Безымянная тропа (ЛП)

Когда они были на дороге, сидя на хвосте у Дэнни, Винсент казался более живым и веселым, чем обычно. Брэдшоу не без причины посчитал, что его напарник тайно наслаждался выполнением для разнообразия настоящей полицейской работы, хоть даже он и не признался бы в этом. Тем не менее мрачная оценка отсутствия доказательств, связывающих Дэнни с исчезновением Мишель, инспектором Пикоком, казалось, подорвала моральный дух его напарника. Определенно, когда Брэдшоу спросил о местонахождении Винсента следующим утром, Пикок сказал ему, что Винсент слег с депрессией, инспектор добавил слово «снова» к своей фразе, а затем пришел к выводу: «Он так же полезен и надежен, как и чайник из карамели».

Брэдшоу чувствовал себя удручающе. Он провел остаток утра, занимаясь бумажной работой ― чумой каждого современного детектива: заявлениями, работой с файлами, бесконечным заполнением форм, теми вещами, которые никогда не показывают по телевизору. Теперь ему не терпелось снова отправиться в путь. Он считал, что сейчас может быть хорошее время, чтобы снова нанести визит матери Мишель. Если у него будет возможность поговорить с ней при ясном свете дня, после того, как у нее было несколько часов, чтобы осознать предательство Дэнни, она, может быть, станет говорить более открыто: освобожденная от противоречивой верности Фиона может вспомнить что-то важное. Определенно, стоит попытаться, но он хотел бы, чтобы с ним был Винсент. Один из них сделает чай и проявит сочувствие, другой выбьет Фиону из колеи парой жестких вопросов о правомерности отношений Дэнни с Мишель. Хороший коп, в этот раз плохой коп. Он хотел вернуться туда с Винсентом и показать все, на что они способны, когда всерьез берутся за дело, но, казалось, его новый напарник просто не имел достаточно выносливости, чтобы довести дело до конца, так что Брэдшоу снова был сам по себе.

***

Они сидели вместе на диване Эндрю: школьный учитель и его несовершеннолетняя возлюбленная, все еще держась за руки. Том сидел в кресле напротив них. Он положил свой диктофон на ручку кресла и включил его, а затем взял ручку и положил блокнот на колени.

― Я слушаю, ― сообщил он им. ― У вас есть пять минут, не больше. Я буду гореть в аду за то, что позволил твоей матери мучиться от горя лишних пять минут, так что лучше бы это было великолепное объяснение. Мы начнем с тебя, Эндрю. Что, во имя Бога, ты думал, делаешь, приводя ее сюда?

― Я сделал это ненамеренно, Том. Ты должен понять это. Все началось, потому что я снова столкнулся с Мишель, абсолютно случайно.

― На автобусной остановке? ― спросил Том, так как это было последним местом, где видели девушке, и она кивнула.

― Той ночью шел дождь, ― добавил Эндрю. ― Я шел из паба, когда увидел ее, стоящую там. Она выглядела промокшей и замерзшей. Я не знал поначалу, кто это, но затем я понял, что это Мишель. Я учил ее несколько лет назад, как ты и сказал. Она тогда была маленькой девочкой, конечно же, но тогда там снова оказалась она, повзрослевшая.

― Не совсем, ― напомнил ему Том, но Эндрю проигнорировал его.

― Минуту мы поговорили, но как только она начала дрожать, я предложил ее подвезти домой. Я выпил только две или три пинты, и никогда нельзя полагаться на последний автобус.

― Продолжай, ― побудил он своего бывшего друга, нуждаясь услышать что-то, что угодно, что может оправдать решение скрывать девушку от ее семьи так долго.

― Я согласилась поехать с ним, ― объясняла Мишель. ― Он был добр.

― Был ли?

― Когда мы приехали ко мне домой, она все еще была до нитки промокшей, так что я сказал, что она может войти и высушить волосы. Ее обувь тоже промокла.

― Они были не совсем подходящими для такой погоды, ― призналась девушка со стыдливой улыбкой, и Том посмотрел на нее, будто она сошла с ума.

― Не важно, ― засомневался ли сейчас Эндрю, как, если бы его хорошо отрепетированное оправдание, должно быть, звучало жалким, если его рассказать другому? ― Я дал ей полотенце, сделал ей горячий напиток, и мы начали беседовать. Она сказала мне, что не нужно спешить домой, ее мать будет спать, а отчим уехал в рейс, так что спешить некуда.

