Страница 32 из 37
– Что касается самодостаточности. Надо ведь было кормить народ. У нас были ОРСы. У них на откорме было 3 тыс. голов свиней. Как где проблема – в том же Кировске – 100 голов отвезли на мясокомбинат, мясо получили и проблему закрыли. Но тогда свинина в магазине стоила 1 руб. 80 коп., а нам она обходилась в 5 руб. 60 коп. А дотация за счет чего? Одну шахту закрыли – № 24, как раз рядом с “Коммунарской”, и на базе этой шахты сделали маленький заводик по производству безалкогольных напитков, т. е. “Ситро”, “Квас” и т. д. А надо сказать, что в Донбассе с водой величайшая проблема, особенно летом. И доходы от этого “Ситро” полностью покрывали убытки от свиноводства. Зачем мне как начальнику комбината было этим заниматься? Но это действительно было самодостаточное хозяйство. Но опять-таки подчеркиваю: всё это было планово, все это было с позиций интересов государства – но не с позиций интересов Ахметова. Вот тот же “Комсомолец Донбасса” – я хотел сказать, почему обида. Было 25 лет шахте – хоть бы чёрт, дьявол пригласил. Я бы, конечно, не поехал… А основа в проекте заложена надежная.
– А как Вы перешли на работу в Госгортехнадзор?
– В свое время зав. угольного отдела обкома партии Тарасенко Василий Константинович, умнейший, порядочнейший человек, звонит – мы тебя записали в резерв на начальника управления Донецкого округа Госгортехнадзора. Я говорю: «Ну, зачем, это ж такая должность, что там всегда можно быть виноватым». Это было в 1972 году. Происходит какая-то авария, моего предшественника снимают, и меня переводят с начальника комбината начальником округа. Но чтобы заниматься безопасностью, нужно было преодолеть большой психологический барьер. Ведь мы привыкли к тому, чтобы давать больше – то, что было добыто сверх плана, уже сгорело. Нам говорили: “Давай еще!” А тут нужно было останавливать, надо было запрещать. А в подкорке давило – как же это потом восполнить?
– То есть любое выявленное нарушение безопасности – и шахта останавливалась?
– А еще хуже не остановить – произойдет авария. И я заметил: когда в Донбассе происходили крупные катастрофы – в целом по региону происходило падение добычи тысяч на 20–30 в сутки. И потом эти потери не восстанавливались. Потому что после катастрофы более активно работали надзорные органы и более осторожно начинали работать сами производственники. Так что не простая это работа. Практически не было ни одного выходного дня: то тут авария, то там неполадка. Я проработал в Донецком округе с 1972 до 1979 года, и это была колоссальная школа. Там было много и горнорудного производства, и металлургического, и химического – контролировалась вся промышленность. А потом, как было тогда принято, снова позвали в ЦК – иди в Москву. Но тогда этот психологический переход от хозяйственника к надзорному работнику у меня уже произошел. Я семь лет проработал, походил за трупами – все кладбища в Донецкой области, к сожалению, знал. Ну а здесь и масштабы, конечно, другие, и задачи другие. А теперь после меня было уже пять председателей Ростехнадзора – не знаю, что они делают, как разваливают – надзора нет. Но главное – что же будет дальше? Ну начнет промышленность работать – а система надзора развалена. Начнутся катастрофы, начнутся аварии.
– Когда несколько лет назад мы занимались вопросами безопасности олимпийской инфраструктуры в Сочи, то были у председателя Комитета Совета Федерации по природным ресурсам Виктора Петровича Орлова, бывшего министра геологии России. Я обратил его внимание на то, что сейчас нет единого подхода к безопасности в горной сфере, на что он сказал, что все шахты сегодня в частной собственности, и мы только выставляем лицензии на тендер – после того, как объект куплен, влиять на него мы не можем.
– Ну, Андрей, не мне тебе рассказывать – а горная полиция в Германии? Там ведь частная собственность?
