Физрук

— Но ты ведь можешь не возвращаться туда, где пот, кровь, боль и смерть, — сказал он. — Ты можешь остаться здесь.

— А здесь что?

— Тишина, покой, — сказал он и обвел рукой сотворенную минутой ранее гостиную. — Все, что ты хочешь.

— Только оно все ненастоящее. Здесь только то, что живет у меня в голове.

— Разве не все мы живем в собственных головах?

— Знаешь, Гамлет, хоть я и не узнал тебя в этом прикиде, но ответ на твой извечный вопрос я для себя давно уже выбрал.

— И ты не хочешь воспользоваться уникальной возможностью познать себя?

— Я знаю о себе все, что мне надо.

— Но так ли это?

— Ты — демон рефлексии и самокопания?

— Нет. И если ты начинаешь думать, что я — лишь часть тебя, и извлекаю ответы из твоего разума, то ты ошибаешься.

— А как это проверить?

— Спроси меня о чем-нибудь, чего ты не знаешь.

— Ну и смысл? Если я этого не знаю, как я проверю ответ?

Он промолчал.

Признаться честно, в мозг уже закрадывалась мысль, что я лежу в коме и все это мне только чудится, и я разговариваю сам с собой, но жизненный опыт этой версии все-таки противоречил. Мне ведь, черт побери, размозжили голову боевым гномским молотом, какая тут кома?

И вот еще что интересно, я действительно слышал треск черепной коробки и хлюпанье ее содержимого, или придумал это уже потом?

— Ладно, — сказал я. В конце концов, я же ничего не теряю. — В чем смысл Системы?

— В том, чтобы сделать выбор и найти свое место в одном из миров.

— Не, я, видимо, неправильно сформулировал, — сказал я. — Это смысл для конкретного индивидуума, пытающегося в вашу чертову Систему встроиться. А если глобально? Зачем это вообще? Какие цели преследовали Архитекторы, когда все это придумали?

— Смысл существования Системы в ограничении развития цивилизаций, — сказал он, как ножом отрезал.

— Но зачем?

— Потому что на определенном этапе развития цивилизация становится опасна не только для себя, но и для окружающих, — сказал он.

— Звездные войны, вот это вот все? — спросил я.

— В том числе. Но зачастую действия эти не несут злого умысла, хотя и приводят к катастрофическим последствиям. Любопытство, научный интерес, попытки познать вселенную… А в итоге все заканчивается превращением звезд в сверхновые, расползанием черных дыр, нарушениями в пространственно-временном континууме, которые грозят целым галактикам.

— Неужели Земля подошла к этому пределу?

— Даже близко не подошла, — сказал он. — Но Система работает на опережение и приходит на все планеты, где есть разумная жизнь. Вне зависимости от стадии научно-технического прогресса, если аборигены выбрали именно этот путь.

— То есть, даже если бы мы жили в пещерах и проламывали головы мамонтам каменными топорами…

— Система бы все равно пришла, — сказал он. — Система подчиняется единым алгоритмам. На планете есть разумная жизнь, пусть даже в зачаточном состоянии? Туда приходит Система. В конце концов, что такое несколько тысяч, необходимых для роста цивилизации, лет с точки зрения Вселенной? Один миг.

— И везде случается вот такая фигня?

— Это вариативно, — сказал он. — Сильный получает больнее, для слабого же, наоборот, это просто бонусы, которые помогают в развитии.

— Ценой отказа от собственного пути?

— Да, так. Система приводит разные цивилизации к единому знаменателю. Уравнивает шансы.

— Нельзя уравнять шансы, попросту отобрав их у всех.

— Это вопрос меньшего зла, — сказал он. — Незадолго до возникновения Системы одна цивилизация проводила научный эксперимент, породив расползающуюся сингулярность, которая поглотила целый сектор галактики. Там жило восемнадцать разумных рас, и судьба их до сих пор неизвестна. Именно это событие стало отправной точкой для создавших Систему Архитекторов.

— Значит, тупо ограничение научно-технического прогресса?

— Не только. Есть разные пути развития.

— Получается, прокачаться в Системе до уровня "бог" не получится ни у кого?

