За рекой Гозан

За кораблем шли горожане в венках из плюща, мирта и фиалок. Внезапно шум прекратился, музыка стихла, даже ликующая толпа замолчала, словно выполняя команду невидимого распорядителя. Повозка резко остановилась, и все замерли на месте. На площадь опустилась неожиданная, томительная тишина, но через мгновение тысячи глоток завопили в едином порыве – вакханалия продолжилась.

– Что означает корабль? – спросил Куджула, не очень понимая, что происходит на площади.

Аглая с готовностью пояснила:

– Однажды, когда Дионис пировал на берегу реки Стримон во Фракии вместе со своими жрицами, на него напал царь эдонов Ликург. Женщины разбежались, побросав священные сосуды, а сам бог нашел спасение на морском дне у нимфы Фетиды…

– Что же это за бог, если он испугался смертного? – недоуменно бросил кушан.

Хихикнув, македонянка пожала плечами.

– Послушай, это легенда… наверное, он просто сильно захмелел. Но за него вступился отец, Зевс. Он наказал Ликурга: лишил зрения и укоротил ему жизнь. А ваши боги – что же, совсем не пьют вина?

– Почему, пьют… У нас тоже есть обряды, похожие на ваши, только жрецы наливают богам не вино, а хауму – это такой ритуальный напиток из дурманящих веществ, молока, жира и ячменной муки.

– Так вот, – продолжила македонянка, – корабль – это символ морских путешествий Диониса. Некоторые народы даже считают его властелином моря и побережий. По одной из легенд, его похитили тирренские пираты, но он превратился в льва и растерзал капитана. Затем превратил мачту и весла корабля в змей, а остальных разбойников в дельфинов. Кроме того, считается, что он прибыл в Грецию из Фракии на корабле… Появление бога на корабле весной означает, что он вернулся.

– Откуда?

– Со дна Лернейского моря, из царства мертвых. Он вообще постоянно то исчезает, то появляется. Когда он возвращается, зацветает виноград.

– Ты хорошо знаешь биографию Диониса. Он ваш семейный бог?

Аглая покосилась на мать, потом сказала, понизив голос:

– Вообще-то, мы – македоняне, и наш семейный бог – Аполлон. Дионис считается покровителем греческой черни. Но папа обязан присутствовать на всех городских праздниках как главный военачальник.

Тем временем процессия пересекла агору, после чего направилась по центральной улице к окраине. Большинство зрителей двинулись следом.

– Куда они идут? – спросил Куджула.

– К Балху. На берегу установят мачту с маской, чтобы справлять ночную Дионисию.

– А что это такое?

Македонянка покраснела, потом нехотя ответила:

– Да разное рассказывают… Я ни разу не была. И не пойду, там всякие безобразия творятся! В общем, девушке из приличной семьи там делать нечего. Да и, когда стемнеет, по улицам без провожатого страшно ходить. А нам с сестрой еще возвращаться в усадьбу. Папины ополченцы будут всю ночь охранять порядок в городе, потому что в праздники токсоты не справляются. Он сказал, что отдаст нам личную охрану.

– Зачем, давай я вас с Миррой провожу. Я не один – с конвоиром, а он вооружен.

Куджула указал на ассакена, который терпеливо ждал подопечного под лестницей. Македонянка радостно кивнула.

– А сейчас вы куда? – спросил кушан.

– Никуда. Папа устраивает симпосий[74] для городских магистратов, он прямо здесь состоится, в пиршественном зале пританея. Мы должны быть с ним.

– Ну, тогда я пошел, меня друзья ждут.

– Возвращайся перед закатом.

Куджула попрощался с Деимахом и Кандис, кивнул Аглае, после чего отправился искать иудеев.

5

Друзья не стали сопровождать ритуальную повозку к Балху, слишком уж непотребной показалась им Дионисия из-за повального пьянства, драк и безобразного поведения горожан. Но, как оказалось, и в самом городе эллины продолжали предаваться разнузданному веселью. Собирались в группы, устраивали шумные застолья не только в тавернах, а везде, где придется – на ступенях храмов и героонов, возле нимфеев, в гимнасиях…

На одной из площадей юноши устроили соревнование поцелуев. Они жались друг к другу, похотливо засовывая в рот партнеру язык, а зрители гоготали, подбадривая конкурсантов.

