Страница 10 из 91
― Тем не менее, я вполне горд собой, ― продолжал Белл. ― После того, как он полоснул меня, мне удалось ударить парня прямо по лицу. Я не знаю, кто был больше удивлен этим: я или он. Большинство людей сдаются, сами знаете. Они хватаются за рану и молят о пощаде, которую здесь не получат. Но не я. Я просто разозлился и набросился на него. Думаю, сказались все эти месяцы стресса и хранения в себе этого огромного чувства несправедливости. Я просто ждал момента, чтобы выплеснуть это на кого-то. Забавно, я привык проводить время в спортзале, просто чтобы быть в форме, но поднимал тяжести так много лет, что, когда я, наконец, нашел правильное применение всем этим мускулам, я свалил этого парня на раз. По правде говоря, это может быть единственная и самая впечатляющая вещь, которую я делал в жизни. Я имею в виду, если преступник атаковал бы меня на улице с ножом, а я бы так его уложил, тогда бы они напечатали статью во всех газетах, ведь так?
― Полагаю, что да, ― уступил Том.
― Но не в этом месте. Они уже напечатали статьи, но такие как: «Леди-киллера полоснул ножом по лицу мстительный заключенный», будто парень на самом деле знал Ребекку. Не было никакого упоминания, что я нокаутировал напавшего на меня. Они за это отправили его в одиночку, но ему плевать. Приговоренные к пожизненному, ― добавил он печально, ― их просто невозможно контролировать.
― Все же, я ни о чем не сожалею, ― добавил Белл.
― Вы не сожалеете, что ударили его или что вас порезали лезвием от бритвы?
― Ни о том, ни о другом, ― спокойно сказал Белл. ― Он оказал мне услугу, по правде говоря. До того момента я жил в камере с двумя другими мужчинами, ― объяснял он. ― После того, как они меня подлатали, я провел несколько дней в госпитале под хрустящими белыми простынями. Затем, когда они вернули меня обратно, я получил отдельную камеру подальше от отморозков и гангстеров, потому что здесь все еще есть несколько людей, которые хотят убить меня. У Ребекки почти что фан-клуб. В любом случае, начальник тюрьмы знает, что будет выглядеть очень глупо, если со мной еще что-нибудь произойдет.
Он показал на яркий шрам на своем лице.
― Это сделали местные, а он не любит репортажей в газетах, которые показывают его, как неспособного держать под контролем свою собственную тюрьму. Так что я теперь нахожусь в одиночном заключении для моей собственной безопасности, что я очень ценю.
― Вот почему мы одни сейчас?
Белл кивнул.
― Мой адвокат хотел засудить их задницы, но я убедил его не делать этого. Скажем просто, что начальник тюрьмы оценил мое усмотрение. В результате, я получил определенные негласные привилегии: одна из них ― время сегодня с вами здесь наедине, покуда Эндрю будет в комнате вместе с нами, ― он показал на тюремного охранника. ― Личная камера ― еще одна привилегия, они больше никоим образом не могут гарантировать мою безопасность, ― он пожал плечами. ― Я получил некоторую приватность, чувствую себя в большей безопасности, моя камера не воняет другим мужчиной: нет худа без добра.
― Это довольно экстремально.
― Ну, я в экстремальной ситуации, Том, ― Белл специально обвел глазами помещение, ― вы не заметили? Они часто вешали здесь людей, как вы знаете. Снаружи во дворе. Представьте себе это. Последний мужчина, которого повесили в Даремской тюрьме был двадцатилетним солдатом по имени Брайан Чэндлер, который убил старушку... молотком, ― и он иронично разинул глаза от совпадения. ― Я полагаю, они бы повесили меня, если Ребекка была бы убита в пятьдесят восьмом году, но, как и продолжаю говорить всем, я не делал этого.
― Вы продолжаете говорить это, ― сказал Том, ― но никто, кажется, не верит вам.
― Моя жена верит мне, ― сказал он, ― и больше никто, несмотря на факт, что против меня очень мало улик.
― Вы изучали английский в колледже? ― Том поменял тему.
― Предпринимательство, почему вы спрашиваете?
― Я вспомнил ваши письма, ― он процитировал: ― «Яд, что капает с пера этих так называемых журналистов»?
