Страница 13 из 19
Оба рассмеялись.
– Но ты учти, – оракзай посерьезнел, – впереди много перевалов, и каждый охраняется каким-нибудь племенем. Денег-то хватит всем платить? Или будешь с боем прорываться?
– Там посмотрим, – Тахмурес сделал вид, что занят заточкой лезвия топора о камень.
«Ох, и фрукт этот горец! – подумал он. – Надо быть с ним повнимательнее».
3
Гермей поправлялся на глазах.
Наконец настал день, когда он смог самостоятельно выйти в сад, опираясь на палку из тисового дерева. Ему показалось, что за те две недели, что он вынужденно просидел дома, мир успел измениться. Фисташки и миндаль все еще цвели: нежно-розовые и белые купола крон колыхались на ветру, наполняя воздух сводящим с ума ароматом. Небо стало выше и прозрачнее – до звона в ушах, горы словно отодвинулись дальше, а оштукатуренные стены построек сияли на полуденном солнце неестественной пронзительной белизной.
Он ждал Куджулу, которому отец послал приглашение на второй завтрак. Оба ойкета[58] суетились во дворе: расстелили ковры, набросали на них подушки и теперь расставляли блюда с едой. Из сада доносились смех и звонкие девичьи голоса – сестры затеяли игру в кольцо.
Гермей спустился по широким ступеням, осторожно переставляя затянутую в лубок ногу. Бассарей, семейный врач, держался на шаг сзади, готовый поддержать юношу, если тот оступится. Он был против того, чтобы его подопечный нагружал стопу, но тот твердо заявил – встану, и точка!
Послышался голос отца. Деимах вышел из портика, придерживая кушана за локоть, при этом что-то ему рассказывая. Он был явно в хорошем настроении. За мужчинами следовали Кандис – жена стратега – и служанка. – Вот и наш Гефест! – весело воскликнул хозяин дома, намекая на греческий миф о том, как бог огня и кузнечного ремесла был сброшен собственной матерью, Ге́рой, с Олимпа, в результате чего стал хромым.
Юноши обнялись. Из-за деревьев, держась за руки, выбежали две девушки, но тут же перешли на шаг, чтобы с достоинством, как того требуют приличия, приблизиться к гостю.
– Познакомься, это Мирра и Аглая, – представил сестер Гермей.
Куджула переводил взгляд с одного лица на другое, пораженный их красотой и свежестью. Пауза затянулась. Сестры прыснули, а Деимах и Кандис многозначительно переглянулись.
В Аглае кушан сразу узнал незнакомку с трибуны на скачках – те же русые волосы, обворожительная улыбка, искрящиеся весельем глаза…
В отличие от греческих матрон, она не стеснялась открывать лоб. Расчесала волосы на прямой пробор и уложила так, что часть кольцами спадала на плечи вдоль тонкой изящной шеи, а остальные были собраны в узел на затылке и скреплялись лентой.
Улыбаясь, македонянка приподнимала уголки едва разомкнутого рта с крупными белоснежными зубами, отчего он становился похож на изогнутый кушанский лук. Ах, эти морщинки у губ – они могли свести с ума любого!
Вскоре компания приступила к трапезе.
Угощение оказалось скромным по количеству блюд, но обильным: на больших круглых дискосах лежали свежевыпеченный пшеничный хлеб, жареная рыба, овечий сыр, орехи, зелень. Из приправ – оливковое масло, соус из корней ферулы, гарум[59], смешанная с тмином соль. Масло и соус каждый наливал в свой фиал, а триблион с гарумом был общим, все макали в него куски хлеба по очереди.
Разговор начали с обсуждения скачек и бузкаши. Деимах от лица семьи еще раз поблагодарил смущенного всеобщим вниманием Куджулу, после чего вручил ему золотой ритон.
Кушан с интересом вертел подарок в руке: подставка кубка представляла собой искусно отлитое туловище тура с вытянутыми передними ногами и большими закрученными в спираль рогами, а верхнюю часть украшали рельефные фигуры менад в окружении гроздей винограда.
