Бестиарий

И вот лежит Крейзи куклой забинтованной, лечится. А тут эти двое с похмельем своим веселым. Рома, только увидев их, почувствовал: не к добру.

– Пошли на хер! – заорал он из-под бинтов, выпучив, к счастью, не пострадавшие глаза.

Чин с братом не могли упустить случай поиздеваться над беспомощным под два метра детиной.

– Чин, смотри, Рома болеет, бедняжка! Давай его покормим! – оскалился брат.

– Бедненький! Ручками пошевелить не может! Ха-ха! – засмеялся, заикаясь и капая от удовольствия слюной, Чин.

И принялись запихивать в рот Роме всяческий мусор из карманов, сильно при этом веселясь. Бедный Рома мог только рычать и слать проклятья сквозь сжатые зубы. На шум заглянула медсестра. Хотела что-то сказать, но, встретившись взглядом с парой безумных глаз, решила позвать на помощь. Всем персоналом отделения их вытолкали на лестницу. Все это время брат с Чином не могли успокоиться от раздирающего их смеха. У лифта столкнулись с санитаром скучного вида в замызганном халате с чернильными буквами на груди «пищблок». Такие же буквы, но красной краской с подтеками были на двух ведрах с облупившейся эмалью. В ведрах дымилась тушеная квашеная капуста. Брат схватил за ручку одно ведро, Чин второе. Санитар испуганно заморгал, но ведра не отпустил.

– Отдай объедки! – зарычал брат.

Чин захихикал. Санитар отрицательно замотал головой. Подъехал лифт. Ведра все-таки вырвали. Парень в белом халате, чуть не плача, побежал по этажу. В лифте, поедая руками капусту, Чин нашел целую сосиску.

– Зацени, Свин, целая! – удивился Чин.

Брат выхватил сосиску и запихнул в рот.

– Сука! – возмутился Чин, но тут же нашел еще одну.

– Совсем больные зажрались, уже мясо не жрут! – негодовал брат, раскопав у себя в ведре пару сосисок.

IV

В дверь громко постучали. Мы сразу выключили магнитофон и затаились. Наученные горьким опытом, мы больше не спрашивали через дверь, кто там, прикладывая глаз к отверстию в середине двери. Горький опыт был такой. Несколько недель назад мы дышали бензином здесь же – в лифтерской, находящейся в конце нашего дома в отдельной башне на крыше. Тогда с нами находились двое малолетних полубеспризорников из неблагополучных семей, которые уже несколько дней были у нас на побегушках. Мы подобрали их у метро. И вот эти два болвана, пока мы галлюцинировали в каморке (так мы называли эту лифтерскую), скинули с крыши тяжелый железный предмет и, отследив приземление, покинули не торопясь место подвига. Минут через двадцать кто-то постучал в дверь. Брат спросил, кто там, и прильнул лицом к дырке в двери. Через несколько секунд он с воплем, закрыв лицо руками, согнулся пополам, залитый прямо в глаз «черемухой».

– Открывай, сука, блять, стрелять будем! Милиция! – заорали с той стороны и затарабанили в дверь ногами.

Брат открыл и сразу получил рукояткой пистолета в лицо. Его схватили за шиворот и плашмя уронили лицом на крышу. Я стоял чуть дальше, выкинул пакет и ждал неминуемого. Оно не заставило себя долго ждать. Влетевший в каморку мент с разбега ударил меня ногой в живот.

– Руки за голову! – орал он, размахивая пистолетом.

Я завел руки за голову и получил кулаком в живот. Заскочил третий, тоже с пистолетом наголо. Молль сделал каменное лицо, зашел за вентиляционные трубы и застыл, притворившись, наверное, манекеном. Меня взяли за шиворот и ударили в лицо еще раз.

– Иди сюда, гондон! – Менты заметили Молля.

Он отвернулся к стене. Меня вышвырнули на крышу. Там лежал брат – с раздвинутыми ногами, лицом вниз, руки за головой.

– Ложись! – приказал мент, тыкая в мою сторону пистолетом.

Я лег рядом с братом.

– Это пиздец! – сказал брат шепотом.

Из каморки доносились ругательства ментов и жалобные крики Молля вперемешку со звуками глухих ударов. Молль явно не хотел выходить. Наконец вытащили и его. Нас с братом поставили на ноги. Молль стонал, все его лицо было залито кровью.

– Ну что, бля, Гребневы, допрыгались! – сказал нам участковый, надевая на нас с Моллем одни наручники на двоих, причем обоим на правую руку.

– А ты руки вверх! – сказали брату и повели нас, подталкивая, по лестнице вниз.

– А в чем дело-то, Александр Петрович? – спросил в лифте брат.

