Ветер нашей свободы

— Птичка хочет летать? — смеется Филипп, глядя на меня снизу. В руках у него мегафон, с помощью которого он ко мне обращается.

— Что ты делаешь? — кричу, и в тиши зимней ночи звук моего голоса разносится на всю округу. — Сумасшедший?

— А ты до сих пор не поняла? — кричит в мегафон, возвращая мне сказанную в больнице фразу. От того, что он помнит мои слова, бросает в дрожь, а сердце лихорадочно несется во весь опор. — Мне Константин дал твой номер телефона.

Неужели? И чего я думала, что шеф забыл? Отчего воображала, что Филипп не захочет больше меня видеть? Вечно я рефлексирую до невозможности.

— Ну, а почему не позвонил? — снова кричу, чувствуя, как ледяной ветер пробирает до костей. Если я останусь у открытого окна еще хоть на несколько минут, воспаление легких мне обеспечено. И все–таки как хорошо, что сегодня рядом нет моего братца — Серж надел бы мотоцикл Филиппу на голову из–за того, что мне спать мешают.

— Позвонить каждый дурак может, — его голос звучит, будто Филипп в трубу кричит. От этого смешно и страшно одновременно. — А вот мегафон — вещь!

Вижу, как в соседних окнах включается свет, и вот уже через некоторое время большинство озарилось изнутри. Нужно скорее заканчивать этот концерт от греха подальше.

— Поднимешься? — спрашиваю, а в глубине души все еще сомневаюсь, что стоящий под моими окнами Филипп и нарисованная птица — не плод моего воображения.

Он не отвечает, а только кивает, срывается с места и бежит по направлению к моему подъезду. Закрываю окно и, взяв костыли, кое–как ковыляю к двери. Внизу слышится хлопок закрывающейся двери и быстрые шаги по лестнице. Филипп снова в своих обитых железом казаках — в разведчики в такой обувке точно не возьмут. И в ночные грабители тоже.

Черт, как же с этими костылями неудобно. Прислоняю их к стене, чтобы открыть дверь, и они с грохотом падают на пол. Кое-как справляюсь с замками и распахиваю дверь, за которой уже стоит Филипп с мегафоном в руке. На его губах блуждает извечная хитрая усмешка. Хотелось бы мне знать, что таится в глубине его души.

— Надо было все–таки позвонить, — говорю, чтобы хоть что–то сказать, потому что поняла: я совершенно не понимаю, о чем нам разговаривать.

— Чтобы не иметь возможности лицезреть тебя в таком премиленьком халатике? — смеется он. — Признайся: позвони я тебе, и этот халат отправился бы в самый дальний угол шкафа?

Тут соседская дверь лязгает замком, и в приоткрывшийся дверной проем показывается всклокоченная голова соседа.

— Агния, впусти парня, а то хотелось бы еще хоть немного поспать. Вы и так весь дом перебудили, — бурчит мужчина и с силой захлопывает дверь.

— Ой, — вырывается у меня, я хватаю Филиппа за куртку и буквально затаскиваю в квартиру. — Потом весь мозг мне проедят своими нравоучениями, еще и брату скажут.

— Ну и пусть говорят, тебе, что от этого? — смеется Филипп, глядя, как я пытаюсь закрыть дверь трясущимися руками. — У самих, наверное, никакой личной жизни, вот они к другим и суются. Бросай о всякой ерунде думать.

— Да чтоб его, — шиплю себе под нос, когда один из замков никак не хочется поддаваться.

— Птичка, отойди, сам попробую, — говорит он, подходя сзади почти вплотную. От его близости сердце замирает, и я несколько раз встряхиваю головой, чтобы привести мысли и чувства в порядок. Помогает, кстати, не очень хорошо.

— У меня костыли упали, а без них я не смогу отойти, — говорю себе под нос. Нет, вообще–то могу, но кому какая разница?

— Тоже мне проблему нашла, — улыбается он совсем рядом. Я не могу его видеть, но по голосу и так понятно, что на лице его блуждает улыбка.

Не отходя ни на шаг, но и не дотрагиваясь до меня, Филипп протягивает руку и закрывает замок. Просто, без лишней суеты ему удается то, с чем я не могла справиться несколько минут. Приятно осознавать, что хоть кто-то из нас спокоен. Хотя, в глубине души, мне бы очень хотелось, чтобы он хоть немного нервничал. Тогда бы я знала, что небезразлична.

— Подними, пожалуйста, мои костыли, — прошу, не поворачивая головы и для надежности уцепившись за дверной косяк. Наверняка я вся красная, как вареный рак, не нужно ему этого видеть.

— Нафиг они мне нужны? — смеется парень, и от этого смеха ветерок касается моей шеи, и волоски на коже становятся дыбом. Да я вся покрыта мурашками, Господи ты, боже мой. Что вообще происходит?

Что–то приземляется на пол. Хлопок, еще хлопок, стук какой–то. Наконец, понимаю, что он сбрасывает у порога свои казаки и бросает мегафон. После он, так и не подняв костыли, берет двумя руками меня за талию и отрывает от пола.

— Куда нести птичку? — спрашивает, и его дыхание щекочет кожу.

— На кухню, — голос похож на писк, но я ничего не могу с собой поделать.

— А что у нас на кухне?

— Чай. Или кофе.

— Хм, чудненько, — смеется Филипп. — А где в этом птичкином гнезде кухня?

— Прямо по коридору.