Материнский инстинкт

— Честно?

— Естественно.

— А что ты хочешь услышать в ответ?

— То, что ты на самом деле думаешь.

— Сейчас я не в состоянии думать. Единственное, что могу тебе сказать со всей откровенностью — ты ни в чем не виноват. Совсем ни в чем. Ты не должен думать о себе плохо, не должен корить себя. Понимаешь? Только я одна во всем виновата.

— Ты знаешь, что я тебя люблю? — Рома повернулся ко мне и посмотрел в глаза.

— Откуда ж мне это знать?

— Вот и узнала. Люблю до одури. С самого первого взгляда, когда ты вошла в учительскую. Я уже достаточно взрослый мальчик, многое видел, но такую как ты встретил впервые. Не отталкивай меня, пожалуйста. Чтобы ни случилось у тебя до встречи со мной — не отталкивай меня сейчас.

— Нет, нет! — я зажала его рот своей рукой. — Ты не должен так говорить. Это глупость какая-то. Сентиментальная чепуха.

Рома отстранился от меня и сплюнул в раковину.

— За что ты меня мучаешь? За что себя ненавидишь? Ты что, родителей своих бензопилой раскроила? Или украла весь золотой запас Венесуэлы?

— Я не буду отвечать на этот вопрос. И вообще. Уже поздно. Уезжай лучше домой и не приезжай больше. У меня не будет сил тебе сопротивляться, и тогда я точно влюблюсь. А вот после того, как я влюблюсь, может так случиться, что тебе станет гораздо хуже, чем сейчас. Уезжай!

— Дура ты, Ирка.

Я почти кричала:

— Давай я сама разберусь, дура я или не дура. Вот ты — точно дурак. Нашел в кого влюбляться. Принцессой, наверное, меня представил, положительные качества во мне нашел. А я не такая! Я не достойна ни любви твоей, ни даже уважения. Так что проваливай, пока еще можешь!

Рома разочарованно посмотрел на меня, быстро оделся и ушел.

Дверь захлопнулась, а я еще долго стояла, глядя невидящими глазами в одну точку, но что пыталась там рассмотреть? Да и что я могла увидеть, если впереди лишь мрак?

Глава 8

На улице сгущаются сумерки.

С детства их ненавижу — мне всегда кажется, что именно в это время наиболее опасно. Потому что, в отличие от предрассветного часа, впереди только лишь тьма. Тьму я боюсь больше всего на свете – в ней сокрыты самые страшные кошмары, мои призраки ходят во тьме и тянут ко мне свои костлявые, с лохмотьями облезлой гнилой кожи, руки. И кажется, стоит им только дотянуться, как уже не выбраться – они поглотят меня, утащат в свой мрачный потусторонний мир и назад дороги не будет.

Стою вначале неизвестного мне пути – он вымощен булыжниками и, когда по ним идешь, создается очень необычное ощущение. Как будто ступаешь по мягкому мату, который проседает от каждого шага. Это неприятно, но выбора нет — назад все равно возвращаться некуда.

Поворачиваюсь и понимаю, что позади огромный шлагбаум и даже что-то наподобие глубокого рва, наполненного водой. Не хочется идти и проверять, что там – не люблю воду. Еще одним извечным страхом является вода. Ненавижу, когда она проникает за шиворот. Да что же это за место такое, что таит в себе все самое ужасное, неприятное и мерзкое?

Тем временем смотрю вдаль. Кажется, что дорога бесконечна, и никогда не выбраться из этого сумеречного места. Дорога без конца, но с очень безрадостным началом. Вдруг появляется стимул идти дальше - начинаю ассоциировать шлагбаум и ров со всей своей прошлой жизнью. Может там, за этим рвом и есть что-то радостное и прекрасное, но я ничего из этого не вижу. Прошлое, каким бы оно ни было, не повторится вновь, а препятствия — мои самые большие и неразрешимые проблемы. Но я смогла от них оттолкнуться и найти хоть какой-то, пусть и не самый приятный, но путь. Дорога, которая, в конце концов, либо во что-то упрется и тогда, знала, мне уже никогда отсюда не уйти; или приведет к чему-то другому, возможно, новому и лучшему.

Решаю идти быстрее. Еще быстрее. Почти бегу, пока не начинаю задыхаться от усталости.

