Панацея

— Она имела право праздновать, знаете ли.

— Она вас ненавидит.

В той женщине, которая как-то пришла к его дому, ненависти не было ни капли. Никакой уже, ни к чему. Только усталость, несгибаемая воля и желание доделать самое важное последнее дело.

— Это неважно. Вы выполните мою просьбу?

Пауза. Рати даже не столько решает, это чувствуется, он пересобирает себя, чтоб решение исполнить.

— Да, милорд. Выполню.

========== 10 ==========

Мон просыпается поздно и с муторной головной болью. Она не может вспомнить сон, но кажется, что боль пришла в середине его и так и осталась. Встать тяжело, тело будто чужое, будто протез.

«О восьми руко-ногах» — вспоминает она, и вытащить себя к завтраку становится чуть легче.

Они с Келом пьют каф на террасе, когда к самым ступеням подходит больничный транспорт и с него высаживается… некто. Худой, седой, с жестким лицом, в ярком, мешковатом и рыжем комбинезоне-балахоне. Последняя, кажется, мода Корусанта.

— Так! — некто взлетает по ступенькам. — Вы, — костлявый палец упирается в Кела, — брысьте отсюда.

— Позвольте, — ошеломленный Кел привстает, — вы не имеете права, я здесь…

Ему предъявляют изъятую невесть откуда и когда идентификационную карточку, серую, с какими здесь ходят врачи. Кел вглядывается и белеет.

— У меня-то права есть, — заявляет не пойми кто, — а ваши, на проживание в этом доме, отменили час назад. Почту проверять надо. Почему вы еще здесь?

Кел трясет головой. Ловит взгляд Мон.

— Я разберусь, это какое-то недоразумение. Не волнуйтесь, мы скоро увидимся.

Мон улыбается ему. Кивает. Провожает глазами, и только когда он скрывается из виду, смотрит на вторженца и поднимает бровь. Сесть она ему не предлагает. Во-первых, пусть сначала представится, во-вторых, он и сам явно сядет, если захочет.

Вторженец кланяется. Прикладывает руку к груди.

— Я — Рати Тилере.

Она — с некоторым трудом — удерживает выражение вежливого неузнавания и недоумения на лице. Что он делает на ее террасе?

Врач раздраженно фыркает.

— Не ломайте комедию, вы знаете, кто я такой. Зрачки чуть расширились, это сложно контролировать. Но вы хороши, очень хороши. За мой предыдущий отказ вас лечить извиняться не буду.

Мон хмыкает и качает головой.

Да и не надо.

— Но я был не прав, — врач кивает своим словам. — Совсем не прав. Ваш случай действительно очень интересен и достоин моего гения. Сразу говорю, у вас нет возможности отказаться.

Мон надо бы возмутиться, но ей смешно. От этого врача в дурацком балахоне хмарь в голове даже немного отступает.

Она пожимает плечами и показывает ему на кресло.

— Нет-нет! — врач трясет головой и взмахивает руками. — У нас совершенно нет времени на ваши кафопития и прочую фигню. Вставайте, идемте, теперь вас буду обследовать я, и я все узнаю, все!

— Да нечего узнавать, — не сдерживается Мон.

— Я не одаренный, — врач щурится на нее, а взгляд у него светлый и яростный, — но я вас понял. И я точно знаю, слышите, точно, что вы ошибаетесь. Так вы идете?

Она медлит.

Ему хочется поверить. Очень хочется. В конце концов, что она теряет? Дни ожидания, пока ее мозг окончательно перестанет быть ее?

Мон фыркает и встает с кресла. Она поверит, так уж и быть. В последний раз.

***

Ее приводят во все те же помещения, в том же большом здании-дворце, но разницу она чувствует сразу. У трейсеров другой вкус, ее подключают к другим сканерам — переносным, привезли с собой? Надо же, какие предусмотрительные… — и в людях вокруг нее нет ничего от набуанцев. Никакого легкого оптимизма и любезности. И одеты не в местное — в серую полувоенную форму.

— Моя команда, — поясняет Рати.

Мон, сидящая в кресле с короной сканера на голове, только смотрит на него — команда его заместителя по институту на эту не походила совсем, — и он хмыкает.

— Хорошо, хорошо. Вторая моя команда.

Мон перебирает карты на коленях. Вытаскивает щит. СИБ? Врач не отвечает, но по отсутствию ответа все понятно и так.

