Тиран

– Дядя, неужели ты и впрямь собираешься отрезать мне нос? Царь сказал, что бы ты наказал меня. Но наказать можно и по иному, не прибегая к такому жестокому способу! Ни одна девушка дома не выйдет за меня замуж. Ведь по нашим обычаям усекают носы у тех, кто нарушил брачные установления, – заныл Красавчик. И остальные поддержали его.

– Брось это дело, Хачатур! Базилевс уже наверно забыл об этом. Мало ли у него других забот, кроме как помнить о наказании простого воина.

Расхлябанность лагерной жизни уступила место железной дисциплине военного похода. Хачатур послушал своих товарищей и охваченный жалостью к юноше, отпустил его невредимым.

Следующий день прошел в очередном тяжелом горном переходе. Под вечер, Никифор со свитой объезжал растянувшиеся биваки стратиотов. Кое-где, «прогулочный дух» все еще стоял в войске. Где-то легионеры, расположившиеся на привал, в небрежности свалили оружие в кучу. Где-то не выставили боевое охранение. Никифор вдруг вспомнил о вчерашнем виновнике.

– Почему-то я не видел на обочине дороги воина подвергнутого экзекуции. Неужели лохаг осмелился не выполнить мой приказ? – Спросил Никифор у штабных. Басилевс пожелал лично посмотреть на вчерашнего виновника. Он, с сопровождающими его комитами и лонгинами, подъехал к расположившимся на отдых легионерам лоха Хачатура. Увидев Красавчика утомленного, но вполне здорового и счастливого, государь нахмурился.

Телохранители государя схватили Хачатура с Аргишти и бросили в пыль под копыта коня государя. Сюда же привели и центуриона.

– Упрямый наглец! Как посмел ты не выполнить мой приказ? Или ты думаешь, что я меньше тебя забочусь о войске? Ведь я велел наказать того, кто бросил свое оружие, в назидание прочим. Пусть никто не подражает его беззаботности и слабости. Не повторяет его проступка, чтобы не оказаться безоружным на поле боя и тотчас же не погибнуть от руки неприятелей! Пожалел своего подчиненного, прими наказание вместе с ним, – сказал Никифор. Потом нацелил пальцем в сторону вытянувшегося центуриона:

– Лохага разжаловать. Лох расформировать и распределить среди сотни. Этим двоим отрезать носы и выставить для обозрения проходящей колонне.

– Будет исполнено, государь! – Выпалил центурион. В глубине души, почувствовав облегчение. Ведь и он не проконтролировал первый приказ Никифора. Значит, формально тоже был виновен.

Хачатура и Аргишти схватили за руки легионеры центурии. Воины из лоха даже не попытались вступиться за своего бывшего начальника и его подопечного – бдительные стражи Никифора держали руки на рукоятях мечей. Затем виновных, по команде центуриона опрокинули на землю и жестоко избили палками. У потерявших сознание центурион одним махом лично срезал кончики носов. Изувеченных и окровавленных стратиотов привязали к телеге, поставленной на обочине, в назидание другим. Наутро колонна двинулась дальше. Ее ожидал очередной тяжелый переход. Но все проходящие мимо оставленной на обочине телеги могли видеть, какое наказание ждет каждого в случае невыполнения приказа или небрежного отношения к своему оружию.

Такими жесткими мерами басилевс постепенно превращал земледельцев и ловцов удачи в единое боеспособное войско, готовое без колебаний и раздумий следовать приказам своего командующего.

– Государь, не слишком ли ты круто обошелся с лохагом? – спросил на следующий день мистик Константин Никифора.

Фока немного задумался.

– Нет, – ответил Никифор твердо. – Не прояви я сейчас твердости, и войско осталось бы сборищем реатов-земледельцев, которые разбежались бы при первой опасности. Показательное наказание ослушников, спасло жизни многих других.

– А почему ты не пощадил молодого стратиота? Возможно его красота это единственное, чем он мог заработать себе на жизнь.

– Ты тоже это заметил? – Хмыкнул Никифор. – При осаде Крита, у меня было время познакомиться поближе с казос, федератами из войсковых братств. Они чтут идеалы древних нартов и сохранили то, что давно утеряно нами. Уходя в поход, члены братства дают обет целомудрия. И даже находящиеся с ними в походе женщины, к которым они относятся как к сестрам, не вызывают у них желания. Они ежедневно подавляют свою животную похоть, тем самым, закаляя свой дух.