– Да, там инспектор может прийти на любое предприятие в любое время и, в случае выявления нарушений, закрыть его. А у нас инспектора скорее всего и на порог не пустят.
– У нас действует лозунг: “Не кошмарьте бизнес!” А бизнес кошмарит страну.
– Марат Петрович, а как Вы видите перспективы Донбасса?
– Во-первых, меня беспокоит, что во главе этих процессов, которые там сейчас происходят, стоят совершенно незнакомые люди. Тот же Захарченко. Что это за люди, что у них за спиной? И какая у них программа? Ясно что вместе с украинским правительством они жить не будут. После того что те натворили, вместе жить очень тяжело. Но как жить, какую систему выстраивать? И главный вопрос: а кто же будет собственником? Вот я недавно был на конференции в Крыму, и даже удалось посетить родную деревню, где прошло босоногое детство – всё уничтожено. Выращивали табак, выращивали фрукты, выращивали овощи. Теперь гордость этой деревни – ослиная ферма. Ослов выращивают. Поэтому необходима программа и в Крыму, и в Донбассе. А что же будет после? Уголь, если они будут самостоятельными – их уголь, конечно, никакой конкуренции не выдержит. Ну, может быть, несколько шахт смогут существовать. Но в остальном в составе России в силу горно-геологических условий дешевого угля там не будет. Никогда. Угольная промышленность Донбасса всегда была дотационной. Но Донецкая область давала 21 % союзного производства стали, тяжелое машиностроение. А сейчас вся эта инфраструктура разрушена. Кто будет восстанавливать? Об этом же нужно думать уже сегодня. У Украины духу не будет восстановить то, что натворили. А у России? И опять же, возвращаясь к кадрам, хочется спросить: а кто же там будет все это делать? Потому что Донецкая область всегда отличалась высоким уровнем руководителей. Я имею в виду и партийных, и хозяйственных. Чтобы работать с Дегтярёвым, нужно было иметь о-го-го сколько за плечами. Не один министр вышел из Донецкой области. А что будут строить? Будут продолжать капитализм строить или будут переходить к каким-то другим формам собственности? Ведь за эти годы и кадры, и психология развалились. Сейчас кадры – как украсть, как обогатиться. А у нас и мысли такой не было. Мысль была одна – вот там надо горизонт построить, там надо завод поставить, там – здание, там – вентилятор. Вот об этом у нас мысль была. Была мысль только на развитие.
– Но, видимо, сейчас на первый план выступает национально-освободительная борьба с оккупантами, с киевской хунтой?
– В своё время первый бой неолиберализму дали английские шахтёры. Маргарет Тэтчер стала первым политиком в истории послевоенной Европы, развернувшей широкое наступление на права трудящихся. В 1984–1985 годах произошла грандиозная забастовка английских шахтёров против антинародной политики западных монополий. Так вот советские шахтёры тогда безвозмездно отработали один день в фонд помощи борьбе английских трудящихся. А сегодня, когда трудящиеся Донбасса сражаются за свою свободу, где помощь наших крупнейших угольных компаний, таких как “СУЭК”, “Мечел”, “Северсталь” и других? Где солидарность трудящихся? Поэтому моё мнение предельно простое: надо сделать детальный анализ состояния экономики после того, как в ней очень активно поработали по её разрушению “агенты влияния”. Определить пути её восстановления. В Донбассе в комбинате “Артёмуголь” управляющим треста работал Гольба Владимир Никитович, так он одному начальнику шахты говорил: “В том, что шахта выполняет план, ты не виноват”. Это можно отнести и к нашим руководителям правительства. Времени прошло достаточно, чтобы экономику направить в нужное русло. Для этого необходимо, чтобы во главе крупных подразделений стояли не менеджеры, а специалисты. Надо иметь в виду, что санкции – это надолго».
Коррозия стали