Страница 8 из 21
К тому времени Майр ушел в отставку, а его место занял курносый, маленького роста человек с багровым лицом, выдававшим необузданные страсти и нерастраченную энергию хозяина. Это был капитан Эрнст Рём. Именно он, больше чем кто-либо другой, ответствен за «выпуск» Гитлера, уже уволенного из армии, в сферы большой политики. По натуре Рём представлял собой странный симбиоз военного реформатора и пройдохи из баварской глубинки. Заговорщик, гомосексуалист, грубый, неотесанный солдафон, Рём считался среди своих товарищей честным парнем, к тому же по-настоящему смелым и крепким духом. В июле 1921 года Адольф Гитлер был избран председателем НСДАП, и Эрнст Рём для себя все решил: с Гитлером он придет к власти (по приказу Гитлера Рёма застрелят в тюрьме 1 июля 1934 г.).
Пока австрийский агитатор Гитлер носился по мюнхенским пивным, настраивая мелких бюргеров, недовольных инфляцией, против «ноябрьских преступников» (ноябрьская революция 1918 г. привела к установлению в Германии парламентской демократии, известной под названием Веймарской республики), Рём сформировал мобильный отряд, призванный оберегать оратора. Командир 19-й минометной роты капитан Шрек выделил ему своих солдат, готовых изувечить любого, кто осмелится посягнуть на «порядок» нацистских сборищ. Так появилась на свет вооруженная организация, которая сначала имела вид физкультурно-спортивной секции, а в итоге обратилась в штурмовые отряды (штурмабтайлунг), сокращенно СА, без которых немыслима история всего нацистского движения (Хёне Х. Черный орден СС).
Излагая идеи национал-социализма в главном автобиографичном труде «Майн Кампф», Гитлер вспоминал свои первые шаги на пропагандистском поприще в Лехфельде: «Почти всегда в течение этих лет мне приходилось выступать на собраниях перед людьми, которые верили в идеалы, прямо противоположные моим, и которые стремились к тому, что было прямо противоположно моим верованиям. Передо мной – две-три тысячи человек; в моем распоряжении – только два часа; и вот в течение этих двух часов я должен переубедить эту массу людей! Шаг за шагом я выбивал из-под их ног фундамент старых верований, шаг за шагом преодолевал я их внутреннее сопротивление, постепенно переубеждал их и в конце концов переводил их на почву нашего нового мировоззрения. В течение короткого времени я тогда изучил новое искусство: брать быка за рога, заранее предугадать возражения противника и разбить их уже в ходе своей собственной речи. Мне не трудно было убедиться тогда, что дискуссионные ораторы противного лагеря обыкновенно выступают с определенным «репертуаром», повторяя одни и те же аргументы, явно выработанные, так сказать, в централизованном порядке. Так оно и было, конечно, на деле. На этих примерах я еще раз убеждался в том, с какой невероятной дисциплинированностью противник проводит свою пропаганду. И я еще и теперь горжусь тем, что мне удалось найти средства не только обезвредить эту пропаганду, но и повернуть оружие врага против него самого. Два года спустя я овладел этим искусством виртуозно» (Adolf Hitler «Mein Kampf». Zweiter Band, 6 Kapitel: …– Die Bedeutung der Rede).
Очевидно, что именно в месяцы пребывания Гитлера в Лехфельде в 1919 г. в его жизни произошли большие перемены. Себастьян Хаффнер называет это время «необъяснимым белым пятном». Конрад Хайден пишет, что «в эти месяцы Гитлер преобразился», и гадает о «загадочных обстоятельствах, преобразивших его». Джон Лукач считает так же: «1919 год – важнейшая веха или, точнее, поворотный пункт всей жизни Гитлера». Ян Кершоу утверждает, что, «если бы капитан Майр не охотился за талантами, мы, возможно, никогда не услышали бы о Гитлере». «Этот мюнхенский период дал Гитлеру ключ от входа в политику», – подтверждает Иоахим Фест. В конце концов, есть и признание самого Гитлера. В 1941 году в одной из бесед, невольно противореча неоднократным ложным утверждениям в «Майн Кампф», он проговаривается: «Моя программа была создана в 1919 г.». Под «программой» он подразумевал не партийную программу НСДАП, та была написана в 1920-м, он имел в виду основу собственного мышления, свою идеологию, сформировавшуюся в Лехфельде.
