Святочный сон

- Что надобно этому бурбону здесь? - поинтересовался Горский. - За женой примчался?

- Да, но этот бурбон, как вы изволили выразиться, немало порассказал о ваших мерзких похождениях в Петербурге. И после всего вы будете меня уверять, что влюблены, теряете голову, не можете без меня жить?

Соня воинственно восседала на подушках и пылала негодованием. Горский поднялся с колен, зажег ночник и устроился в кресла напротив.

- Во-первых, говорите тише: вы рискуете своей репутацией. Во-вторых, я не буду оправдываться, все так. Но это Петербург, Соня. Там так живут. Мне и в голову не приходило, что это дурно, покуда я не попал к вам. Я не знал любви, поверьте. Дамы вешались мне на шею, прыгали в постель, что прикажете делать?

- Бедняжка! - съязвила Соня, хотя сердце ее обливалось кровью. - Я не верю ни единому вашему слову! И письмам вашим также! Вот они, кстати, возьмите!

Софья Васильевна швырнула письма Горскому, тот молча убрал их вслед за колокольчиком в карман.

- Верьте мне, Соня, - после некоторого молчания произнес князь. - Вы должны поверить!

В голосе его звучали страдальческие ноты, но Соня не вняла им.

- Вы искусно обольщаете, вы умеете носить привлекательную маску, но меня вы не обманете. Уходите и не ищите более встреч, или я обращусь к Владимиру!

- Владимир, опять Владимир! - вспыхнул Горский. - Я вызову его, и мы сочтемся, наконец!

- Нет, только не это! - жалобно вскрикнула Соня. - Сашенька не перенесет! Обещайте мне, что не будете искать с ним ссоры! Вы спасли его детей, неужто захотите их осиротить?

Горский перебрался к ней ближе.

- Успокойтесь, Соня. Ну, полно, ей-Богу. - Он бережно обнял трепещущую женщину и приласкал ее волосы, прежде освободив от чепца - Я не стану вызывать Владимира. Все, связанное с вашим домом, для меня свято.

Соня насилу оправилась от испуга. Опомнившись, она обнаружила себя в объятьях Горского. Ночь ли с ее томными шептаниями или пережитый страх тому виной, но Софья Васильевна не нашла уже в себе сил на сопротивление ласкам князя, которые делались все жарче и требовательнее. Мнимая безучастность ее была единственной обороной, но и она пала, когда Горский трепетно и горячо припал к ее устам. Это был упоительнейший согласный поцелуй, от которого в теле Сони вновь поднялась лихорадочная дрожь, но это уже была дрожь желания. Шуба Горского сползла на пол, он повлек к себе Соню, туда, на эту шубу. Ночной чепец остался на подушке, тонкая ткань сорочки цеплялась за одежду князя, но молодая женщина ничего не понимала. Она желала лишь одного: чтобы эти нежнейшие уста не отпускали ее губы, а ласковые руки не ослабляли объятий. "Как сладко!" - не думала, а чувствовала погибающая женщина. Тело ее ликовало, руки помимо воли страстно обнимали мужчину и привлекали к себе все теснее, жарче...

- Соня, - задыхаясь, шептал Горский, - моя чистая, нежная Соня...

Одежда, так мешавшая им, незаметно очутилась на полу, и Соня в который раз восхитилась красотой и силой могучего тела отставного кавалергарда. Теперь же он весь был в ее власти, в ее руках! И эта смуглая шея, и эти широкие плечи, и гладкая кожа со следами ожогов, и твердая грудь... Соне нестерпимо хотелось приникнуть к этому телу и раствориться в нем навсегда...

Как скоро безумие оставило их, Горский долго молчал. Соня уже вернулась к себе на постель, стыдливо облачившись в сорочку, а он все возлежал на полу, закинув руки за голову. Дыхание его улеглось, тишина воцарилась тревожная. Соня не смела глянуть в сторону любимого мужчины. Словно и не было между ними только что согласия и общего огня. Молчание затянулось. Девица уже была близка к истерике, когда Горский наконец разомкнул уста и произнес одно лишь вопросительное слово:

- Владимир?

Он сел и взглянул в лицо приговоренной женщине. Она кивнула и закрыла глаза. Соня слушала, как одевается Горский, тихо чертыхаясь, как глубоко вздыхает он, сдерживая закипающий гнев. Слезы катились по щекам бедной женщины, она же не чувствовала их. И вот Юрий готов уйти, но все медлит, сжимая кулаки и силясь что-то вымолвить.

