Такое кино

К тому моменту, когда раздался звонок домофона, она уже была во всеоружии. Домашнее платье изумрудного цвета, бирюзовые украшения: серьги, браслет, бусы. Волосы в художественном беспорядке, взбиты при помощи пенки и каштановым ореолом обрамляют лицо.

Аня открыла дверь, и ноги ее подкосились. На пороге стоял Тим, потрясающе красивый, в светлой ветровке и светлых брюках. Золотисто-коричневая кожа, синие-синие глаза, губы алые, яркие.

- Проходи, - насилу выговорила она.

Он тоже волновался, руки его дрожали, когда он расстегивал ветровку. Аня предложила Тиму помыть руки, и пока он умывался, разложила по большим тарелкам курицу и овощи. Сверху украсила зеленью, расставила тарелки на кухонном столе, сервированном на две персоны.

Они ели, пили вино, смотрели друг на друга и говорили. Безумное волнение сменилось теплой радостью, нежным ликованием. Аня видела свое отражение в глазах Тима и понимала, что это единственные глаза, в которых она хотела бы отражаться всегда.

Тим рассказывал о съемках на Мальте, о фильме, о новых предложениях. После ужина они, захватив фрукты и вино, перебрались в комнату Ани, к компьютеру. Тим показывал фотографии с флэшки, которую принес с собой. Они не досмотрели их, охваченные обоюдным желанием раствориться друг в друге.

...Он соскучился, истосковался, как и я, я это чувствую, это нельзя не распознать...

- Скажи, почему ты меня так мучаешь? - она не хотела, вопрос естественно сорвался с языка, когда все стало хорошо и просто, когда она свернулась в его объятьях, как в колыбели.

Тим молчал, нежно целуя ее в затылок.

- Почему я вынуждена всегда бежать за тобой, цепляться, вешаться, чтобы ты меня не бросил по дороге?

- Это не так, - глухо ответил он.

- Я не нужна тебе? - голос ее начинал предательски дрожать.

- Нужна, конечно же, нужна.

- Тогда почему, Тим, почему?..

Он молчал, тяжело вздыхая. Аня высвободилась из его сильных мускулистых рук и села, завернувшись в покрывало. Тим потянулся к пачке сигарет и предложил сигарету Ане. Они закурили в молчании. Опять повеяло холодом и пустотой. Если он сейчас ничего не скажет, значит, все, конец...

- Я всегда считал, что мужчина не должен проявлять слабость, не должен перед женщиной обнаруживать свои болезни и другие несовершенства. Но, видно, мне придется тебе все рассказать, чтобы ты не придумывала всякой чепухи.

Аня не видела его лица, только чувствовала, как Тим напрягся и собрался весь. Она похолодела, ожидая какого-то страшного признания. Какого? Ну не убил же он человека? Или женат? Да плевать!

- Аня, я не могу брать на себя серьезных обязательств. Я не могу ничего гарантировать тебе. Как говорит герой одного американского сериала, я не имею права красть твой детородный возраст. - Тим замолчал на минуту, и Аня думала, что не вынесет этой зловещей тишины и закричит что есть силы. - У меня в голове уже давно обнаружена опухоль, из-за которой часто бывают сильнейшие головные боли. Видимо, сказались "проклятые девяностые". Никто не может мне сказать, отчего это и что мне ждать в будущем. Бывает, я по нескольку дней мучаюсь приступами, никакие таблетки не помогают. Ты понимаешь, я живу только сегодняшним днем. У меня есть только "сегодня", "сейчас"...

Аня слушала и физически ощущала его боль.

- Почему же ты раньше не сказал? - прошептала она.

- Не хотел взваливать на тебя еще и это. Не хотел, чтобы ты воспринимала меня как инвалида: во всем остальном я вполне нормален.

Он усмехнулся, а она припала вдруг к его обнаженной груди и сильно прижалась.

- Но ведь нужно что-то делать, искать врачей, обследоваться, - бормотала она, силясь не плакать.

Тим пожал плечами:

- Все что нужно, уже сделано. С этим можно жить долго, а можно мгновенно уйти.

Аня вздрогнула и сильнее прижалась к нему.

- Ничего нельзя предугадать, - продолжил Тим, нежно гладя ее по волосам. - Теперь ты понимаешь, почему я не хотел втягивать тебя в свою жизнь.