Стажировку в Лехфельде проходил и другой известный всему миру специалист по «окончательному решению еврейского вопроса» – оберштурмбанфюрер СС Адольф Эйхман. В гестапо Эйхман находился на привилегированном положении, часто получал приказы от самого Гиммлера, минуя непосредственных начальников Мюллера и Кальтенбруннера. В августе 1944 года Эйхман представил Гиммлеру доклад, в котором он сообщает, что подразделения СС, полиции, айнзатцгруппы и зондеркоманды уничтожили 4 млн евреев.
В юные годы Эйхман был членом общества христианской молодежи. До 4-го класса ходил в начальную школу, в которой прежде учился и Гитлер. В период его учебы в школе многие считали, что Адольф Эйхман еврей. Связано было это с его внешностью. Его так и называли в школе – «еврей». Однако еврейские корни у него отсутствовали. Он был маленького роста, имел характерный нос, темные волосы. Возможно, это и стало одной из предпосылок для выбора деятельности, которую впоследствии вел Адольф Эйхман.
В 1945 году после поражения Германии Эйхман сумел скрыться от разыскивавших его спецслужб союзников: он воспользовался так называемой «крысиной тропой». С помощью монахов-францисканцев оформил себе аргентинский паспорт на имя Рикардо Клемента и в 1950 году переехал в Аргентину. 11 мая 1960 года прямо на улице Буэнос-Айреса Эйхман был схвачен группой израильских агентов «Моссад». Лично задержание Эйхмана осуществил Питер Малкин, известный впоследствии как «агент семь сорок» и «человек, который поймал Эйхмана». 20 мая врач-анестезиолог Йона Элиан сделал Эйхману укол транквилизатора, после чего тот был отправлен в Израиль в качестве заболевшего члена экипажа на самолёте «Эль Аль», который прилетел в Буэнос-Айрес на празднование 150-летия независимости Аргентины. 15 декабря 1961 года Эйхману зачитали смертный приговор, признав его виновным в преступлениях против еврейского народа, против человечности и военным преступником. Эйхман был повешен в ночь с 31-го мая на 1-е июня 1962 года в тюрьме города Рамле. Приговор привёл в исполнение старший надзиратель тюрьмы Шалом Нагар. После повешения тело Эйхмана было сожжено, а пепел развеян над Средиземным морем за пределами территориальных вод Израиля.
Из протокола допроса Адольфа Эйхмана, проведенного в Израиле в 1960 г. капитаном израильской полиции Лессом (генеральный прокурор Израиля поручил ему допрашивать Эйхмана, виновного в смерти миллионов евреев, в том числе в смерти отца капитана и шести его родственников): «Лехфельд был лагерем и СА и СС?» Эйхман: «Так точно! В Лехфельде располагался полный батальон СС, три роты; это, пожалуй, больше 500 человек. А от СА еще гораздо больше. Там занимались строевой подготовкой, в основном – пехота и саперы. Саперы обучались как штурмовая группа. Отбирали туда исключительно врачи; крепких парней брали в штурмовой отряд, остальных – в пехоту. Я служил в штурмовой группе, так как в то время был покрепче, чем сегодня. В основном нас обучали уличному бою. У меня был более или менее приличный почерк, и вскоре меня назначили ротным старшиной, фельдфебелем, и велели вести учет, ротную канцелярию. Во время подготовки к партийному съезду, кроме военного обучения, мы целыми днями маршировали колонной по 12 человек в шеренге. Потом, это, наверное, было в октябре 33-го, я получил приказ явиться в город Пассау к штурмбанфюреру фон Пихлю; он был в то время начальником штаба связи рейхсфюрера СС в Пассау. После Рождества 1934 г. штаб этот упразднили, и все мы отправились маршем в Дахау. Я к тому времени дослужился до первой звездочки в петлице, т. е. стал унтершарфюрером, унтер-офицером.
Об играх в штурмовые группы, как в Лехфельде, здесь и речи не было. Все происходило по правилам военной дисциплины. Я оставался там до сентября 1934 года.
Незадолго до того я узнал, что в службу безопасности рейхсфюрера будут набирать людей, которые уже служили. У нас это часто обсуждалось, потому что суровая жизнь в воинской части и строгая дисциплина многих не устраивала. Мне это было безразлично, меня не устраивало только однообразие службы. Все время одно и то же. О том, как мало значили для меня суровые условия, говорит один пример, который я потом часто приводил моим подчиненным офицерам и унтер-офицерам.