– Это семейная реликвия, – сказала Кандис. – По легенде, ритон был среди девяти тысяч талантов золота, захваченных Лисимахом, телохранителем Александра Великого, в Пергаме после смерти царя. Наш далекий предок был в числе гетайров[60]. Но жизнь сына дороже любых сокровищ.
Она с любовью посмотрела на Гермея.
Ойкет склонился над керамическим оксибафоном[61], держа киаф, которым он разливал вино по кубкам, за длинную петлеобразную ручку. Улучив момент, когда Кандис отправилась на кухню, Куджула полушепотом спросил Гермея, стараясь, чтобы его не услышали другие:
– Разве женщинам можно пить вино?
– Да ты что! – со смехом ответил тот. – Запрещали в Элладе, да и то лишь в некоторых городах: Массалии, Милете… Закон отменили двести лет назад. У нас пьют все, даже рабы. Хотя, – он хитро посмотрел на сестер, – может, это и плохо.
Девушки шутливо замахали на него руками.
– Можно, можно, мы чуть-чуть… Оно все равно разбавлено водой.
Когда закончилось оливковое масло, хозяин потребовал принести еще.
Потом посетовал:
– В Бактриане не растут оливы, не прижились. Приходится масло заказывать в Селевкии-на-Тигре. Мало того, что долго ждать, так еще добирается один караван из трех – саки в Александрии в Арии греческие товары по дешевке скупают, а купцов отправляют обратно без барыша. Кто недоволен – сажают на кол или срезают кожу с головы вместе с волосами. Сюда доходят только те, кто делает крюк через Гедросию. Варвары!
Наступила тягостная пауза.
Куджула уткнулся носом в тарелку, сделав вид, что занят едой. Хозяин спохватился: невежливо как-то получается, гость ведь тоже из этих – из захватчиков, а значит, варвар. Но оправдываться было поздно. Деимах разозлился, дав волю давно копившемуся раздражению, к тому же подогретому выпитым вином.
– Кто их сюда звал? Эллины правили Бактрианой и Согдианой триста лет. Что до нас персы дали Бактриане? Бесчисленные кумирни Митры и Анахиты – больше ничего! Ну да, Александр Великий предал многие города огню и мечу, они долго лежали в руинах, и лишь при Селевкидах Бактриана восстала из пепла. А на что они рассчитывали? Александр из-за партизанских набегов Спитамена за три года потерял больше воинов, чем во время битвы на реке Политимет.
Стратег подал знак слуге, чтобы тот наполнил кубок.
Выпив, продолжил:
– Мы принесли бактрийцам культуру и процветание: построили новые города и каналы, научили ремеслам. Мы открыли им идеи Платона и Аристотеля, привили вкус к театральным представлениям, распахнули двери гимнасиев. Благодаря аттическому стандарту бактрийские монеты в ходу от Эгейского моря до Индии. При этом мы всегда относились к ним лучше, чем, например, спартанцы к дорийцам и ахейцам… А могли бы превратить в бесправных илотов[62]! А Эсхил, Софокл, Эврипид… Только вслушайтесь в музыку этих строк.
Деимах приподнялся на локте и, театрально выбросив перед собой руку, певуче заговорил:
– Хор лидийских вакханок лишь приукрашивает кровавый сюжет трагедии. Безумства околдованных чарами Диониса менад во главе с Агавой заканчиваются убийством ее сына, Пенфея, – заметил Куджула, затем процитировал:
58
Ойкет – слуга, домашний раб в Древней Греции.
59
Гарум – острая приправа на основе рыбьих потрохов.
60
Гетайры – дружина Александра Македонского, состоявшая из его друзей.
61
Оксибафон – кратер, большой древнегреческий сосуд из металла или глины для смешивания вина с водой.
62
Илоты – военнопленные в Древней Спарте, из которых спартанцы делали государственных рабов.
63
«Вакханки», трагедия древнегреческого драматурга Эврипида, перевод с древнегреческого И. Анненского и С. Шервинского.
64
«Вакханки» Эврипида.