Материнский инстинкт

— Даже не представляете, насколько. — Роман пил минеральную воду, пристально глядя на меня поверх бокала. Под взглядом его голубых глаз стало совсем неуютно. Я боялась того чувства, что маленьким зернышком упало на высушенную, растрескавшуюся почву моей души. Было страшно, что позволь я этому зернышку пустить корни и назад дороги уже не будет. Почувствовала, как паническая атака захватывает мой разум целиком, как душит, выворачивает наизнанку. Поняла одно: не уйди я прямо сейчас, не оборви эти отношения в самом их начале — и я пропаду, разрушусь окончательно.

— Роман, отвезите меня домой! Мне очень срочно нужно.

Он несколько секунд ошарашено смотрел на меня. В его почти прозрачных, кристально-чистых глазах плескалась обида, смешанная с недоумением, а между светлых, пшеничного оттенка, бровей залегла глубокая складка. Такого в его практике, наверное, точно не было. Впервые такая придурочная попалась. Ну не буду же я ему всё рассказывать?

— Утюг, что ли, забыла выключить? — придя в себя, спросил Роман. — Так, скорее всего, поздно бежать домой — наверняка половину соседей спалила.

И он ещё находил силы, чтобы шутить. После этого мне особенно стало противно от своего поведения, но поступить по-другому не имела ни сил, ни желания. Нужно было обрубить всё в зачатке, пока не стало слишком поздно.

— Что-то в этом роде. — Я поднялась из-за стола, чуть не опрокинув всё, что на нем стояло. Но даже если бы всё вокруг разрушилось, развалилось на части и превратилось в хрупкое небытие, не смогла поступить по-другому. — Так отвезёте или нет? Если нет, то возьму такси — не обижусь.

Я была готова бежать из этого ресторана, распихивая по дороге, случайно попавшихся на пути, людей. Главное, подальше от Ромы, от всей этой ситуации, которая угрожала моему, и без того, шаткому психическому состоянию. Казалось, ещё немного и взвою — громко, отчаянно, словно попавший в силки дикий зверь.

Не знаю, почувствовал ли Роман моё состояние или мне лишь хотелось верить в то, что он способен понять, но он сказал, не скрывая тяжёлого вздоха:

— Ну, конечно же, отвезу. Что ещё остается делать? Не доедать же в одиночестве.

Всю дорогу к моему дому мы не сказали друг другу ни единого слова. Я понимала всю абсурдность своего поведения. Ещё меня одолевало чувство вины по отношению к этому мужчине, но я не имела возможности что-то изменить. То, что не смогу быть с ним вместе казалось очевидным. Не могла позволить себе начинать отношения со лжи. Да и о каких отношениях в моём положении вообще могла идти речь? Так, смех один.

Но одно знала точно: мои проблемы должны оставаться только моими проблемами и взваливать их на ещё совершенно постороннего человека — грешно. Он ни в чем передо мною не виноват. Как я скрою от него свою беременность? А как признаться, когда ещё сама для себя ничего не решила. Просто не могла представить, как буду отвечать на его вопросы об отце ребёнка и каждый раз представлять лицо, склонившееся в приступе яростной похоти надо мною. И даже если Роман окажется очень тактичным человеком, сама не смогу забыть. А секс? Разве я смогу лечь с кем-то в постель после всего того, что произошло в ту ночь? Да и объяснить мужчине, почему не в силах полюбить своего единственного ребенка не смогу. Мне срочно нужно пресечь наши отношения на корню, без права на надежду. Ради него.

Так я тогда думала, а тем временем машина медленно подъехала к подъезду. На улице уже достаточно темно, и Роман включил свет в машине, как только мы остановились. Я старалась не смотреть на него — мне было ужасно неловко и стыдно за то, что так испортила мужчине вечер. Нужно было с самого начала не соглашаться. Но откуда же могла знать, что он окажется таким феноменальным мужчиной? Может быть, единственным в своем роде. Так сказать, вымирающий вид.

— Ира, ты не хочешь мне ничего объяснить? — спросил, глядя куда-то сквозь лобовое стекло, словно пытаясь разглядеть в резко обрушившейся на город вечерней тьме что-то, недоступное обычному глазу.

