ужаса в ещё более тоненькие.
— Эм-м… — сделала шаг вперёд вслед за сестрой Арина и тоже подняла руку. Она чуть помедлила, но всё-таки вогнала этот гвоздь в крышку гроба с похороненными безмятежностью и радостью жизни Ивана Беспалова. — У меня тоже.
— Что… «тоже», — обмер бедолага.
— Собрание, — интонациями, которыми объявляют конец света, произнесла девчушка.
— Нет, — выдохнул опекун и сделал шаг назад. Он посмотрел на Еву рядом, как бы примеряясь, можно ли спрятаться за её спиной. — Нет.
Сестрички траурно-многозначительно молчали.
Ваня лихорадочно забегал глазами по холлу и кухне-студии. Он сжал губы и раздул ноздри.
— Придумал! — наконец подскочил обрадовано. — Я деньгами отдам!
Ромашовы одинаково разочарованно скривились. Марго скрестила руки на груди.
— Нет, правда, можно деньгами, а? — сделал он бровки домиком. — Любыми. Криптовалютой могу.
— У меня не пойдёт, — кокетливо отставила ножку балерина и закатила глаза под потолок.
— А если много? Десять кусков за одно собрание. Пойдёт?
— У меня только натурой, — решила она поддержать тон разговора.
— У меня тоже, — кивнула Арина. — Нужно хотя бы на вводное сходить. У нас, кстати, первое собрание всегда вместе с учениками.
— О, Боги! Не пойду! Хоть застрелите! — закрыл лицо ладонями опекун.
— Лично я бы — с удовольствием, — сделала губки бантиком Марго.
— Пойдёшь, — сказала Арина.
— Не пойду.
— Пойдёшь.
— Поговори мне тут! Мала ещё! — погрозил ей пальцем Иван.
— Тебя лишат опекунства, а нас отправят и интернат.
— Да хоть в Древнюю Спарту! Не пойду я в этот цирк, в эту клетку с тигрицами, понятно? Я не прыгаю через обруч!
— В жизни всегда есть место подвигу, мой ответственный друг. — Улыбалась Ева, выключая конфорку под сковородой.
— А не многовато ли? — округл на неё и без того свои выразительные глаза Беспалов. — Мест для подвига-то. Моя жизнь уже походит на один сплошной подвиг двадцать четыре на семь, — намекал на бракосочетание родителя.
Итак, случилась свадьба.
У папы.
Степан Лаврович тоже собрался жениться.
Разумеется, «молодая была уже немолода».
Беспалов-старший довольно долгие годы развлекал себя разнообразием. Лет до тридцати пяти у него в личной жизни творилась сплошная и довольно быстрая «текучка». «Кадры» сменяли одна другую, как в примерочной хрустальной туфельки — следующая, следующая, следующая. Конвейер работал слаженно, без простоя, то есть, в самых лучших традициях Генри Форда.
Но сколько верёвочке ни виться… Наконец Степан — а к этим годам уже только Степан Лаврович — устал. Прямо как тот царь Додон, который «…под старость захотел отдохнуть от разных дел. И покой себе устроить».
Но у Стёпы получилось даже лучше — у него случилась любовь. Ему встретилась Светлана Захаровна. Светочка. Именно их торжество и приехала устраивать Ева. Никакой особой свадьбы, разумеется, не планировалось — жениху стукнуло, не много ни мало, сорок шесть лет, а невеста была на десять лет его старше. Просто очередной повод, чтобы всем собраться.
— Ну что же, тот, кто переживёт два родительских собрания, до родительской свадьбы уже не дотянет. Отлично! — всё-таки нашел чему порадоваться оптимистичный Иван.
— Маман! Маман! Гэгагдэ! Вуаси ун кят!* — вылетел откуда-то из спальни Йурега и влетел в зону кухни маленький мальчик-мулат лет четырёх с кожей цвета кофе и короткой порослью курчавых волос на голове. В руках он тащил Матраса.
— Вольдемар, лесь ланималь тронкуиль, ** — подскочила к нему Ева и высвободила из рук парня многострадальное животное.
Оказавшись на свободе, Матрас обрадовано отряхнулся, но тут же упёрся взглядом в Дрю, присутствовавшую тут же. Та, долго не думая, застыла в позе, отрезающей представителю сильного пола все пути к отступлению. Она уставилась на него так, будто он обольстил, охмурил, обесчестил, пообещал жениться, но сбежал. И как бы в подтверждении этого «жених» с диким воплем кинулся наутёк в коридор, а Дрю бросилась за ним — там, в туалете был открыт для них крошечный лаз на улицу.
— Але ди э бонжуг дам***, — подтолкнула Ева сына к онемевшим от шока близняшкам.
Мальчик очень несмело сделал пару шагов к сёстрам и застыл. Его огромные чёрные глаза с темноватыми белками округлились ещё больше, а рот с пухлыми губками открылся. Ребёнок переводил взгляд с одной на другую и не мог остановиться.
Все трое стояли в шоке друг от друга.
Наконец младший по возрасту, но всё-таки мужчина, первым пришел в себя и обернулся к маме в поисках поддержки и подсказки. Но та отвлечённо перекладывала оладьи на тарелку.
— Э-э-э… бонжуг. Жёмапель… э-э… Вольдемаг****.
Второй нашлась Марго.
— Бонжуг, мсье. Жё ма пель, — произнесла она уже раздельно, — Марго. — И умильно улыбнулась.
Затем повернула голову к сестре.
— А я Арина, — улыбнулась та и, протянув руку, потрепала парня по волосам. За что получила лучистый ответ от белозубого сорванца.
Если коротко, то своим появлением на родительских собраниях, Иван их всё-таки сорвал. Оба.
Сначала в училище Лавровского.
В одной небольшой комнате собралось шестнадцать светских львиц. Шестнадцать несостоявшихся балерин. Даже если считал чисто по головам, Беспалов всё-таки не очень любил применять к представительницам слабого пола животноводческие термины и уж тем более — названия крупного рогатого скота типа «тёлочка». Львицы как-то лучше.
Так вот, как только Ваня прошел на «Камчатку» и постарался там слиться с пейзажем, мимикрируя под растение фикуса, стоявшее недалеко в углу, в массах начались разброд и шатание. То одна, то другая «львица» поворачивались к нему с различными выражениями лиц, но в основном — с оценкой, и пытались… Да Иван и сам не понял, что им конкретно надо. Казалось, они задались целью засмотреть его до смерти. Об энергетике и говорить не приходилось — в воздухе воодушевление стояло такое, что хоть топор вешай. А от смешанной вони их стойкого французского парфюма, возникало столь же непреодолимое желание повеситься рядом с топором.