― Вы насмехаетесь надо мной, Том?
― Нет, ― ответил Том. ― Я просто заметил, что вы умеете обходиться со словами, ― Том внимательно посмотрел на Ричарда Белла. ― Мне просто интересно были ли вы писателем в свое свободное время, вот и все.
Белл покачал головой.
― Не писателем, но я могу оценить хорошо построенную фразу и свободное время, как вы назвали его, ― это все, что у меня теперь есть. Я выбирал свои слова тщательно, потому что от них многое зависело. Я много читаю. Это единственное, что здесь есть хорошего. Они не возражают, что у нас есть книги, и я поглощаю их. Здесь абсолютно нечего больше делать. Мы заперты по двадцать три часа в сутки, так что книги ― все, что у меня есть. Я прочитал ваши за день. Подумал, что они исключительны, ― Том проигнорировал комплимент. ― Думаю, что смог бы рассказать довольно неплохую историю, если бы у меня был такой шанс.
Том наклонился вперед.
― Тогда почему бы вам не рассказать мне свою?
Ричард Белл начал свою историю.
― Я в ловушке. Я имею в виду не только здесь. Я в ловушке иного рода. Вы знаете, в чем заключается дилемма невинного человека, Том?
― Думаю, что да.
Но Белл посмотрел на него как на студента, все еще не давшего удовлетворительный ответ, так что Том продолжил.
― Вы были приговорены к пожизненному заключению за убийство, но пожизненное не обязательно означает всю жизнь. Вы можете подать на досрочное освобождение, когда отбудете треть срока наказания. Большинство убийц не отбывают полное наказание. В среднем пятнадцать лет, но, если человек ранее не переступал закон, если при ходатайстве о досрочном освобождении удастся доказать, что человек сорвался по каким-то причинам или его спровоцировали и что высока вероятность того, что он больше никого не убьет снова, то сможет выйти на свободу менее чем через десять лет.
― Такое случается примерно с одним из десяти осужденных убийц, ― подтвердил Белл. ― Их отпускают обратно в общество продолжать свою жизнь, ― сказал он, ― будто ничего никогда не происходило, но... и это очень большое но...
Он умолк и позволил Тому завершить за него мысль.
― Убийца должен признать вину.
― Именно.
Белл кивнул, одобряя степень знания журналистом правовой системы.
― Чтобы запросить досрочное освобождение, заключенный сперва должен признаться в своих преступлениях. Он должен проявить достаточное раскаяние за боль и страдания, которые причинил. Он должен выплатить свой долг перед обществом и полностью реабилитироваться.
Он развел руками перед Томом.
― Но что если он этого не делал? Если он невиновен. Что тогда?
― Он может не захотеть сознаваться в преступлении, которого не совершал, так что он никогда не сможет подать на досрочное освобождение, и ему придется отбыть полный срок.
― Пожизненный, ― согласился Белл, ― что в моем случае равен двадцати четырем годам, согласно постановлению суда. Я отбыл два, так что осталось только двадцать два, ― пылко произнес он. ― Мне будет пятьдесят шесть, когда я выберусь отсюда, если предположить, что я до этого удобненько не умру, что весьма вероятно.
― Но вы не признаете за собой вины?
Белл покачал головой.
― Так значит, вы застряли здесь.
― Попался в дилемму невинного человека, ― и он фыркнул, ― со мной бы обращались куда лучше, как с признавшимся убийцей, чем с мужчиной, который продолжает утверждать о своей невиновности. Даже мой адвокат посоветовал мне сказать, что я сделал это.
― Вы никогда не задумывались воспользоваться его советом?
― С чего бы? Я не убивал Ребекку.
― Так говорите вы, но ваши адвокаты должны иметь причины побуждать вас признать вину.
― И эти причины не имеют никакого отношения к справедливости.
Когда он понял, что Том не понимает, он пришел в раздражение.
― Им не важно, виновен я или нет. Они просто думают, что у нас больше нет вариантов. Власти не позволят мне подать на апелляцию против обвинительного приговора или длительности срока. Недостаточно улик, чтобы опровергнуть приговор, а обычный срок за убийство ― пожизненное, размер которого определяется на усмотрение судьи и через какое-то время пересматривается комиссией по досрочному освобождению.