Материнский инстинкт

Я сразу представила на ее месте кого-то из своих учениц. Они ведь тоже могут попасть в сети такого тиранического идиота. Страшно.

— Ну, а уйти от него вы не пытались?

— Да какой там! — моя новая знакомая махнула в отчаянии рукой, и я заметила, что ее лицо залито слезами. — Понимаете, я люблю его очень. Не смогу жить, если он меня оставит — я себе уже и вены резала, и травиться пыталась, а он все еще что-то от меня требует. Ревнует постоянно, бьет даже иногда. Но я ничего... терплю. А что остается делать? Он — единственное, что мне нужно в этой жизни.

Будто мне своих проблем мало, так ещё и эта страдалица, словно специально решила вывалить на меня своё горе.

— Вот же повезло так влюбиться, — мне стало уже немного противно от такого потока сентиментальной ереси.

— Да... — девушка улыбнулась и мечтательно посмотрела на серый потолок, наверное, увидев перед собой образ ненаглядного урода. Ох, как же я в тот момент ненавидела всех мужчин вместе взятых. — Вы даже представить себе не можете, как сильно мне с ним повезло. Кстати! — неожиданно оборвала саму себя девушка. — Вы курите? А то что-то на душе так тошно, сил уже нет.

Я ответила согласием, мы направились в сторону тихого больничного дворика и, расположившись под ветвистым деревом, закурили.

На улице стояла прекрасная погода — солнце яркое, снег пушистый и белый. Отчаянно захотелось отмотать свою жизнь лет на двадцать назад и бегать с братом по улице, кидаясь снежками. А потом побежать домой и канючить на пороге, выпрашивая у мамы очередную морковку для очередного снеговика. Потому что прошлую морковку, вчерашнюю, забрал препротивный Витька из седьмой квартиры. И спрятал. Мама будет смеяться надо мной, но оранжевый корнеплод даст и пообещает, что сама лично пойдет к Витьке и надерет ему уши, если он еще раз украдет нос у нашего белоснежного друга. Но, конечно, он ее снова утащит.

— Понимаете, я люблю его. Ну, это вы уже знаете, — я кивнула, — но все не так просто. Мне кажется, что у него есть другая и я не смогу жить, если он уйдет к ней. Короче, он меня выгнал. Сказал, что не впустит. Ну, это я тоже говорила. А если не сделаю аборт, то завтра там будет уже новая пассия. Знаете, как на него девки-то вешаются? Просто гроздьями! А я одна его люблю и даже ребенка готова убить ради того, чтобы быть с ним. Вот! — девушка в очередной раз лихорадочно затянулась и выпустила колоссальное количество дыма.

— И вам совсем не жалко ребенка? Ведь он от любимого мужчины. Мне бы такое счастье, — я чуть было не начала откровенничать, но вовремя одумалась — не хватало еще, кому попало о своих проблемах рассказывать.

— Так-то оно так, но если ему он не нужен, то зачем он мне? И даже если детей никогда не будет — плевать! Просто наплевать и растереть! Я решила, что если не будет ребенка от него, то вообще ни от кого не будет. И к тому же, миллионы женщин живут без детей, только для себя и вполне счастливы. И я проживу.

Я чувствовала, что начинаю закипать внутри — мне было одновременно и жалко эту девушку и противно. Ну, как? Как можно быть настолько одержимой каким-то мужчиной, который и гроша ломаного не стоит? Как можно позволять так над собой издеваться?

Докурив, мы пошли обратно, и всю дорогу моя новая знакомая заливалась соловьем, как прекрасен ее избранник. Я молчала, потому что знала — стоит мне открыть рот, как выскажу ей все, что думаю по поводу ее отношений и отношения предмета ее любви к ней.

Подойдя к кабинету, присела на свое место и стала терпеливо дожидаться своей очереди. Время тянулось очень медленно, я начала уже порядком уставать, как вдруг из двери показалась премиленькая молоденькая медсестра и неожиданно грубым голосом спросила: «Илюшина есть?!» Я поднялась с места и, молча, проследовала в кабинет.