- Нет, ты невыносим! - со слезами на глазах воскликнула Аня. - Будто это может что-то изменить!

- Я думал, может. Но видишь, я сам оказался недостаточно тверд в своем решении...- Тим крепко обнял Аню и прижал к себе. - Я так устал без тебя...

- Как ты меня измучил! - плакала Аня. - Неужели ты мне совсем не доверяешь?

Он не ответил, целуя ее шею. Аня гладила его руки, чувствуя под ладонью гладкую, как у девушки, кожу, любовалась его красотой и целовала сильную грудь. Возможно ли, что за этой прекрасной оболочкой скрывается страшный недуг, готовый поразить в любую минуту? И что же делать теперь, что делать? Она в страхе прижалась к спасительной груди Тима и закрыла глаза, чтобы остановить льющиеся слезы. 

ЧАСТЬ 4.НАКАНУНЕ РОЖДЕСТВА

Еще один граф

 - Знаешь, почему они всего боятся? - рассуждал Туринский, сидя на веранде за ноутбуком и попивая крепкий чай с лимоном. - Потому что в Бога не веруют!

Женя рядом за столом чистила грибы, собранные в лесу во время утренней прогулки. Они говорили о современном поколении, которое боится болезней, старости, безобразия, несоответствия новому внешнему идеалу, всего. Они не уверены в завтрашнем дне и страшно одиноки, при этом последовательно отстаивают свою независимость, свободу от всяких обязательств.

- А ты веришь? - спросила Мордвинова без усмешки.

Туринский задумался, потом ответил:

- Ну, по молодости-то, ты знаешь, каким скептиком был. Потом жил не задумываясь, не было времени прислушаться к внутреннему голосу. А тут вот собрался помирать и будто что-то открылось... Нет, не получается говорить об этом!

Женю опять больно кольнуло напоминание о его болезни.

- Страшно было? - спросила она тихо.

- Ничуть! Физиологический страх не имеет ничего общего с человеческим. Я был спокоен, будто все так и должно быть... Но, видно, рано. - Он озорно подмигнул Жене: - Надо нам с тобой, Женька, успеть кино настоящее сделать!

Все-таки Витька втянул ее в эту авантюру. В первый же день привел в свой кабинет, усадил в кресло перед старинным письменным столом, обтянутым зеленым сукном, раскрыл перед ней ноутбук.

- Будем писать сценарий!

- Да ты что, Туринский, какой сценарий? Я не умею и все забыла! - возмутилась было Женя, но тот ее не слушал.

- Лучше спроси, о чем, - лукаво щурясь, сказал он.

- О чем? - послушно повторила она.

- Ты знаешь, сейчас мода на байопики... - начал Туринский.

- На бай... что? - ерничала Мордвинова.

- Ну, на биографии известных людей. Я думал о классике по твоему совету, почитывал кое-что и, знаешь, кем увлекся? Ни за что не догадаешься!

- Ну? - спросила Женя, внимательно его слушая.

Туринский разволновался, заметался по кабинету, а она подумала, что ему нельзя так волноваться.

- Поспокойнее, Вить. Так кем увлекся?

- Алексеем Толстым!

Мордвинова не удержалась от разочарованного возгласа:

- "Красным графом"?

- Да нет, - остановился Туринский. - Константиновичем. О нем хочу снять фильм.

Он выжидающе помолчал, наблюдая за ее реакцией. Женя переваривала услышанное. Туринский опять взволновался.

- Я почитал о нем - уже после того, как пропахал его наследие - и, веришь, с такой трагедией столкнулся!

- Вот удивил! - рассмеялась Женя. - У нас что ни писатель, то трагедия.

Туринский обиделся:

- Ну, вот ты что знаешь о нем?

Женя пожала плечами:

- В общих чертах. Козьма Прутков, "Колокольчики мои", "Князь Серебряный". Да, еще вурдалаки всякие, ужастики.

Виктор Алексеевич подошел к шкафу, вынул из него внушительную стопку книг и сунул их Жене:

- Вот, изучай. Уверен, поймешь меня. Еще в интернете пошарь.

- Здесь есть интернет? - удивилась Мордвинова.

- Спрашиваешь! Поселок-то писательский, забыла?