Страница 31 из 41
Словно стоило отпустить эту ситуацию и принять всё, произошедшее в последнее время как факт, и дышать стало проще. Будто не сковывал больше стыд, а внутренняя грязь серела. Нет, никогда не отмыться, я точно это знала, но постараться простить саму себя можно.
Первым делом пошла в магазин и купила детскую одежду — несколько симпатичных костюмчиков и шапочек. Понимала, что долго в банном полотенце держать ребёнка нельзя. Он же всё-таки живой, хоть и совсем беспроблемный. Всё, что ему было нужно — молоко. Но мне хотелось дать ему больше — он заслужил.
Я отгоняла от себя мысли о том, что ему пришлось выстрадать, потому что чувство вины затопило бы меня с головой, лишая остатков рассудка. Но мог ли рассуждать о рассудке человек, такое сотворивший? Часто вспоминала те сны, что мучили во время беременности, и всё чётче осознавала, что только сама была во всём виновата. Я впустила весь тот мрак в душу, позволив ему отравить каждую минуту жизни.
Насильник был виноват передо мной, но я сама решила не обращаться в полицию, не пошла повторно в больницу, приняла для себя решение ни с кем не делиться. Просто та осенняя ночь, перевернувшая мою жизнь с ног на голову, стала первой ступенькой на пути к безумию.
Могла ли я считать себя свободной, смирившись с тем, что теперь у меня есть сын и, стараясь исправить то, что натворила? Я очень хотела верить, что у меня ещё есть надежда на будущее. И пусть совсем его не заслужила, я попробую.
Затягивать дальше было некуда: нужно как можно быстрее сообщать Роме о ребёнке. Об одном только мечтала: чтобы он поверил мне. Мне нужна была его поддержка, ведь именно он столько долгих месяцев помогал удержаться на плаву. И пусть от его решения почти ничего не зависело, мне хотелось, чтобы он был рядом.
Казалось, когда на горизонте наконец забрезжил рассвет, многое зависело от того, как тот, кого я любила, отнесётся к моему сыну. И пусть он не знал, что это мой ребенок, мне всё равно хотелось, чтобы для него он не стал помехой. Смогла бы я остаться с Ромой, если ему не нужен будет этот крошечный малыш, что так трогательно и доверчиво тянулся ко мне? Я знала ответ, впервые я знала ответ хоть на один вопрос.
Не смогла бы.
Долго сомневалась — мне казалось, своим побегом окончательно разрушила ту связь, что была между нами. Сможет ли он в очередной раз простить мою истерику? Воображение рисовало картины, страшные в своей безысходности. Представляла Рому в объятиях кого-то другого — той, кто сможет доверять, кто подарит ласку и нежность — именно то, на что он заслуживал, как никто другой. Но я тоже согласна была ему всё это дать, впервые за долгое время была согласна, но нужно ли ему это после всех тех фокусов, что стремилась на протяжении девяти месяцев ему показывать? Я боялась, больше всего на свете боялась, что будет поздно.
Вечером, уложив Сашу спать, набрала полную грудь воздуха и позвонила.
— Привет, — тихо промолвила, не узнавая собственного голоса, настолько робким он был.
— Ну, привет, — ответил Рома, но та скорость, с которой он поднял трубку, дарила надежду, что он ждал моего звонка. Это дарило надежду, что ещё способен простить.
Но напряжение в его голосе тяжелой волной ударило меня в самое сердце. Казалось, он совсем не рад меня слышать, но на что я рассчитывала? Не бывает у людей бесконечного запаса терпения — когда-то всё заканчивается.
— Мне нужно с тобой поговорить! — в панике сжала телефонную трубку так сильно, что та чуть не треснула, а костяшки пальцев побелели.
Я смахнула с лица тёмно-русую чёлку, которая мешала и дико нервировала. Снова почувствовала, как паника сжимает меня изнутри, а слёзы просятся наружу, обжигая веки, но я должна быть сильной — понимала, что по-другому просто сломаюсь. Окончательно и бесповоротно.
— Так говори. Я тебе мешаю разве?
Я не узнавала его голоса, такого чужого, словно не любил этот человек меня никогда. Даже показалось, что ошиблась номером. Перепроверила, но лишь убедилась, что, похоже, доигралась.