Замерла на пороге, осознав, что врач — мужчина. Безжалостная паника ухватила меня за горло, но выхода не было — пришлось брать себя в руки. Нужно было поступать, как взрослая и разумная женщина, решающая свои проблемы, а не как испуганная маленькая девочка, страшащаяся всего на свете. Несколько раз глубоко вздохнула, восстанавливая сердечный ритм, и со вздохом присела напротив врача — мужчины лет сорока с чисто выбритым волевым подбородком и пронзительным взглядом.

— Давайте знакомиться, — улыбнувшись, сказал врач. — Как вас зовут, сколько полных лет, какие жалобы?

— Здравствуйте. Меня зовут Ирина. Мне двадцать пять полных лет, и я хочу сделать срочно аборт.

Врач с удивлением посмотрел на меня через стекла очков в красивой дорогой оправе и улыбнулся. Наверное, не ожидал подобной прыти от пациентки.

— Ну, здравствуйте, двадцатипятилетняя женщина Ирина. Почему аборт? И зачем такая спешка?

— Ой, не спрашивайте, доктор — все равно ничего не скажу, — я решительно кивнула головой, сложив руки на груди, всем своим видом показывая, что никакие уговоры и душеспасительные беседы на меня не подействуют. — Просто осмотрите меня и дайте направление в стационар, а там я уже сама как-нибудь разберусь.

— Вы точно решили делать аборт? Не передумаете? А то ведь у нас как — вроде уже и наркоз почти вкололи, а она вспоминает о чем-то и бежать в одной рубашке через весь город чуть ли не босиком. Так давайте, решайте уже сразу, как с ребеночком поступать-то будем.

— Спасибо, доктор, конечно. Но я вряд ли передумаю. Характер не тот.

Доктор внимательно смотрел на меня.

— Ну, тогда ладно — кто я такой, чтобы характеру вашему противоречить? Давайте, женщина, раздевайтесь, стелите полотенце и лезьте на железного коня — посмотрим, что там у вас. Может, и нет никакой беременности. Вы женщины, часто все путаете. И тесты, бывает, врут. Готовы?

На мгновение в моей душе зародились сомнения. Я была уверена, что беременна и тем более была уверена в своем решении от ребенка этого избавиться. Но сейчас в словах этого доктора услышала что-то такое, от чего стало до одури тоскливо. Нет, убийцей себя не чувствовала. Просто испугалась. И еще мне стало противно.

— Так, уважаемая. Так-так-так... — холодные руки, ледяные инструменты, латекс перчаток — все это раздражало, выводило из себя. Я мечтала, чтобы эта пытка быстрее кончилась. — Беременность протекает хорошо, по сроку примерно шесть-семь недель. В принципе, можете одеваться — ничего нового я там все равно не увижу.

После этих слов испытала облегчение — один этап позади и скоро все закончится.

— Итак, все-таки настаиваете на аборте? — спросил врач, заполняя мою карту. — Может, все-таки подумаете?

— Нет, не хочу я думать. Давайте мне направление и дело с концом.

— Ну, воля ваша — у нас свободная страна, — вздохнул доктор, продолжая делать заметки в моей карте. — Но для начала прошу вас ответить на несколько вопросов. Есть ли у вас какие-то хронические заболевания?

— Есть. У меня плохая свертываемость крови.

При моих словах я заметила, как изменился доктор в лице.

— Знаете что, сейчас я отправлю вас на анализы — надо понять, насколько плохая ваша свертываемость. Потому что если будут какие-то сильные отхождения от нормы, то аборт вряд ли будет возможно делать. Срок ваш уже таков, что еще немного и только хирургический и останется. Пока что мы успеваем с вами сделать медикаментозный.

После того, как все анализы были сделаны, а ответ получен, я снова вернулась в знакомый кабинет с высоким потолком и стенами, покрытыми веселенькими обоями в цветочек. Врач мучительно долго рассматривал принесенные мной бумажки, что-то шептал себе под нос, потом извинился и вышел за дверь. Я не знала, что и думать – что такого мог он там увидеть, что вызвало в нем столько тревог и опасений? Неужели в этих анализах притаился какой-то страшный диагноз, который мне не только помешает сделать аборт, но и медленно, но уверено убьет во мне жизнь? Я не переживала о том, что могу скоро умереть – все равно не видела особого смысла жить. Единственное, о чем печалилась – что придется оставить этого ребенка.

Из пучины тревожных раздумий выплыла, когда врач снова сел напротив и испытующе посмотрел на меня. Издав тяжелый вздох, проговорил: