Страница 8 из 11
Он всегда и во всем подавал нам пример дисциплинированности и уменья себя держать на людях. И иной раз было достаточно его холодноватого и напряженного: «Вы, молодой человек, забываете, что находитесь на службе», – обращенного к провинившемуся, чтобы вся наша шоферская вольница стихала и переставала поддерживать любого нарушителя гаражного порядка, будь то хоть сам Володька Яхонтов.
– Я полагал бы, товарищи, остановиться на следующих машинах, – подчеркнуто бесстрастным тоном эксперта, выступающего в суде, начал он, легко листая свой оправленный в кожу блокнот и одновременно доставая из футляра тяжелые профессорские, тогда еще редкие на севере, очки-велосипеды. – То ёсть полагал бы переоборудовать под трубовозы следующие гаражные порядковые номера…
Он один за другим называл номера машин, а Гоша, не оспаривая ни одного, четко и крупно записывал их на лист чистой бумаги, и на лице его было спокойное выражение командира, уверенного в своем начальнике штаба.
Мы же все, члены комсомольского бюро, следили за цветным карандашом Гоши и в душе слегка недоумевали: причем бюро во всем этом, чисто административно-хозяйственном священнодействии? Но Гоша из всего умел извлекать выгоду для своей «колонки».
Кроме двух имеющихся на Веселом трубовозов, Биллаж назвал еще шесть ЗИСов, видимо, с учетом их малого пробега, и только после жирной черты под последним номером, особо твердо проведенной Гошей, снял очки и сокрушенно забрал в горсть бритый подбородок.
– Но прицепы, Георгий Петрович, жидковаты, – сказал он горько и сожалеюще развел руками, – и вы сами понимаете, ни Григорий Иванович, ни я взять их на свою совесть не можем-с. Они, извините, оборудованы на соплях-с. Последний, так сказать, путный я поставил Кайранову и провозился с ним два дня.
– Не унывай, отче Раймонде. Прицепы усилим, – благодушно пророкотал Гребенщиков и накрыл все шесть номеров на листе своей великаньей ладонью, как бы беря их под защиту от излишнего формализма и привередливости механиков. – Наварим планки. Поставим швеллерные траверзы.
– Электросварка не пойдет, Георгий Петрович. Она слишком жестка на излом. Надо ацетилен.
– Только ацетилен, – согласно поддакнул до сих пор молчавший Горбунов.
– Делов вагон! Будет вам и белка, будет и свисток, – засмеялся Гоша, а Григорий Иванович опасливо подсказал продолжение начатой им стихотворной строфы, известной тогда каждому грамотному человеку их лет, хотя бы из школьной хрестоматии.
– Дайте только срок. А срок получим все. Вот именно. Как только кто убьется. Один Крохаль… Это вам, знаете, не кавказские подвальчики.
– Срок, срок! – уже недовольно буркнул Гоша и, задетый за живое, все-таки не удержался, чтобы ответно не поддеть нелюбимого им, как и всеми, механика. – Срок нынче больше всего за ваши. анекдоты дают и то… бог грехи терпит. Ведь каждый вечер треплетесь.
Но умница Биллаж, как и всегда, сразу плеснул розовой водицей на затлевший было огонек раздора:
– Георгий Петрович, мы отклонились от главной темы. Имею предложение, – сказал он, мягко улыбаясь. – Вы достаете карбид и аппаратуру, а варить буду я, Биллаж. Как бы – музыка ваша, слова мои. Ибо электросварщики у нас на газе малоопытны. А я варивал и газом. По рукам, начальник?
– Спасибо, старик, – сразу забыв о горбуновских анекдотах, веско сказал Гоша и облегченно вздохнул: – Вот учись, Григорий Иванович, как не надо вести толковище ради толковища. Ведь и твоя милость, помнится, хвастала, что с ацетиленом на ты? А выручил, как всегда, Биллаж. Ну а теперь речь к комсомолу.
Он так же шумно повернулся в своем деревянном кресле лицом к нам, державшимся кучкой, и Петро Елец, словно становясь в строй, с построжавшим лицом выпрямился на стуле.
– Вот вам, комсомольцы, шесть геркулесов, а кого вы на них посадите и кого назначите старшим группы – дело хозяйское. Но ответ за план и работу спрошу со всего бюро. Идет? – внушительно, но не строго спросил Гоша, и мы не сразу поняли, шутит он или нет.
А он подтолкнул к Петру по столу листок с номерами, и тот невозмутимо взял его, не читая, сложил вчетверо и сунул в карман.
– Старики ворчать будут, как их ссаживать начнем… – опасливо буркнул кто-то из членов бюро, и Елец отрезал также невозмутимо:
– Удел стариков – ворчать. А трубовозы – дело молодое. Там смелость нужна. Сила. Выносливость.
– Так идет, значит? – улыбаясь, спросил Гоша.
– А раз надо, всегда идет, начальник, – уже совсем просто, как должное ответил Елец, в прошлом балтийский краснофлотец, моторист-подводник, тоже иной раз умевший складно говорить с любым начальством, никогда не теряя собственного достоинства. – Кого садить – это мы разберем не спеша, по справедливости, а старшим, по-моему… – он остановил спрашивающие светлые глаза на мне, сидевшем напротив, и я, сразу поняв его мысли, быстро подсказал:
– Кайранова. Только.
– Это что за Кайранов? – спросил Гоша, прогулявший по Кавказу почти два месяца. – Шофер, что ли, новый?
– Милостью божьей шофер, Эм-Бе-Ша, – негромко и строго сказал Биллаж, опять вежливо привставая со стула. – Сменщик Яхонтова. Дипломированный автоинженер из Москвы.
– Инженер? Так какого же мы черта… – недовольно забурчал Гоша, как бы невзначай резнув взглядом по бороде Горбунова. Но Биллаж, все еще не садясь, сказал так же строго, заведомо покривив душой в пользу своего подзащитного:
– Вопрос в ваше отсутствие был согласован с Николаем Федоровичем Петропавловским. Он прислал Кайранова к нам. И только шофером. И только на тяжеловоз. Яхонтов им очень доволен. И только…
– И только в морду. И только в кровь. Развели бояр. Яхонтов привередничает. Дай того, кто ему понравился, – сердито вздохнул Гоша. – Этот твой дипломированный – тоже. А ты, пользуясь моментом, им потакаешь. Он что, не за длинным ли рублем?
Патриот своего горного тракта, сам старейший водитель авто-линии, Гоша терпеть не мог тех приезжих шоферов, что считали и тракт и линию не целью, а средством.
– Не совсем за длинным, – мягко уклонился от прямого ответа Раймонд Фердинандович. – Но деньги ему, действительно, нужны. У него исключительно тяжелое семейное положение…
– Ну шут с ним, раз тяжелое. Тебе, старина, верю. – Гоша опять повернулся к комсоргу. – Но ты вот что, Петро. Хоть я своёму слову и хозяин, и будет все так, как вы решите, но… – тут в его голосе прозвучала чуть- чуть смущенная нотка, – но правильно ли Яхонтова-то обходить? Ведь как шофер он, сам знаешь, – бог, не шофер. И у народа в авторитете.
– А это мы, начальник, подумаем… раз спрос со всех будет. На бюро подумаем, а то и на общем собрании, – невозмутимо отпарировал это не очень смелое посягательство на внутрикомсомольскую автономию наш вожак и первым поднялся. – Так разрешите идти, Георгий Петрович? А то у меня клапан притирают. Не напортачили бы.
…Заседание бюро, состоялось у нас в бараке, потому что клуб был закрыт на побелку. И Кайранов и Яхонтов, поставившие машину на профилактику, были тут же. Вообще, мы в те годы мало секретничали от тех товарищей, кандидатуры которых обсуждали.
Пришел будто бы ненароком и старик Биллаж, вообще-то редкий вечер теперь не заглядывавший на нашу половину.
И тут Сашка опять удивил всех своей необъяснимой скромностью и такой вовсе не типичной для него, смелого человека, боязнью даже самых скромных командных высот.
После того, как кто-то из членов бюро назвал Яхонтова, а мой сменщик выступил за Кайранова, Елец сказал, смущенно покашливая:
– Ну, раз мнения разделились, придется вынести вопрос на обсуждение общего собрания. А честно сказать, – он беспомощно усмехнулся и развел руками, – я и сам не знаю, что делать? Кандидатуры по всему равноценные. Ей-богу, не знаю.
Яхонтов, уже переодевшись в чистое, в полосатых носках лежал на койке и сосредоточенно курил, выпуская дым колечками и норовя попасть кольцом в кольцо.
– Да что же это происходит?
Сашка Кайранов, красный, как воскресенье в календаре, вдруг поднялся над столом, за которым он читал учебник для шофера 1-го класса, и совсем по-ученически поднял руку. Елец поспешно кивнул, давая ему слово.