Страница 60 из 90
Открывается глазок в калитке. Голос с сильным акцентом интересуется, кто такие, и зачем пришли. Никакой душевной теплоты в голосе, а где же знаменитое кавказское радушие? Мы робкими голосами объясняем, кто мы и зачем мы здесь. Команда от собеседника - ждать. Стоим, курим, топчемся под дверью. Я уже хотел снова нажать на кнопочку. Прошло около пятнадцати минут. Внутри стала нарастать волна злости. Чтобы я - боевой офицер - стоял вот так под дверью духа!
Тут же сам себя уговариваю, что я уже никакой не офицер, а просто жулик, выдающий себя за журналиста. И что моя цель не выбить из духа признательные показания, а всего лишь взять никчемное интервью. И самое главное - это те деньги, за которыми я иду. Сигаретным дымом загоняю злость внутрь. Спокойно, Леха, спокойно. И вот снова глазок открывается, нас разглядывают, на месте ли мы, и никто не добавился?
Потом скрежещет засов, щелкают два замка, снимается цепочка, открывается калитка. Жестом показывают, что нас приглашают. Заходим, оглядываемся. Ворота изнутри укреплены так, что даже на грузовике тараном их не вышибешь. Стальные листы воротного полотна укреплены, усилены швеллером, обрезки двутавровых балок подпирают обе створки ворот.
Двор выложен брусчаткой, большой двор, даже большущий. Здесь же стоит беседка, увитая виноградной лозой. Хорошо здесь летом посидеть, попить холодного вина с водой, поесть холодных фруктов. У хозяина есть вкус к жизни.
У него был не дом, а неприличная домина. О трех этажах, также виднелись подвальные окошки. Входные двери были разукрашены точно такой же резьбой, что и у гостиницы. Очень даже может быть, что хозяин гостиницы и решил лично познакомится, что за птицы пожаловали в его вотчину.
На первом этаже - холл, много мягкой мебели, очень много подушек, подушечек, еще чего-то мягкого. И ковры, ковры, ковры. Они были всюду, на полу, на стенах, на мебели. В углу стоял огромных размеров проекционный телевизор, здесь же музыкальный центр. На потолке - многоярусная хрустальная люстра. В нашем городском театре ненамного больше будет.
От всего этого не то что веяло, а воняло огромными деньжищами. Я, может, повторюсь, но эта был роскошь по-восточному, она бросалась в глаза, она просто подавляла. Я| бывал в домах богатых людей, но после всего этого их дома и квартиры мне показались лачугами плебеев. Про свою квартиру мне не хотелось вспоминать вообще! Единственное, что портило все это великолепие, так это запах. Запах пота, немытых тел и ног смешивался с приторным запахом ароматизированных палочек. Их для благовония сжигают, терпеть не могу этот запах. Голову точно обручем стягивают. А здесь сочетание вони от человеческих тел и запаха этих благовоний вообще было чудовищным.
Мы топтались на месте, рассматривая холл, он занимал весь первый этаж. Углы его терялись в темноте. Чтобы отбить "аромат", я нюхал свои прокуренные пальцы, изображая, будто у меня чешется нос. Нас явно "мариновали", показывая, кто здесь хозяин положения. Сначала у ворот, а затем - здесь. Явно дальше холла нас не пустят, поэтому и держат тут.
На второй этаж вела лестница. Ступени были сделаны из отполированного дерева, почти полностью закрыты ковровой дорожкой, перила были тоже деревянные, украшенные затейливой резьбой. Не знаю, во сколько обошелся весь дом, но уже одни перила стоили огромных денег. На верхней площадке показался, наконец, хозяин.
Бородатый мужик лет пятидесяти. Рост около ста семидесяти сантиметров, широк в плечах. На голове - папаха, перехваченная поперек зеленой лентой. Значит, побывал в Мекке, совершил хадж. Ну, с его-то деньгами это не удивительно. Серый костюм из тонкой шерсти, шелковая рубашка со стоячим воротником. На ногах - кавказские сапоги из тонкой мягкой кожи, на тоненькой подошве. Штанины заправлены в сапоги. Экзотическое зрелище.
Он нарочито медленно спускался, преисполненый собственного достоинства и уважения к собственной персоне. На безымянном пальце сверкал золотой перстень, украшенный тремя большими камнями по углам, в середине из маленьких камушков выложен полумесяц. Не разбираюсь в камнях, но отчего-то был уверен, что это бриллианты.
И вот его сошествие по лестнице закончилось. Руки скрестил на своем большом животе, смотрел на нас как на вещь в магазине, оценивал товар. Можно ли нас и захватить и продать. Все это ясно читалось на его лице. Одна мысль сменяла другую, мимика менялась.
9.
Вот он прикидывает в уме, за сколько нас можно продать. Глаза пошли вверх, потом снова на нас и снова в потолок. Губы шевелятся. Затем взгляд его скользит по нашим фигурам, точно так же смотришь на лошадь и прикидываешь, сильна ли она, вынослива ли, какой приплод может принести. Взгляд наталкивается на наши журналистские удостоверения, он, медленно бормоча, читает их. Затем сокрушенно качает головой. Не стоит связываться с этими заложниками. Хлопотно будет. А жаль! Все это было написано на лице этого субъекта.
Верный нукер стоял рядом, ловя каждый вздох, взгляд хозяина, готовый сбить нас с ног и, связав, утащить в подвал. Что там имеются камеры для бедолаг, я не сомневался. Эх, тряхнуть бы эту хибарку, вывернуть ее наизнанку, зачистить! Много чего интересного бы здесь нашлось, не на один состав преступления хватило бы! Зато местные милиционеры и ФСБэшники благодушествуют, видимо команды не было. Кормит "дядя" кого надо, поэтому и не трогают его, оберегают. Дойная корова, однако.
- Вы хотели взять у меня интервью? - голос властный, с сильным акцентом.
- Да, если вы позволите, - начал Андрей. - Мы представляем либеральную газету, являемся рупором правозащитных организаций. Очень хотелось бы узнать любые факты и ваше, - Рабинович сделал ударение на слове "ваше", - мнении о времени оккупации федеральными войсками Чеченской республики, ну и вашей деревни.
- Да, было время оккупации, - мужик важно кивнул головой. - Хвала Аллаху - кончилась! - он воздел руки вверх, потом отер лицо, бороду. Присаживайтесь, - он указал на один из диванчиков, сам уселся в кресло: Чаю! - негромко приказал он охраннику.
- Итак, начнем! - Рабинович достал диктофон. - Как правильно вас звать?