Страница 9 из 67
Уильямс лениво подошел к пластиковому бегемоту с широко раскрытой пастью. На нижних его клыках висела табличка с надписью "Мусор".
Проходя мимо, люди бросали в пасть бегемоту жестяные баночки из-под содовой и обертки от конфет. Когда брюхо его наполнилось, он сомкнул челюсти и с шипением опорожнил набитое мусором чрево в трубу, шедшую от его толстого серого крестца куда-то под землю.
Римо ждал, когда пасть бегемота откроется снова. Ждал и встречающий, одетый, как Мышь Монго. Он притворялся, будто не слышит вопросов девочки с косичкой, и старался держаться беззаботно.
На самом деле со своими смешными, обращенными к Римо Уильямсу ушами служащий весьма смахивал на радарную антенну.
Римо, якобы не замечая его, ждал, когда розовая механическая пасть вновь раскроется во всю ширь.
Стоило девочке на миг отвлечь Монго, дернув за хвост из стекловолокна, как Римо нырнул в зев бегемота.
Брюхо зверя тотчас среагировало на сто пятьдесят пять фунтов веса, и он тут же сомкнул челюсти.
Монго повернулся и, потеряв Уильямса из виду, пробормотал:
- Черт.
- Не ругайся, - предостерегла его девочка. - Дядя Сэм может услышать.
- Исчез, - прорычал Монго, подошел к бегемоту и прошептал в его носовой микрофон: - Видел кто-нибудь, куда он делся?
- Я нет, - отрапортовала Эксцентричная Белка.
- Я тоже, - ответил Глупый Пес.
Римо слышал все это сквозь полистиреновую оболочку бегемота. Потом пневматическая труба у него под ногами раскрылась, и его с шипением втянуло внутрь.
Прижав руки к бокам и вытянув ноги, Уильямс заскользил по узкой тефлоновой трубе в Утилдак, подземный комплекс "Мира Сэма Бисли", где подвергался обработке мусор, вырабатывалась электроэнергия и размещались прочие системы, необходимые для круглогодичной работы парка.
Главное, чтобы труба не вела прямо в мусоросжигательную печь.
Если в не эта чертова фигуристка с большими зубами, Годфри Гранту не пришлось бы работать в недрах Утилдака. Это уж точно.
Как восхищался весь мир ее стройной, изящной фигурой, когда она порхала и вертелась на олимпийском льду! Лицо девушки украшало бесчисленные журнальные обложки, афиши, коробки с полуфабрикатами.
А Годфри Грант прямо-таки возненавидел эту большезубую девицу.
Падение Гранта началось с того, что недоумки, подкупленные ее соперницей, расшибли фигуристке колено. Весь мир сразу же проникся к ней сочувствием. Америка не могла забыть ее слезного, печального, жалобного "Почему я?", пока она чудесным образом не оправилась настолько, чтобы бросить вызов своей сопернице в Лиллехаммере.
Годфри Грант аплодировал ей, хотя она завоевала лишь серебряную медаль. По крайней мере она втоптала свою соперницу в грязь. Или в лед. Или во что бы там ни было.
Когда встречающий-контролер на другой день подошел к Гранту и сообщил, что он будет сидеть рядом с ней на послеолимпийском параде в "Мире Сэма Бисли", Грант пришел в неописуемый восторг. То, что на нем будет полиуретановый костюм мыши, не имело значения. Ведь он на глазах всего мира станет купаться в лучах славы этой фигуристки! Не важно, что только его девушка и ближайшие родственники знают, кто именно одет в костюм мыши.
Наконец великий день наступил, и злосчастная фигуристка села с мышью-водителем в красно-розовую машину, чтобы совершить круг почета по Волшебной деревне.
Все камеры были направлены на них, а они приветственно махали кричащей толпе. Замечательно!
Однако какой-то идиот из отдела рекламы установил в машине микрофон, а эта чертова фигуристка с чеком на два миллиона долларов от Сэма Бисли, болтающимся на ее плоской груди ледовой принцессы, видимо, оказалась не в настроении.
- Отсталый город, - пробормотала она на весь мир. - Даже не верится - я сижу рядом с громадной мышью, и люди воспринимают это всерьез. Смех, да и только!
Годфри Грант побледнел под мышиной головой. Он знал, как дорожит престижем его строгое начальство. Поэтому решил легонько толкнуть фигуристку локтем в бок.
Не больно толкнуть. И шепотом посоветовать сдерживаться, пока она в гостях у Сэма Бисли.
К сожалению, мышиная голова ограничивала боковое зрение. И легкий толчок под ребра обернулся ударом в висок.
Фигуристка, вскрикнув, выпала из машины прямо под копыта тяжеловозов, те размозжили ей пальцы на руках, сломали зубы и, что хуже всего, раздробили ту коленную чашечку, на которой недоумок с железным прутом не смог оставить даже вмятины.
Карьера фигуристки закончилась.
Карьера Годфри Гранта у Сэма Бисли тоже должна была бы закончиться.
Когда его вызвали к контролеру. Грант думал, что с него снимут голову. Мышиную. И уволят.
Голову с него действительно сняли. Однако не уволили, а перевели в униподвал, последнее звено в цепи предприятий питания.
- Вы меня не увольняете? - удивился он.
- При других обстоятельствах тебя вышвырнули бы вон через минуту, прорычал контролер. - Но тебе повезло. Микрофон уловил хныканье этой сучки, и его явственно услышали аж в Токио!
- Вот потому-то я и толкнул ее локтем, - стал оправдываться Грант. Чтобы она молчала. Знал, компании не понравится, если люди услышат. Пропадала вся торжественность момента.
- Мало того, - резко ответил контролер, - что торжественность была испорчена, эта сучка еще и подает на нас в суд. Камеры все зафиксировали, так что, видимо, она утроит свой гонорар за эту дурацкую поездку.
- Тогда я ничего не понимаю.
- Босс все видел и слышал. Он считает, что за такие слова раздробленной коленной чашечки мало. Сказал даже, что жаль, лошади не раздробили обе, не обеспечили ей инвалидной коляски.
- Потому меня и не уволили?
- Потому тебя и не уволили, - ответил контролер, вручая Годфри метлу на длинном черенке. - Теперь отправляйся подметать.
И Годфри Грант отправился. Год с метлой в руках не привил ему любви ни к этой работе, ни к Утилдаку, ни к языкастым неблагодарным фигуристкам, однако в эти тяжелые времена приходилось держаться за любую работу к тому же на жаре, в окружении надоедливой детворы встречающим приходилось несладко.
В Утилдаке по крайней мере было прохладно, тихо и почти ничего не случалось.