Страница 57 из 120
Автомат у плеча, на ходу бью короткими очередями, бросок влево, перекат, с колена стреляю по баррикаде, перекат вправо, еще перекат, лежа очередь. Вскочил и вперед шагов десять, на ходу очередь. По мере сближения очереди становились все длиннее. Стреляем уже как попало. На звук, на тень, на вспышку. Стреляем не думая.
Разум, уйди! Кровь бушует. Во рту привкус крови. Хочу ноздрями почувствовать кровь духа, увидеть, как она хлещет из ран, ощутить уходящее из его тела тепло. Уйди, разум! Прочь! Ты не можешь все это выдержать. Пусть неандерталец полностью войдет в тело, в мозг, пусть он руководит, командует, и тогда, разум, мы с тобой выживем, уцелеем! Пусть неандерталец нас вытаскивает! У-р-р-ра! А-а-а-а-а! И ушел разум…
Появились силы. По всему телу артерии и вены вздулись от бушевавшей крови. Рот разинут, кислорода не хватает. За всем наблюдаю как бы со стороны. Бойцы и офицеры как единый организм подбежали к баррикаде. Кто полез наверх, сбрасывая вниз раненых и мертвых духов. Кто полез в щели и бреши в стене. Противник бежит. Бегут волки ислама! Ату их!!! Фас! Удушим, порвем! Фас, ату, ухо!!!
Автомат в руках дернулся короткой очередью и заглох, затвор вновь коротко и сухо щелкнул, правая рука вытащила пустой рожок, отбросила его в сторону и начала доставать из кармана следующий. И тут из-за груды битого мусора поднялся дух, ощерился и поднял на уровень бедра автомат. Судорожно вставлять рожок и передергивать затвор бесполезно. Времени нет. Только это промелькнуло в голове. И тут вновь заговорил неандерталец, а может, еще кто-то из древних людей, спавший до этого в мозгу. Правой ногой шаг вперед. Даже не шаг, а бросок, и одновременно ствол автомата по инерции под тяжестью тела вонзается в мягкий живот духа. Мой рот открыт. Я ору нечеловеческим голосом. Это не крик – это рев победителя. Собственные барабанные перепонки, кажется, не выдержат этого рева и порвутся.
Дух пытается произвести из своего автомата выстрел. Ха-ха-ха! Не выйдет. Я левой рукой легко вырываю у него автомат и отшвыриваю далеко от себя. Зрачки у него расширены от ужаса и боли, я вырываю свой автомат. Дух падает и зажимает левой рукой порванный живот, правой шарит у себя на поясе. Не знаю откуда, но я знаю, что он ищет гранату. Знает, сука, что не выживет, и поэтому хочет уйти и меня с собой прихватить. Не выйдет, урод. В зверином оскале показал ему зубы. Я подпрыгнул так высоко, как только мог, и обрушился на грудь лежавшего духа. Всю тяжесть своего тела я направил на каблуки. Явственно услышал, ощутил, как хрустнули ребра противника. Я вновь подпрыгнул и обрушился ему на грудь, но приземлился уже на колени. Снова захрустели, затрещали ребра духа. Не сходя с его разломанной плоти, заглянул в глаза противника. У того изо рта фонтаном и струйками из ушей потекла кровь. Тело дернулось, выгнулось и застыло. Открытые глаза уставились в небо. В зрачках отражались никуда не спешащие, застывшие зимние облака.
Тебе не дурно, читатель? Это, к сожалению, не показуха, я описываю только то, что происходило на самом деле. Я не «крутой» и не сумасшедший, просто когда хочешь вернуться домой целым и невредимым, приходится становиться зверем в самом худшем его проявлении. Частично и ты, читатель, в этом повинен. Не захотел ты воспрепятствовать началу войны. Она для тебя где-то далеко происходит. Очень далеко, на другой планете. Не знаю, когда я вернусь домой, удастся ли мне удерживать все эти проявления. Мозг – это не аппендицит. Он может в любой момент такой фортель выбросить, что потом и сам будешь удивляться, как это ты смог сделать. И поэтому, читатель, не удивляйся, когда в хронике происшествий ты будешь узнавать, как у жертвы кишки мотали на кулак. В этом частично будешь и ты виновен. На месте жертвы можешь оказаться как ты сам, так и твоя жена, ребенок или просто знакомые, близкие тебе люди. Люди, которых ты любишь, ценишь, которые тебе дороги. А все только потому, что ты испугался или сделал вид, что тебе все равно, и не присоединил свой голос к жидкому хору, пытавшемуся остановить безумие. Безумие порождает безумие. Чудовище войны еще долго будет порождать чудовищ в мозгу участников этой бойни, а затем монстры будут выходить на улицу и брать то, что, по их мнению, принадлежит только им. По закону войны принадлежит.
Другого закона мы не знаем. Страна, народ нас предали, отвернулись, забыли, прокляли. «Афганский синдром» покажется вам детской сказочкой, когда через пять-семь лет мы поймем, что для нас нет места под солнцем. Это место занимаешь ты, читатель. А вот тогда мы тебя подвинем. Больно подвинем, так что не обижайся, когда мы тебя уроним мордой о шершавый асфальт. А может, ты умрешь, так и не поняв, что же с тобой произошло. Мы не сумасшедшие. Но мы заслужили более почтительное, уважительное отношение к себе. Если его не будет, то завоюем его точно так же, как завоевали в Грозном в январе девяносто пятого.
Вперед, вперед, фас, ату!!! Видишь, разум, что здесь тебе делать нечего. Ты не выдержишь, ты уйдешь от действительности. От реальности. А я из-за тебя сойду с ума. Нет! У-р-р-р-ра!!! Вперед!!! Только вперед!!! Порвать, разорвать, разгрызть!!! Зачем? Ради жизни моей и моих друзей!!!
Не заметил, как оказались по другую сторону баррикады. Впереди, через пятьдесят метров, чернело здание Государственного банка Республики Ичкерия, язви ее в душу. С дикими воплями, гиканьем, воем мы неслись к этому зданию. Танки, БМП, обтекая бывшую баррикаду, укутанные выхлопными газами, прикрываясь нами, выходили на исходные позиции для стрельбы. Из здания Госбанка по нам ударили духи. Били из стрелкового оружия, и, хотя расстояние было большое и из-за дыма, копоти, гари толком не было видно ничего, били длинными очередями, как в ближнем бою.
Когда бьешь длинными, независимо, от плеча, от бедра или от живота, то разлет получается большой. Тут, значит, у «волчат» сдали нервы. Ничего. Недоноски, мы вас сделаем. Крови. Только крови и больше ничего. Опыт со вскрытием брюшной полости без наркоза у духа мне понравился. Я был пьян боем. Пьян без вина. Ур-р-р-р-ра!!! Вперед, неандерталец!!! Крови, только крови и жизни! А-а-а-а-а!!!
Тем не менее первые ряды залегли. Кто-то уже перестал шевелиться. Кто-то, воя, зажав рану, катался по грязному, усеянному осколками битого строительного мусора асфальту. К ним спешили на помощь их же товарищи, сослуживцы, братья по крови. Порвем за каждого «трехсотого», «двухсотого». Не дрейфь, ребята, порвем на части душару!