Здесь же актеры-любители с густо намелованными лицами в окружении толпы горожан играли трагедию Эсхила «Лай». Громко декламируя текст, они сдабривали его пошлыми шутками, при этом нагло выхватывали у зрителей кубки. Вскоре Лай и Хрисипп слились в страстных объятиях. Царственный Пелоп сначала бестолково топтался вокруг любовников, но затем вытащил из толпы какого-то подростка и под хохот зрителей подмял его под себя.

Иудеи, глядя на извращенцев с омерзением, ускорили шаг, лишь бы побыстрее покинуть место восставшего из пепла Содома.

В другом месте эллины затеяли пьяную забаву: вскакивали на мехи, заполненные вином и обмазанные маслом, а потом прыгали на одной ноге, пытаясь удержаться. Парни принимали забавные позы, чтобы не упасть, неуклюже соскальзывали с меха. При этом больно ударялись о мостовую, но, подбадриваемые нетрезвыми друзьями, вновь и вновь повторяли попытки.

А вот собрались исполнители дифирамбов в компании с авлетами и кифаредами. Голоса были разными – и чистыми, и просто сильными, – но это доморощенных певцов не смущало. Если гимн Дионису звучал красиво – торжественно, величаво, радостно, а голос казался слушателям приятным, то исполнителю тут же вручали кубок с вином, после чего он под общие аплодисменты и крики одобрения должен был выпить его до дна. А если песня получалась так себе, в неудачника бросали орехи и кожуру от апельсинов.

Из дверей инсул то и дело вываливались шумные ватаги.

Греки бродили по улицам, задирали прохожих, наливая из мехов всем подряд, заставляли пить. На каменных плитах валялись пьяные в перепачканных вином и рвотой хитонах, в том числе женщины. Никто их не трогал. Вокруг слышался хмельной хохот, бессвязные крики. Мелодичный звон кимвалов и трели флейт казались какими-то чужими, инородными звуками среди разнузданного гама вакханалии.

Несмотря на царящее вокруг безобразие, домой друзьям идти не хотелось – старики, что ли, взаперти сидеть в такой день, зачем тогда вообще пришли.

Они отправились бродить по городу. Ну, выпили, конечно, но в меру, а как же – праздник все-таки, хоть и в честь языческого истукана. Несколько раз друзья чудом избежали серьезной драки, когда греки хотели их силой напоить.

Выручал конвоир Куджулы – его боялись как представителя злой, враждебной силы, с которой лучше не связываться. Узкие кожаные штаны ассакена, длинные висячие усы, большая серьга в ухе и выбритый череп с косичкой на затылке защищали лучше, чем царская тамга. Да и акинак воина внушал уважение. Оккупанты не разрешали жителям захваченных крепостей носить оружие в мирное время, только нож и топор, да и то, если едешь за дровами. Найдут меч или лук – не сносить нарушителю головы, с этим строго.

Конвоир оказался не дурак выпить: сначала отказывался, потом махнул рукой. К закату он нарезался до поросячьего визга, так что остаток пути Куджула тащил его на себе.

Вечером уставшая компания вернулась к пританею. Друзья опустились на нагретые за день ступени лестницы и принялись обсуждать увиденное, по очереди прикладываясь к меху. Конвоир лежал пластом – то ли спал, то ли просто был в беспамятстве. Иешуа подложил ему под голову халлук, оставшись в куттонете.

Солнце скатывалось к горизонту, выплескивая на город остатки дневного жара. Тени на агоре вытягивались, наползали на винные пятна, осколки амфор и бесчувственные тела почитателей Диониса.

Безумный бог словно взял город приступом, только утопил его не в крови, а в вине.

Наконец участники симпосия начали расходиться. Тоже хороши: кто-то еле идет, но самостоятельно, а кого-то поддерживает раб, товарищ или жена. Магистраты остались довольны приемом. Они громко выражали благодарность Деимаху и Кандис, восторгались красотой их дочерей и навязчиво зазывали к себе на праздник в честь домашних духов.

74

Симпосий – мужское застолье в Древней Греции, куда часто приглашались акробатки, флейтистки и кифаристки, не отличающиеся скромным нравом.