Материнский инстинкт

Рома нахмурился.

— А ты бы попробовала рассказать. Я ведь ничего от тебя не требую, никогда не предъявляю претензий, не ставлю условий и жестких рамок. Мне просто хочется, чтобы мы любили друг друга и ничего не скрывали. Ну, или не доходили до крайностей.

— Тебе кажется, что я перегибаю палку, что-то от тебя скрывая? — почувствовала, как напрягается спина, как сводит судорогой челюсть. Я определенно была в бешенстве.

— Да, мне кажется, что ты скрываешь слишком много. И мне это начинает надоедать.

— Действительно, ты долго терпел мою придурь. Ну что ж, если ты не в силах больше меня выносить, то скатертью дорога.

Рома поперхнулся и закашлялся. Заметила в его глазах слезы, но разбираться от кашля они или от обиды не стала. Поднялась и встала у окна, выпуская струйки ароматного дыма в открытое окно. Я не собиралась ничего никому говорить. Неужели это так сложно было понять?

— Ты это серьезно? Нет, ну я привык, что ты меня вышвыриваешь каждый раз, хотя я даже не понимаю, в чем моя вина. Но дело в том, что сейчас я никуда не собираюсь. Впервые я не выйду отсюда, пока ты хоть немного мне не откроешься. Это мое последнее слово. Я и так долго терпел твои издевательства. Если будет нужно, то я тут до Рождества просижу и возьму тебя измором.

Какое-то время я молчала, переваривая информацию. Мне нужно было подумать. Услышала, как Рома налил себе еще вина. Нужно было принять какое-то решение, нужно было срочно найти какой-то выход. Понимала, что, рассказав ему правду, очень рискую — он бросит меня. Просто оставит и больше никогда не вернется. Или останется и что делать тогда?

— Знаешь, что расстраивает меня?

— Что? Ты знаешь, что ради тебя я на все готов. Я ведь даже от секса отказался! — Рома вскочил и оказался рядом со мной у окна. Я смотрела на него, на его красивое лицо, мужественный подбородок. Наклонилась немного вперед и уперлась носом в его плечо — он пах кофе и вишнями.

— Да уж, это действительно для такого мужчины как ты жертва колоссальная, — говорила почти шепотом, потому что горло сдавил отвратительный спазм. — Но я не об этом. Меня просто бесит, что ты не можешь принимать меня такой, какая я есть. Со всеми минусами и секретами, на которые, по правде говоря, имеет право каждый человек. Если есть свобода слова, значит, есть и свобода молчания.

— Я не собираюсь что-то в тебе менять, — Рома резко схватил меня за плечи и наклонился ко мне так, что наши лица практически соприкасались, хотя я на тридцать сантиметров его ниже. — Я просто хочу немного лучше тебя узнать. Я хочу, чтобы ты мне доверяла, а не просто была со мной. Я никого еще до тебя не любил. Ты — первая, с кем мне хочется проводить все время до конца жизни. Поэтому мне и тяжело знать, что ты закрыта наглухо и не хочешь хоть немного приоткрыться. Я же не дурак, я вижу, как тебе плохо, больно, но почему ты не хочешь отдать часть своей боли мне?

— А ты уверен, что тебе станет легче, если ты все, абсолютно всё узнаешь? Ты уверен, что тебя не стошнит, и ты не помчишься наутек, в тот момент, когда я и половины рассказать не успею? Ты можешь мне дать гарантию, что мне не станет еще хуже после твоего ухода? Ты готов вместе со мной хранить все мои тайны? Ты действительно на все готов? — пока я говорила, Рома, не мигая, смотрел на меня.

— Я никому не давал обещаний. Никогда. Это было моим кредо по жизни — ничего не обещать. Я не зарабатывал себе проблем, не хотел знать о женских горестях. После первой же истерической сцены я спокойно собирал вещи и уезжал, меняя все телефонные номера, чтобы не доставали. Я был свободен. Я ценил свою свободу. Мне тридцать четыре года, я видел очень многое и никогда не хотел быть с какой-либо женщиной дольше двух месяцев. И я был верен себе более пятнадцати лет, — чувствовала, как его рука гладит мою щеку. Рука теплая, мягкая. — Но ты первая, с кем я хочу прожить всю жизнь, сколько бы ни осталось. И ты первая женщина, от которой я хочу иметь детей. Тебе это о чем-нибудь говорит? — Рома тоже шептал, от чего его слова проникали в мою душу, лечили и ранили одновременно.