Бросив быстрый взгляд на него, пыталась запомнить этот профиль, сильные волевой подбородок, красиво вылепленный природой нос, которым могли бы гордиться лучшие представители романских народов, которыми он так увлечён. Светлые волосы, кажущиеся золотыми в свете тусклой лампочки, упали на лоб, и мне отчаянно захотелось протянуть руку и убрать их, чтобы ещё хоть один раз посмотреть в голубые, словно глубокое озеро глаза. Мне казалось, что даже несмотря на то, что работаем вместе, вот сейчас, в эту самую минуту мы прощаемся навсегда.

— Не хочу.

А что ещё могла ответить? Что я — моральный инвалид с поломанной грязным похотливым подонком душой? Нет уж, никому это не нужно, тем более мужчинам.

— Может, расскажешь, что у тебя стряслось, что ты так рванула домой? Мне просто интересно. Я обидел тебя чем-то? — Роман достал из пачки сигарету для себя, после чего предложил закурить и мне. Я не отказалась, и вскоре салон заполнил запах вишневого табака.

— Понимаешь, ты хороший. Ты очень хороший. Это я — не пойми что. И лучше не связывайся. Я должна сразу все остановить. Так будет только лучше для всех. Давай просто забудем этот вечер, как страшный сон. Нет, сон, конечно, приятный, но просыпаться тяжело. Извини меня ещё раз, хорошо?

Роман не смотрел на меня, а только курил, сохраняя напряжённое молчание. Казалось, он подбирает слова, но так и не находит их в ворохе мыслей. То, что я задела его своим поведением, ясно без высокопарных речей и ненужных фраз.

А мне вдруг захотелось остаться и до конца жизни просто тихо, не дыша, смотреть, как красиво он курит.

Нет, это уже совсем никуда не годилось.

Я открыла дверцу, выскочила из машины и почти бегом влетела в подъезд. Закрыв дверь, тихо зарыдала и сползла вниз на грязный загаженный пол, истоптанный сотнями грязных сапог. Плевать на испорченное пальто и холод.

За спиной раздался отчаянный звук ревущего мотора.

Глава 7

Остаток выходных, вместо того, чтобы готовиться к новой учебной неделе, я проплакала. Мне было жаль себя. Снова напилась и хотела выброситься из окна. Вовремя одумалась и выпила еще вина. Я ненавидела себя, ненавидела того ублюдка, который испортил мне всю жизнь. С той самой ночи забыла, что такое нормальный сон без кошмаров и пробуждений по нескольку раз в час в холодном поту. Сколько я еще могла выдержать эту пытку? В последние дни чувствовала особенно остро, как разрушается мой рассудок, как память стала подводить. Иногда начинала путать классы, в которых должна была провести урок. Путала многое, о многом забывала. Даже мои ученики, до всего, как правило, кроме своих гаджетов и подростковых проблем, безразличные начали что-то подозревать. Я все чаще уходила в себя в самой середине урока — могла даже забыть, кто именно из учеников в данный момент стоит передо мной возле доски. Не знала, как долго еще выдержу — отчаянно боялась потерять работу, смысл своей жизни, но что если и дальше буду столь рассеянна и неорганизованна? Мне быстро найдут замену — незаменимых сотрудников, как известно, не бывает.

Унылые мысли кружились в голове в безумном хороводе, а я не знала, как разомкнуть эту порочную цепь. Как выбраться? Какой выход найти? Отношения с Романом могли бы стать той спасательной соломинкой, но зачем мне это? Зачем ему это — вот главный вопрос, который не имел ответа.

Тем временем во мне рос ребенок, и с каждый днем я ненавидела его всё больше и больше. Вернее, даже не ненависть было тем чувством, что испытывала к нему. Отвращение — именно эта эмоция превалировала над всем, довлела надо мной.

Всю свою ненависть и все отвращение спроецировала на этом маленьком беззащитном комке плоти. Знала, что дети всё чувствуют ещё в утробе матери. Поэтому каждый день, каждое свободное мгновение проводила, перебирая в уме гадкие эпитеты в его адрес, не забывая произносить для лучшего эффекта их вслух. Заметила, что после того, как моя злость постепенно вымещалась на ребенке, становилось к вечеру чуточку легче.