Немного отдышавшись, продолжаю свой путь, никуда не торопясь. Какой смысл торопиться, если я не знаю, что ждет меня дальше? Пока я вроде бы в относительной безопасности и мне ничего не угрожает. Так зачем же торопиться?

Пройдя немного, замечаю поворот. Это настоящий прогресс! Ничего не остается, как свернуть. То, что вижу за поворотом еще ужаснее. Дорога перестает быть пустынной — сейчас вокруг плотными рядами выстроились трехэтажные дома с облупившимися стенами, облезлыми фасадами и зачастую совсем без окон. Мне становится не по себе. Я уже привыкла к прямой дороге, которая могла привести к решению всех проблем. Можно было найти выход, но увиденное поражает и пугает одновременно — яснее ясного, что в этих домах много лет никто не живет и не скоро еще поселится. Такое чувство, что дома наблюдают за мной своими черными оконными глазницами-провалами. Эти дома будто ослепшие, старые люди, которые следят за мной невидящими глазами. От ощущения полного одиночества и в то же время уверенности, что кто-то за мной наблюдают, начинают неметь ноги, а в ушах от страха стоит гул. Сердце колотится и подпрыгивает, кровь ударяет в голову и с шумом несется к пяткам. Мне впервые так страшно. Даже когда меня насиловали, не было так страшно. Это не просто страх – это ужас в его чистом, самом первозданном виде.

Стараюсь смотреть исключительно себе под ноги - так хотя бы не вижу этот ужасающий окружающий ландшафт. Хочется зажмуриться и идти дальше так, ничего не видя и ни во что не вникая, но и это страшно, поэтому просто стараюсь не поднимать головы – так немного, но легче. Может, в этом районе некогда была газовая атака или апробация нового химического оружия, и все жители вымерли за несколько часов, как подопытные животные? И их полуразложившиеся трупы лежат еще в своих квартирах, потому что не стало тех, кто мог бы их оплакивать или хотя бы похоронить? От этих мыслей мороз пробегает по коже, я ежусь, будто осталась без одежды в сильный мороз. Этот мороз пробирает до костей, замораживает душу, заставляет зубы стучать.

Не знаю, куда иду, сколько осталось еще впереди. А самое главное, не понимаю, зачем это делаю. Меня посещает шальная мысль — побежать к самому началу пути и утопиться в воде, но понимаю, что это будет означать мое полное поражение. Мои проблемы меня же и уничтожат, потому что не смогу найти выход из замкнутого круга, в котором пребываю. А я не хотела сдаваться просто так. Из любой ситуации есть выход. Просто зачастую он нас не устраивает. Но мне хотелось еще немного побороться и найти для себя подходящий вариант решения проблемы. Где-то же он должен быть, этот подходящий вариант.

Я все еще шла, глядя только себе под ноги, как вдруг увидела тень внушительных размеров. Некоторое время колеблюсь, не решая, что делать дальше – бежать назад или все-таки попытаться узнать, что ждет дальше. Надо было что-то решать и, возможно, именно эта внезапно появившаяся тень принесет долгожданные ответы. Или хотя бы какую-нибудь, даже самую маленькую, подсказку.

Но в любом случае следовало посмотреть на тот предмет, что отбрасывал эту огромную тень. Медленно поднимаю глаза. Дорога закончилась и в самом ее конце возвышается высокое здание, острым шпилем крыши упирающееся в самое небо. Ну что ж, на этот раз выбора действительно нет — придется заходить, потому что назад поворачивать точно не собираюсь.

Вход у здания высокий и сделан в виде арки. Все украшено барельефами с изображениями рожающих, кормящих грудью, обнимающих детей женщин разнообразных национальностей, возрастов и социальных принадлежностей. Но их роднит одна общая деталь — они любят своих детей. Это видно невооруженным глазом.

Мне становится не по себе — я-то не люблю и не хочу того ребенка, который живет в моем животе. Да я его папашу ненавижу меньше — это странно, но это так. Умом, конечно, понимаю всю абсурдность моих рассуждений — ребенок-то тем более ни в чем не виноват. Нас всегда учили, что дети даются свыше. Их невозможно не любить — они же такие милые и несут с собой в мир свет и счастье. Потому что если он тебе дан, значит так надо. И никаких возражений. Но я была уверена, что этот ребенок дан мне для каждодневного напоминания о том ужасе, в котором оказалась — растерзанная, униженная и одинокая. И ни одна живая или мертвая душа не пришла на помощь.