При упоминании о детях я поняла, что не выдержу. Я всхлипнула. Плечи болели — он слишком сильно сдавил их. Но это ерунда по сравнению с тем, что я чувствовала. С каждой секундой начинала все сильнее плакать и вскоре начала рыдать, сотрясаясь каждой клеточкой своего тела. Казалось, что даже мои кровь и лимфа превратились в слезы.

— Ты понимаешь... Я не могу... Мне плохо, мне так плохо... Я не думала, что будет так больно. Я много об этом читала, но никогда не могла понять, что мне будет так больно. — Я уже не контролировала себя, сотрясалась в рыданиях и Рома, подхватив меня трясущуюся на руки, понес в спальню. Постель застелить забыла, и это было лучшее, что я могла для себя сделать в данной ситуации. Рома уложил меня на кровать и бережно укрыл одеялом.

— Не волнуйся так, — шептал он ласково, как больному ребенку, — я с тобой. Я никуда не денусь. Мне просто некуда деваться. Я слишком сильно тебя люблю. Если бы ты знала, сколько глупостей я сделал в своей жизни.

— Нет, ты, я знаю, перестанешь меня любить. Я — никчемный человек.

— Глупая! Ты самый лучший в мире человек. Ты самый дорогой мой человек. У меня никого нет, кроме тебя. Ты поспи лучше, мы потом поговорим. — Он ласково гладил меня по голове и шептал еще долго, как я ему нужна и как много во мне света и тепла. Я рыдала, не переставая, не в силах даже хоть на минуту успокоиться.

— Нет, послушай!

— Не говори ничего!

— Нет, я должна! Не перебивай меня. Для меня это важно! Раз я решила рассказать тебе правду, уже не остановлюсь. Мне нужно высказаться — слишком долго все держала в себе.

Рома пытался меня успокоить, но куда ему? Наверняка, уже сто раз пожалел о своем желании узнать правду. Но мне уже не остановиться — должна ему рассказать хотя бы об изнасиловании. О ребенке, может, расскажу потом. Когда-нибудь.

Я подскочила на кровати, закрыла его рот рукой и проорала ему прямо в лицо:

— Ты не понимаешь! Пять месяцев назад меня изнасиловали!

Глава 10

После моих слов в комнате воцарилась полная тишина, такая плотная, что можно вонзить нож. Рома смотрел в одну точку и приговаривал: «Так вот оно в чем дело... а я-то думал». Наверное, он подозревал меня в длительных отношениях с другим мужчиной, а, может, он думал, что я втайне интересуюсь женщинами. Не знала, что он хотел от меня услышать, но то, что мне удалось его удивить, было очевидно. Шок начал постепенно проходить и, наконец, Рома поднялся и медленно побрел на кухню. Через мгновение услышала аромат вишневого табака. Думала, что вот сейчас он покурит и уйдёт. Зачем оставаться? Но он сам же хотел правды! Сам настаивал, чтобы открылась, доверилась. И я доверилась, но чем это обернется? Он уйдет и больше никогда не вернется. Мы будем каждый день видеться, сталкиваться в школе, проходя по коридорам безмолвными тенями близких некогда людей. От тяжелых раздумий, кажется, заснула.

Открыв глаза, долго лежала, глядя в потолок, раз за разом пересчитывая трещины на потолке. Хотела встать, но зачем? Рома ушел и мне больше незачем пытаться жить, бороться, барахтаться, как лягушка в молоке. Теперь можно просто лечь и лежать, тихо ожидая смерти.

Но вдруг услышала какой-то шум за стеной. Неужели не ушел? Но зачем остался? Сейчас, когда маски сброшены и правда, часть ее, вышла на поверхность, какой смысл продолжать отношения?

Полежав немного, осторожно встала и тихо прошла на кухню. Казалось, что все это сон и мне лишь мерещились эти звуки. На самом деле он давно ушел и сейчас сидит в каком-нибудь баре с друзьями, пьет виски и, смеясь, рассказывает, какая идиотка ему попалась.

Я долго стояла у двери, не в силах зайти. Я не понимала, чего ждать. Что будет, когда он увидит меня? Воображение рисовало его перекошенное в гневе лицо и мощный кулак, занесенный над моим лицом. Я врала ему, оказавшись испорченной, запачканной, осквернённой. Да ни один приличный мужчина не станет водиться с такой женщиной, как я. Коленки начали дрожать, а ладони предательски вспотели.