― Мы просто говорили и говорили, ― объясняла девушка. ― Ну, по большей части, я говорила, а он слушал. Думаю, он был первым человеком, который выслушал меня за долгие годы.

Они глупо заулыбались при общем воспоминании. Создавалось ощущение, что они были настоящей парочкой на вечернем ужине, рассказывающие всем историю, как они познакомились.

― Что в этом плохого? ― невинно спросил Эндрю. ― Мы ничего не сделали, просто болтали.

― Кроме того факта, что ей пятнадцать лет, а ты ее учитель? ― Том покачал головой. ― Почему ты просто не отвез ее домой?

― Чем больше мы говорили, тем больше я узнавал, какой особенной и удивительной молодой девушкой Мишель стала, как несчастлива она была дома.

― Это не причина, чтобы держать ее здесь.

― Я не держал ее, ― ответил Эндрю. ― Она оставалась по собственной воле.

― Почему? ― с недоверием спросил Том.

― Ну... и тогда все стало немного запутанно, стало поздно, и я сказал, что приготовлю нам еще напитки, прежде чем отвезти ее домой. На данном этапе, мы думали, что она просто сможет проскользнуть через дверь, и никто не заметит. Ее мать практически алкоголичка, не заботится о ней вообще, по сути, но это так, к слову. Даже если она проснулась, Мишель может просто сказать, что она выходила погулять или зависала у друзей, так что ни у кого не будет проблем.

― Ни у кого значит у тебя, это ты хочешь сказать?

― Я вернулся на кухню и снова поставил чайник, но к тому времени, как я вышел с горячим шоколадом, Мишель уснула на моем диване.

― И ты не подумал, чтобы разбудить ее?

― Я собирался, ― признался он, ― но она выглядела такой милой, прелестной и умиротворенно лежащей там, что я просто подумал, что не стоит ее тревожить.

― Так что ты сделал?

― Я накрыл ее одеялом. Затем я сел в кресло, в котором ты сидишь, и посчитал, что, в конце концов, она проснется, и я отвезу ее домой. Она не проснулась, а я уснул вслед за ней. Я не просыпался до шести утра, и к тому времени было уже поздно отвозить ее домой, не получив кучу очень сложных вопросов.

― Но я не понимаю. Если ты ничего не сделал? То есть, то, что ты сделал ― чертовски глупо, и у тебя были бы проблемы, но, если ты не прикасался к ней... не было бы разумнее просто отвезти ее домой? Ты знал о горе, что спровоцировал? ― спросил Том, запутавшись.

― Но я не хотела ехать домой, ― ответила Мишель. ― Я просила его разрешить мне остаться.

― И к тому времени, ну, я не знал, что еще сделать, так что позволил ей.

― Ты имеешь в виду, что пошел в школу, будто ничего не случилось?

― Какой выбор у меня был?

― Какой выбор у тебя был?! Целая куча их! Ты мог выбрать прекратить страдания семьи, которая думала, что их маленькая девочка убита серийным убийцей. Вы оба совсем выжили из ума? Должно быть, так и есть!

― К тому времени, думаю, что мы оба поняли, что между нами происходит нечто особенное, что-то долговечное, ― сказал ему Эндрю с пылом религиозного новообращенного.

Том открыл рот, чтобы заговорить, но не смог подобрать слов. Как он мог вразумить кого-то настолько заблуждающегося?

― Каждую ночь мы говорили, что сдадимся утром, но просто не могли заставить себя сделать это. Мы знали, что, в конце концов, все закончится и что нам понадобится кому-то рассказать нашу историю, ― продолжил он. ― Тогда я встретил тебя в пабе, и я просто понял, что ты ― тот человек. Я почти привел Мишель вниз той ночью, когда ты приходил выпить, но мы захотели остаться вместе чуть дольше. Я никогда не ощущал себя таким живым, ― заверил его Эндрю, ― но ты должен понять, что я не прикасался к ней. Я воспринимаю ее иначе.

― Ты не прикасался к ней? ― повторил Том.

― Нет, ― убеждал его Эндрю, будто был решительно настроен предстать человеком чести, ― секс не важен ни для одного из нас, ― затем он прочистил горло, ― поначалу.