Кожное лекарство (ЛП)

— Ты хочешь сказать, что это место пошло ко всем чертям только с тех пор, как появился этот Кобб? — поинтересовался Кейб. — Похоже, оно было заброшено много лет назад.

— Именно так, — ответил индеец.

Он рассказал Кейбу, что первоначально город назывался Шоуксвилл, в честь своего отца-основателя, Шоукса Тьюбери — янки из Новой Англии. Тьюбери обнаружил в холмах месторождение и построил здесь поселение, вероятно, чтобы превратиться в один из портовых городков.

Ему принадлежало все. Более пятисот-шестисот человек жили в городе и работали на рудниках еще в 1865 году, но потом руда кончилась, и железная дорога прошла мимо… и городок вымер.

— Я слышал, что Тьюбери уехал последним в 70-м году. Это место пустовало до тех пор, пока два года назад сюда не въехали мормонские поселенцы, решившие перестроить его под себя. Не похоже, чтобы они в этом преуспели.

Кейб тоже так думал. Он окинул взглядом улицу.

— Мы зря теряем время, Чарльз. Не может быть, чтобы здесь никого не осталось.

— Именно это мы и приехали выяснить, не так ли?

Чертова индийская логика. Она всегда была такой чертовски черно-белой. И как раз тогда Кейб понял, что у него есть веская причина вытащить их отсюда. Он подошёл к двери старого салуна. Здание было повреждено водой, дверь искорёжена.

Кейбу пришлось навалиться плечом, чтобы открыть её. А потом она чуть не слетела с петель. Внутри стояли пыльные столики и заплесневелая барная стойка. Сквозь щели внутрь залетали листья.

Кейб перешагнул через мумифицированное тело крысы, отчетливо слыша стук своих сапог и шпор по кривому настилу. За стойкой бара стояли пустые бутылки и стаканы. Несколько пошлых картин со шлюхами были заляпаны грязью и затянуты паутиной.

Кейб просто стоял и слушал, слушал, слушал. Он ничего не слышал, но всё чувствовал. Город не был пуст. Не в обычном смысле этого слова. Это было всепоглощающее ощущение… присутствия.

Как будто жители деревни прятались, играя в какую-то идиотскую игру. Просто ждали, чтобы в какой-то момент хлынуть из подвалов и закрытых ставнями чердаков, чтобы показать этим двум незваным гостям, какую игру они затеяли.

И это больше, чем всё остальное, пробирало Кейба до костей.

Он вытащил из кармана своего суконного пальто свернутую сигарету и поджёг её. На самом деле он не хотел курить, но ему нужно было ощутить запах чего-то еще, кроме вони этого города.

Потому что здесь, в этом пустом салуне, вонь была ужасной. Глубокий, всепроникающий запах разложения и вырождения, который говорил ему, что этот город был разрушен, загрязнен до самой сердцевины.

Он не мог определить источник этого запаха. Отвратительная, зловещая атмосфера погребальных ям и оскверненных могил. Кейб не был склонен к суевериям, но в тот момент… он не хотел бы оказаться в этом поселении после наступления темноты. Он вскоре просто перерезал бы себе вены.

— Идём, — позвал он Седобрового.

С винтовками в руках они осмотрели старый бар, заколоченный танцевальный зал, разрушенные комнаты наверху. И везде было одно и то же.

Множество пылинок, плавающих в воздухе, много грязи и гниющей мебели — но больше ничего. Они находили здания, где были следы, отпечатанные в пыли, но людей нигде не было видно.

Они брали с собой лошадей, когда шли по улицам, потому что животные стали нервными и пугливыми. Не было никакого сомнения, что они тоже это чувствовали, чувствовали и хотели уйти как можно скорее.

Кейб и Седобровый не заглядывали в каждый дом или здание. Были такие места, куда они просто не могли заставить себя войти. И многочисленные тупики, где крыши нависали до такой степени, что создавали океаны дрожащих теней — настолько непроницаемых, что ничто не могло заставить двух мужчин исследовать их.

Но куда бы они ни шли, они чувствовали эту духовную скверну, эту безумную ауру чумы. В нескольких зданиях они слышали шаги в пустых комнатах или царапающие звуки изнутри стен. А однажды — шепот из темного, мрачного подвала.