Ты не задумывался, почему любителей «мальчиков» называют «голубыми»? – Спросил Никифор мистика, после непродолжительного молчания.

– Как то я слышал от Константина Багрянородного, мир ему, что наши высокородные предки, рожденные от богов, имели голубую кровь. Чтобы не разбавлять ее им приходилось брать в жены женщин только из своего круга. Святотатство кровосмешения. Теперь голубой цвет соответствует спортивной партии военных. Мне глубоко претит то, что благородным цветом называют и слабохарактерных сластолюбцев следующих в войске. Святотатство мужеловства, – ответил мистик.

– Это потому, что в нашем ополчении мало профессиональных военных, добавил Никифор. – Стратиоты – это реаты, едва научившиеся держать копье. Их руки привыкли сеять и жать. Их оторвали от пашни, от семьи. От женской юбки. Им незачем закалять свою волю. В длительном походе они отдаются во власть инстинктов, удовлетворяя друг друга. Многие из стратиотов когда то были рабами, лишенными права заводить семью. Им так же приходилось удовлетворять свою похоть среди своего круга. И, как правило, хм, однополого. А что до этого мальчика, то теперь он будет думать о сражении, а не о том, как заработать на своей внешности. Я дал ему шанс выжить на войне.

– Возможно, ты и прав государь,– сказал Константин. – Но я думаю виной всему древние греки, превратившие военные состязания в бесстыдные игры. На Олимпийских играх мужчины обнаженные как рабы, демонстрировали друг другу свои достоинства. Не брезгуя после игр снимать усталость тел, ублажая друг друга. Поэтому и женщин туда не допускали. А после того как Греция вошла в состав империи, эта зараза передалась и ромеям.

А колонна между тем неотвратимо двигалась вперед. И вот уже показались стены Мопсуэстии. Ее первой осадил басилевс. В этот раз Никифор не стал тратить время на показные штурмы и обстрелы. Он сразу взялся за дело. По примеру взятия Хандака на Кипре.

Черны ночи на юге, когда ночное светило прячется за тучами. Ничего не видно на расстоянии вытянутой руки. Глубокой ночью к берегу реки Пирам протекавшей возле стены подкрались федераты. Черкасы, старые знакомые Никифора. Специалисты по подкопам, геты с Таны и Сакира, начали вести подкоп, начиная от берега. Да так, чтобы стража на стенах ничего не заметила. Землю относили и сбрасывали в речной поток. В конце этой работы две башни совместно с заключенной между ними частью стены повисли без всякой опоры. Для того чтобы все строение не обрушилось раньше времени, его подперли бревнами. Углубление забили сухим хворостом. Через три ночи, к рассвету все было закончено.

Как только первые солнечные лучи озарили окрестности, городские стражники в белых одеждах высунулись, как обычно, из башен. Они разожгли костры под котлами с водой, приготовили камни для сбрасывания на головы штурмующим и стали осыпать бранью государя. Сам топарх с приближенными советниками вышел на стены, чтобы позлорадствовать над пустыми хлопотами «хачей».

Фаланги ромеев, между тем, в полном вооружении построились для приступа. Но не видно было ни катапульт, ни штурмовых башен. По сигналу Никифора, затаившиеся под стеной казары подожгли хворост. Когда пламя разгорелось, геты нырнули в воду и ушли вниз по воде.

Заметив клубы дыма, но, не понимая в чем дело, засуетились стражники на стенах. Пока доложили топарху, пока тот совещался и раздумывал, подпорки сгорели. Вся подрытая и висящая в воздухе часть стены заколебалась и под своей тяжестью рухнула на землю, увлекая за собой стоявших на ней защитников города. Многие из них тут же разбились и испустили дух. Как только разрушенная стена открыла достаточно широкий проход, легионеры двинулись на приступ.

Еще не рассеялись клубы дыма и пыль, а ромеи уже вошли в город. Жители и гарнизон отчаянно сопротивлялись на каждой улице, в каждом доме. К полудню всякое сопротивление было подавленно. Лев Фока доложил Никифору о взятии крепости. На центральной башне внутренней крепости развивалось бело-голубое знамя Византии, а на центральной площади был установлен Крест Победы.