Страница 22 из 110
Пробуждение было неприятным: все тело зудело и чесалось, ощущалось очень непривычно, так, как будто я пролежал на правом боку часов двенадцать без движения и так сильно отлежал, что почти ничего не чувствовал. И потолок был совсем не знаком: изрядно облупившаяся побелка со следами желтых подтеков просто умоляла о внимании к себе штукатуров, да и запах был подстать: неприятная смесь запахов гноя, крови и аммиака. Запахи эти будили какие-то ассоциации в моей полной тяжелых будто камни мыслей голове. Так пахло… в больнице! Я в госпитале?! И в этот момент на меня обрушились воспоминания о бое на мебельной фабрике. Я был ранен… и я горел! Я жив, это хорошо, но почему я не чувствую половину тела?! Застонав пересохшим ртом, я попытался привстать, но сил на это простое движение у меня не оказалось, и я рухнул обратно на койку.
«Здесь есть кто-нибудь?! Врачи?» - слабо прохрипел я, - «Доктора мне!»
- Больной лежите, вам нельзя вставать! – строго приказала вынырнувшая откуда-то медсестра, легким движением руки отправляя меня обратной на койку.
- Сестра, что со мной? Почему я руку и ногу не чувствую?!
- Спите больной, вам надо спать! – строго ответила совсем молоденькая девушка в белом халате, ловким движением руки втыкая мне в вену шприц.
- Я не хочу спать, я хочу знать… - потребовал было я, но милосердная тьма уже опустилась на меня, отсекая сознание.
Когда я пришел в себя в следующий раз, то не стал никого звать, а решил проверить свое состояние сам. Правая сторона тела по-прежнему ничего не чувствовала, горло пересохло как колодец в Сахаре, жжение и зуд под кожей ощущался слабее. Я с большим трудом поднял левую руку и ощупал себя. Слава богу! Правая рука точно была там, где мне ее приделали мама с папой. Почему я ее не ощущаю? Я попробовал ее поднять – получилось. Но когда я поднес конечность к глазам, меня ожидал неприятный сюрприз: всю руку покрывала матовая пленка неестественного цвета. Сил удивляться у меня не было, я уронил руку обратно и смежил уставшие глаза.
В следующее мое пробуждение я обнаружил рядом с койкой доброго доктора Денисова, который что-то делал с моим телом, недовольно бормоча под нос что-то нечленораздельная.
- Доктор, что со мной произошло? Что за пленка на мне – искусственная кожа? – спросил я его.
Доктор вздрогнул, глянул на меня и недовольно спросил у стоящей рядом медсестры:
- Александра, почему пациент находится в сознании? Ты капельницу ему ставила?
- Я ставила, Сергей Иванович! – обиженно поджала губы уже знакомая мне молодая симпатичная медсестричка. – Но у пациента необычно высокая устойчивость к седитативным и обезболивающим препаратам, он их, можно сказать, игнорирует и регулярно приходит в себя!
- Еще одна странность в копилочку. – озадаченно почесал плешивую макушку доктор.
- Почему вы делаете вид что меня здесь нет? – разозлился я. – Я пить хочу! И я вопрос задал!
- А вот это ты мне скажи, Глеб, что это за пленка покрывает большую часть твоего тела. – иронично подняв бровь ответил мне Денисов. – Заодно поведай мне, почему я не могу взять соскоб – эту самую пленку даже скальпель не берт!
- Я ничего не знаю! Последнее что я помню – был бой на фабрике. Потом меня ранило, и я обжегся сильно вроде... Очнулся уже здесь, половину тела не чувствую, еще пленка эта...
- Насчет «обжегся» это слабо сказано, – хмыкнул доктор, - Тебя доставили с ожогами третьей-четвертой степени шестидесяти процентов кожи. Я уж было решил, что ты не жилец: с такими ожогами и в нормальной больнице трудно пациента удержать, а уж в нашем эрзац-госпитале и подавно. Но ты и тут всех удивил: через день все пораженные участки покрыла эта самая «пленка» и ты резко пошел на поправку. Похоже, что это что-то вроде искусственной кожи, кислород и влагу она пропускает, а вот иглой шприца или скальпелем ее проколоть не получается. Приходится колоть в левую руку. Значит, ты ничего не можешь сказать, что это такое и откуда взялось? Очень интересно…
- Доктор, что с моими товарищами? – прервал я его бормотание.
- Понятия не имею, – отмахнулся от меня Денисов, - Мне сказали, что тебя привезли на транспорте двадцать четвертой бригады, так что кто-то должен был остаться в живых.
- Саша, раз такое дело, седитативные я ему отменяю – все равно не действует, - обращаясь к медсестре распорядился Денисов, - Все остальное ставь по-прежнему, увеличь антибиотики и добавь глюкозу. И, раз пациент у нас такой живчик, пора его переводить из реанимации в общую терапию – нечего здесь мне койку занимать!
С этими словами добрый доктор стремительно покинул палату.
Тем же вечером меня переместили в палату общей терапии, где уже были пятнадцать раненых. В том числе и тот самый капитан из санитарного КАМАЗа.
- Ты, чьих будешь, братишка? – это был первый вопрос, который мне задал белобрысый здоровяк в тельняшке с перемотанной культяпкой вместо ступни.
Когда я ответил что из санбатовских, то заметил легкое недоумение и как будто даже отчуждение во взглядах – санбатовцев эти ребята «своими» явно не считали.
-Этот боец вместе со своими сослуживцами мне и еще шестерым раненым из двадцать четвертой бригады жизнь спасли. И, между прочим, при этом двоих хищников завалили, точно так же в рукопашную, лопатами и ножами на куски порубили. А вот этот боец химеру мачете разделал, и хищника из огнемета поджарил. – подал голос со своей койки капитан.
Народ даже если и проникся, то внешне это никак не отразилось.
- Товарищ капитан, расскажите, чем дело кончилось? – спросил я спецназовца, - Я во время боя вырубился и не знаю даже, кто выжил!
Капитан вздохнул и присел на койку рядом с моей:
- Да мало кто из заслона выжил, парень. Командир твой точно живой остался, ну это понятно – Игорек один из лучших бойцов нашего курса был. Сержант один вроде бы тоже живой. Всех остальных хищник порвал, почти всех сразу насмерть. Когда мы в подвале поняли, что дело худо, вооружились, кто чем и навалились на тварь. Она многих порезала, но один из ваших – парнишка совсем юный с ушами такими оттопыренными, уж не знаю, как звали, на нее прыгнул сзади и лом в ранец всадил. Она его кончила сразу, но летать уже не смогла, и мы ее на гуляш порубили.