- Молчите! - не вынесла Соня. - Вы ничего не понимаете! Это было давно, очень давно, до его женитьбы. Он был единственный, кто любил меня...

Горский скрипел зубами в бессилье. Он вынул из кармана колокольчик, положил на столик. Нашарив в углу брошенную туда шляпу, князь вышел, ничуть не заботясь, что его обнаружат. Соня тряслась как в ознобе, слушая его шаги на лестнице и ожидая худшего. Хотя что может быть хуже того, что уже произошло? На диво, никто не проснулся, не закричал, встретив призрак. Горский беспрепятственно прошел до передней. Там его ждала сонная Танька. Она проводила князя в сени и заперла за ним дверь, ежась от холода. 

Проводив Биби и оплакав разлуку, Сашенька отчаянно заскучала. Тут у Владимира, как назло, по службе случились неотложные дела в Тверской губернии, и он на целую неделю оставил семью. Прощаясь с домочадцами, Мартынов наказал:

- Сделайте милость, не пускайте в дом мнимых французов и чужих мужей! Я уезжаю и должен быть уверен, что по возвращении найду вас в здравии и благополучии.

Владимир перекрестил и расцеловал детей, обнял Соню, которая силилась улыбнуться, но лишь скривилась и заплакала. В последние дни она сделалась несносной, плачет беспрестанно. Сашенька припала к мужу, словно прощалась навек. Ее терзали дурные предчувствия. Владимир ласково отстранил жену и поцеловал в лоб. С тем и уехал.

Сашенька не привыкла быть одна, а теперь ей пришлось еще взять на себя заботы по дому. Соня никуда не годилась с ее хандрой и рассеянностью. Конечно, кузина по-прежнему занимается детьми и вникает в жизнь девичьей, но ко многим домашним делам она сделалась непригодной. Сашеньке теперь и полежать нельзя: все идут с вопросами, и все надобно самой, самой... Нет, при Дювале и Биби жизнь в доме была куда веселее. А теперь и выезды Владимир запретил и в дом никого не зовет, хоть плачь, хоть не плачь!

Бедняжка уронила две слезинки на рубашечку, которую вышивала белым шелком. Все бросили ее! Бедняжка Биби терпит издевательства этого варвара Бурцева, но что делать? С государем не поспоришь... Вот и Владимир уехал. Соня закрылась в себе, на вопросы не отвечает и смотрит, как побитая собака. Бывало, хоть Марья Власьевна наезжала с возом новостей, но и она укатила в Петербург с какой-то оказией.

Сашенька тоскливо смотрела в окно на занесенную снегом улицу. Все зима и зима... Поскорей бы уж лето! Они уедут в имение, там нравы попроще. Соседи навещают, устраиваются домашние спектакли, шарады, живые картины. Все лето веселье, и Владимир будет с ней неотлучно. Вспомнив, что летом ей рожать, Сашенька вздохнула: не до развлечений вовсе будет. Но в деревне все лучше рожать... Еще раз вздохнув, дама вновь принялась за работу.

Даша вошла и подала ей на подносе карточки, принесенные с утра. Сашенька без интереса перебрала их. Возможно ли: карточка от Амалии! У этой ядовитой особы хватает наглости писать к Мартыновым после ее рождественского скандала!.. Однако что же это? Верно, что-нибудь важное, коль скоро она осмелилась? Сашенька небрежно развернула записку и прочла:

"Mon amiе, ваша красота давно не украшала моей гостиной. Окажите честь, приезжайте на маленький вечер в узком дружеском кругу. Не будет чужих, которые смутили бы ваше целомудрие и покой. Забудем прошлое, не откажите даме, столь привязанной к вам и выражающей вам подлинное восхищение!"

Госпожа Мартынова задумалась. Она не имела представления, чем живет Амалия Штерич, не знала, кто теперь окружает ее. А Сашеньке так хотелось развеяться, побывать среди людей своего круга, хотелось обожания, восхищения и поклонения, всего, чем баловал ее свет. Без этого она чахнет, как роза без воды.

Разумеется, Владимир был бы против. Но разве дурно, что Сашенька без скуки проведет вечер и вместо того, чтобы тосковать и плакать, будет довольна и весела? Так много здоровее для нее.