— Внутри Системы даже у богов есть ограничения.

— Но мне рассказали о случаях уничтожения планет, — сказал я.

— Одна планета — всего лишь пылинка по сравнению с целой галактикой.

— Значит, Система — это про стабильность любой ценой?

— Можно и так сформулировать.

Стабильность хомячка, которому в клетку подсунули колесо, чтобы ему было, чем себя занять.

— И ты всем это рассказываешь? — спросил я.

— Тем, кто спрашивает.

— А многие спрашивают?

— Нет. В основном люди после смерти другими вещами интересуются.

— Тогда вот тебе еще один неожиданный вопрос, — сказал я. — Где находится родной мир Архитекторов?

— Я не могу сказать.

— Почему?

— Во-первых, я не знаю, — сказал он. — Знания мои обширны, но не безграничны. А во-вторых, у тебя нет нужной системы координат, чтобы я мог просто сообщить тебе адрес. Как ты это себе представляешь? За Фомальгаутом налево, потом маршруткой до Проксимы Центавра, а дальше пешком через лес? И в-третьих, это знание абсолютно бесполезно. Система уже давно автономна и не подвержена вмешательствам со стороны создателей. Это машина, которая выполняет заложенную в нее программу.

— Допустим, оно действительно так, — сказал я. — А кто ты такой?

— Я — никто, призрак из машины, дух этого места, проводник, хранитель и всякое такое, — сказал он.

— Но что это за место?

— Я уже говорил. Другой информации ты не получишь. Ее и так достаточно.

— Ладно, — я решил зайти с другой стороны. — А где это место находится?

— На Земле, — сказал он. — В какой-то степени.

— И что мне надо сделать, чтобы отсюда выбраться?

— Заглянуть в себя и убедиться, что ты на самом деле этого хочешь, — сказал он.

— Вот так просто?

— Это только кажется, что просто, — сказал он.

— А что бы случилось, если бы у меня не было этого чертового амулета?

— Я бы не пришел и ты остался бы здесь навсегда.

— А что будет, если я опять умру, и на этот раз амулета у меня не будет?

— Я не приду, и ты останешься здесь навсегда.

Как сказало бы Виталик, приятная, сука, перспектива.

— И когда мне уже можно начинать смотреть в себя?

— Когда хочешь, — сказал он. — Когда будешь думать, что ты готов.

Ну, а чего тут думать? Я же всегда готов.

Я закрыл глаза, почему-то это казалось мне необходимым условием, и заглянул.

И сразу понял, что Соломон меня обманул, может быть, и невольно. Когда я заглянул в его черный хрустальный шар, я не вспомнил и половины того, о чем Система заставила меня позабыть.

А теперь же ко мне вернулась память вообще обо всем. Даже о том, о чем я благополучно успел позабыть и до пришествия детища Архитекторов в наш мир.

И все эти чертовы воспоминания навалились на меня разом.

Вкус зубной пасты и цвет зубной щетки, которая была у меня в три года. Запах маминых волос. Те слова, которые мне сказал мой отец, о которых он потом сильно пожалел, и мой ответ, о котором впоследствии пожалели мы оба.

Кучи осенней листвы перед нашей школой. Все когда-либо прочитанные мной книги.

Тяжесть ее портфеля в моей руке.

Первый поцелуй за гаражами. Первая сигарета, выкуренная там же. Первая серьезная драка, боль от разбитых костяшек пальцев.

Запах горящего мазута. Нагретая солнцем броня танка.

Раскаленный ствол автомата в моих руках.

Вкус шоколадного мороженого.

Марина, разбросавшая волосы по моей подушке.

Она же, смеющаяся, на пассажирском сиденье моей "ласточки".

Она же в туалете бизнес-центра и неподдельное сочувствие в глазах поглаживающего ломик Димона.

Десятилетний Димон и тупая детская потасовка, в котором мы познакомились.

Какой-то незнакомый мужчина, которому я всадил пулю в голову, потому что мне сказали, что так надо.

Премьера третьей серии "Матрицы" и неудобные места где-то в первых рядах и сбоку, билеты на которые удалось купить в последний момент