Каф ей пить запрещают сразу, после сканеров всучивают отвратительную бурду, от которой проясняется в голове. И воду.

Мон сидит в кресле, цедит воду. Смотрит на лес и озеро за окном, на почти уже темное небо. Ей кажется, с прошлого вечера прошла неделя. Или не прошло совсем ничего, и она сейчас обернется, а там…

… А там кровь на полу, и черная ваза, и сияющий свет.

Она зажмуривается и встряхивает головой. Нет, нет. Нет.

Сзади раздаются шаги, Мон с облегчением отворачивается от прекрасного вида наступающей ночи. Рати, все еще в своем пылающем балахоне, шлепает к креслу напротив и падает в него. Сползает по спинке, вытягивает ноги и машет в воздухе датападом.

— Ну я же говорил!

Мон смотрит на него скептически.

— Понимаете, — врач вздыхает, — большинство людей не умеет смотреть. А местные врачи — в особенности, как выяснилось. Безобразие полное. Вас ведь даже не обследовали как следует.

Это ее не обследовали? Мон мысленно возмущается и, видимо, что-то такое из-за усталости проявляется в глазах, потому что Рати машет на нее свободной рукой.

— Они поверили данным с Корусанта. Данным вашего Кела, как самым свежим. А надо было перепроверять все. Ну и аппаратура, конечно, у меня получше, не без того.

Ну еще бы. Именно аппаратура и получше. На порядок так получше гражданских образцов, даже на самых богатых планетах.

— Но дело не в аппаратуре, они искали болезнь, и поэтому не заметили другого. А я заметил.

Другого? Чего — другого?

Она повторяет вопрос вслух. Неважно, понимают ли ее слова, что еще она может спросить?

Врач игнорирует вопрос. Цапает ее воду и выпивает остаток в бутылке. Сверяется с датападом. И вскакивает на ноги.

— Пойдемте. Навестим вашего знакомого.

Мон хмурится на него.

— Слушайте, я все объясню. — Рати прикладывает руку к груди. — Но показать вам будет куда проще, а то ж вы чего доброго и не поверите. Все будет хорошо теперь. Честное имперское.

Мон не удерживается и фыркает. Сила, кого в СИБ лечил этот человек? Все, кого она может вспомнить, убили бы его на третьей минуте общения. Или это он только с ней такой бесцеремонный? С республиканцами, мол, можно? Логичная версия, но ей не кажется, что правдивая.

— И вообще, вам не хочется посмотреть, как поживает этот ваш Аллерие?

Мон убирает с лица все эмоции и поднимается на ноги. Если Рати что-то, хоть что-то скажет по поводу Аллерие…

Но он молчит, только предлагает ей свою руку и выводит из залы отдыха.

***

Идут они в другой корпус, Рати время от времени сверяется с декой, но ведет Мон уверенно. И когда они сворачивают в коридор только для врачей, ей остается только следовать за ним.

Они проходят в комнату со стеклянной стеной. Там толпа: незнакомые люди в полицейской форме, в военной форме без знаков отличия, незнакомые же врачи и Айла. Все эти люди стоят тихо, и будто и не дышат. Смотрят в палату за стеклом. В палате на медицинской кровати спит Аллерие. Индикаторы системы жизнеобеспечения переливаются зеленым. Живой. Мон выдыхает. Недоуменно косится на Рати. Тот широким жестом приглашает ее к стеклу и проводит, оттеснив какого-то военного. Военный не позволяет себе даже косого взгляда.

Мон послушно встает на указанное место, смотрит на Айлу, а та кивает в сторону стекла. Ну, хорошо. Мон смотрит в палату. В палате ничего не меняется.

— А стекло-то не заметно будет? — шепчет кто-то.

— Микрофон выключен, можете говорить нормально, — замечает Айла, но, несмотря на свои же слова, тоже вполголоса. — И нет, с той стороны на стекле картинка обычной стены. Такой же, как остальные.

— Хорошо вам, с вашими технологиями, — вздыхает кто-то из полицейских.

— Технология не заменяет мозгов, — отрезает Рати.

Кто-то хмыкает, кто-то шепотом что-то шипит, но тут открывается дверь, и становится тихо.

Входит Кел.

Мон подается вперед, но спохватывается. Не касается стекла.