Но когда они всё же решились войти внутрь, там никого не оказалось.

Кроме этого, единственными звуками были стоны ветра и стук их собственных сапог, переступающих через повалившиеся доски. Но это не убедило Кейба в том, что он все это выдумал. Потому что там был кто-то… или что-то. Позади них, впереди них, вокруг них. На крышах или в подвалах.

Краем глаза он не раз замечал какое-то движение. И в одном нельзя было ошибиться: за ними следили. Глаза смотрели на них из-за темных углов, злобно выглядывая из-за закрытых ставнями окон и темных, влажных мест.

На окраине города они обнаружили несколько бревенчатых домов, в которых недавно кто-то жил. Кровати были застелены, столы накрыты, дрова сложены и хлева убраны.

Все было покрыто пылью, и это заставило Кейба подумать, что кто бы ни жил в этом городке, он уехал в адской спешке. В этой части страны времена всегда были суровыми, и никто не бросал свои вещи и пожитки без реальной, чертовски веской причины.

В одном из домов они нашли пожелтевшую кость.

Она лежала посреди комнаты на полу. Человеческая бедренная кость. Кейб с Седобровым осмотрели её со всех сторон и пришли к единому мнению: следы на её поверхности были оставлены чьими-то зубами.

— Что ты обо всём этом думаешь? — спросил, наконец, Кейб.

Седобровый лишь покачал головой:

— Я думаю, что всё гораздо хуже, чем то, что говорят люди. Что бы здесь ни случилось… наверно, я не хочу знать правду.

Кейб посмотрел ему прямо в глаза.

— Ты боишься?

— Чёрт, да ещё как!

И Кейб тоже был напуган. Никогда прежде он не испытывал такого ужаса. И что еще хуже — с ним было справиться гораздо труднее, ведь он даже не знал, чего боится. Только понимал, что если это нечто протянет руку и коснётся его, он свихнётся.

Они нашли конюшню, в которой стояла дюжина лошадей. Все они были живы, и у них было много еды и воды. Рядом лежали седла и поводья. А на скамейке даже были разложены подковы и гвозди.

— Здесь кто-то есть, — произнёс Кейб.

Они проверили старую тюрьму, а потом и единственную церковь в городе. Её шпиль был высоким и покосившимся, а крест и вовсе отсутствовал. Если и было место, которое мормоны держали бы в полном порядке, то это была церковь. Она стояла в конце заросшей сорняками дороги, окруженная ржавым кованым забором с заострёнными угловыми столбами, которые поднимались на полтора метра над головой…

Церковь была страшной и неприветливой; казалось, она может упасть в любой момент. Окна были заколочены досками, и от них исходил странный запах.

Седобровый остался стоять с лошадьми у изгороди, а Кейб поднялся по шатким ступеням и попробовал открыть железную дверь.

— Заперта, — облегчённо выдохнул он.

— Видишь, что вырезано на двери?

Кейб присмотрелся.

Он не был образованным человеком, но умел читать. И много читал за время своих поездок, чтобы скоротать время. На лицевой стороне двери он увидел вырезанные знаки и символы, обычно связанные с колдовством и черной магией — пентаграммы, пентакли и перевёрнутые кресты.

Как бы то ни было, он увидел достаточно.

Они оба вскочили в седла и в последний раз проехали по этим улицам; оба не выпускали оружие из рук. Тени удлинялись, и они слышали шорохи, бормочущие голоса, отдаленные скрипы… будто то, что жило в Избавлении, стремилось выбраться наружу к заходу солнца.

Из городка Кейб и Седобровый выскакивали так, словно за их спинами разверзся ад. И это было недалеко от истины.

— 17-

Уже давным-давно стемнело, когда Кейб наконец нашёл Диркера в убогой ночлежке под названием «Дом Ма Хеллер», расположенной по эту сторону Горизонтального Холма, в местном квартале красных фонарей.

Он искал шерифа по всему городу с тех пор, как вернулся из Избавления, и нашел его, сидящего верхом на серой кобыле и глядящего на здание.

Кейб завел его в местный салун под названием «Материнская жила» и заказал теплое пиво.