— Я не могу говорить об этом по телефону! Мне нужно увидеть тебя, очень срочно, — частила, чтобы успеть сказать, убедить, если захочет бросить трубку. Надеялась, что смогу его убедить.
Готова ли была унижаться перед ним, умолять не бросать, остаться? Валяться в ногах, рыдать? Нет, но знала одно: будет очень больно, если он не вернётся в мою жизнь.
— Боишься прослушки? За тобой соответствующие органы охотятся? — невесело рассмеялся, чем-то шурша на заднем плане. Щелчок зажигалки, и я словно почувствовала аромат вишнёвого табака, что так любила. — Почему не можешь по телефону сказать?
— Просто не могу, ты не поймёшь. Приезжай, пожалуйста!
Рома хмыкнул, снова чем-то пошуршал и проговорил уставшим голосом:
— Если хочешь меня бросить, то лучше сейчас говорить, потому что если я приеду к тебе, то никуда больше не уеду. Хватит с меня твоих приступов и шизофрении. Поэтому решай, нужен я тебе или нет. Иначе давай сейчас расставим все точки над i.
— Я не собираюсь тебя бросать, — почти закричала, сама испугавшись своей реакции. — Зачем ты так? Приезжай, ты мне очень нужен. Пожалуйста?
— Я только одного не могу понять.
— Чего именно?
— Зачем ты так со мной? Почему опять кинула, даже на порог не пустила, — вздохнул, и сожаление острой иглой вошло в сердце. Я не могла его впустить, но как об этом сказать, как объяснить, чтоб он понял? Нет в мире тех слов, которые помогли бы мне выразить всё то, что скрывала так долго, всё то, что мучило. — Я тебе не мальчик, мне тридцать четыре и мне неприятно, что любимая женщина в который раз кидает через левое бедро. Или думаешь, лоха себе нашла?
— Рома, Ромочка, давай не будем. Я сама себя ненавижу, не добавляй ещё и ты, — сама не заметила, как слёзы горячими ручейками потекли по щекам. Я стирала их ладонью, растирала по коже влагу в тщетной попытке успокоиться, прекратить плакать.
— Ты там ревёшь, что ли? — насторожился Рома, когда до него донеслись мои всхлипы и звуки накатывающей волнами истерики.
— Приезжай, пожалуйста, — просила, чуть живая от волнений. — Мне без тебя плохо, больно. Я люблю тебя, понимаешь? Люблю, как никого до и никогда уже после. И если ты не приедешь, я не знаю, как буду жить дальше. Давай попытаемся начать всё с начала, забыв о прошлом, с чистого листа. Приедешь?
— Любишь? — хмыкнув, спросил, потому что, наверное, потерял веру в меня и в наше будущее. Я понимала его, слишком хорошо понимала, но так надеялась, что мои слёзы смогли убедить его, что ещё не всё потеряно. — Никуда не уходи, я сейчас.
— Ты приедешь? — почти задохнулась от счастья, не веря, не смея надеяться. — Нам действительно нужно срочно увидеться.
— У тебя для меня сюрприз? — насторожился, потому что от меня ожидал, наверное, всего самого плохого.
— Да, он самый, — зажмурилась, представив его реакцию на ребёнка и испугавшись её. А если он мне не поверит? — Мне нужно тебя кое с кем познакомить.
— Так, если это любовник, то я спокойно переживу без встречи с ним.
— Нет, это не любовник, хоть и мужчина. В общем, приезжай. Я очень жду.
Положила трубку и приложила руку к груди, как будто этот жест смог бы унять бешено колотящееся сердце.
— Ну, и что у тебя стряслось?! — Рома стоял на пороге и теребил ключи от машины, пытаясь скрыть дрожь длинных пальцев.
За те пару дней, что мы не виделись, он осунулся, побледнел, а щетина, ещё чуть-чуть, и рисковала превратиться в такую модную нынче бороду.
— Мне нужно обсудить с тобой одну проблему, с которой сама никак не разберусь.
Рома заметил свернутый подгузник, который я несла выкидывать в мусорное ведро перед тем, как он позвонил, да так и не выбросила. По всему было видно: он силился понять, что это у меня такое в руке зажато.
— Что это? — указал пальцем и сморщился.
Запах и правда стоял ещё тот, хотя я почти перестала его замечать, настолько привыкла.