– В чем, в чем, жопа вам! – улыбался участковый. – Старушку вы убили!

– Какую, блять, старуху?! – заорал Молль и получил кулаком под дых.

– Какую старушку? – удивленно выпучил брат глаза.

– Видели вас, как сбрасывали хрень железную, аккурат бабке на голову! – лыбился участковый.

– Александр Петрович, это ошибка, бред! Мы ничего не сбрасывали! – закричал брат и даже руки опустил, чтоб развести их в стороны.

– Руки за голову, урод! – среагировал невысокий, но крепкий молодой мент и ударил брата куда-то в печень.

– В отделе опера разберутся, кто что кидал! Ты, Свин, меня уже порядком заебал! – сморщившись, сказал участковый и переложил пистолет в другую руку.

Нас вывели из парадняка.

– Клешни подняли! – фыркнул на нас высокий мент со злобным выражением лица и надвинутой на глаза фуражкой.

Так и шли по двору: брат с руками за головой, с приставленным к шее стволом, и мы с поднятыми «клешнями» и тоже на прицеле. На скамейках сидели дворовые гопники. Увидев нас, они раскрыли рты и зашептались. Увидев вытянувшиеся рожи дворовой гопоты, я почувствовал себя настоящим опасным преступником. Нас привели в опорный пункт милиции, находящийся в нашем доме. Там нас немного попинали. А потом выяснилось, что Александр Петрович, сорокапятилетний щуплый мужик с как будто приклеенными усами, обманул. Старухе повезло – железная болванка упала в метре от нее, пробив асфальт на десять сантиметров. Мамаши, гулявшие с детьми в песочницах и на качелях, задрав головы, увидели два силуэта на крыше. Испуганная бабуля, разойдясь случайно со смертью, разгневалась и обратилась в милицию. Сотрудники от нечего делать среагировали быстро и слаженно. И вот мы здесь, в гостях у возмездия. Проведя профилактическую трепку, нас выгнали вон. Предупредив напоследок, что в следующий раз либо посадят, либо сбросят с крыши, как ту железную болванку. С тех пор мы не имели дела с малолетними грязнулями и больше не спрашивали через дверь, кто там, прикладывая глаз к отверстию посередине.

Но вот опять постучали. Брат нахмурился и приставил палец к губам. У двери с той стороны кто-то копошился, пытаясь подцепить чем-то засов. Менты так не ломятся. Если лифтеры, придется драться. Я все-таки тихо подкрался к двери и аккуратно заглянул в дырку. С той стороны маячила неприятная рожа Ганса.

– Это Ганс, – сообщил я шепотом брату.

– Спроси его, один ли он.

– Ганс, ты один? – спросил я громко.

Ганс вздрогнул, зачем-то оглянулся.

– Один.

– Один, – сообщил я.

– Пускай!

На Гансе была пижама, лицо в зеленке, в руках ведро с кривой надписью «пол» на боку.

– Здорово, братишки! – улыбался он, пожимая нам руки.

На дне ведра плескалось литра два бензина. Ганс появился у нас пять дней назад. Со своим сгоревшим наполовину ухом, с полузажившими ожогами на лице, с которых, когда он чесался, слетали хлопья кровавой овсянки. Не лучше были и руки, выглядели они как лапы старой черепахи из школьного кабинета биологии. Выгнанный из больницы, недолеченный, он приехал в халате к нам – больше некуда было. Мы дали ему старые отцовские военные брюки и рваные башмаки. Халат он обрезал, получилась рубаха. В дворницкой он нашел дерматиновый коричневый плащ. Весь драный, но с искусственного меха воротником, с кушаком, с большой медной бляхой. Ночевал Ганс в каморе. По утрам, когда не было нашей мамы, приходил к нам домой «помыть руки». Из ванной комнаты его приходилось выгонять – не успеешь оглянуться, он уже чистит зубы твоей зубной щеткой и моет вонючие подмышки маминым шампунем. Единственная польза от него была в том, что он очень профессионально сливал (даже днем!) бензин из баков пустующих машин. Занимало это у него буквально секунды – подойдет к тачке, примерится, свернет крышку бензобака, шланг сунет, несколько подсасывающих движений ртом, и льется в ведро или в банку драгоценная жидкость. Пришел вот так вот как-то днем уже с бензином в банке, под моим контролем помыл руки, успев, правда, выдавить в рот полтюбика зубной пасты, мятной маминой. У нас колеса были, закинулись. Скоро мама должна была прийти с работы. Разлили бензин. Вышли. Ганс в пальто своем ногой дверь открыл. А тут, опа, случайный неспешный патруль в составе двух знакомых ментов.