Страница 2 из 4
Так или иначе, эти годы всегда вспоминалось Маше как самые счастливые, несмотря на сперва редкие, а после участившиеся разногласия между родителями, во время которых они запирались в спальне и громким шепотом, стараясь не тревожить взрослую дочь и подрастающего сына, что-то доказывали друг другу. Маша замечала, что мама после таких разговоров становилась очень тихой, как будто подавленной, а отец хмурился и подолгу молчал, что никак не вязалось с его добродушным, озорным нравом.
Много позже, когда у Маши появилась своя семья, а родителей не стало, она узнала причину этих странных вечерних споров. У отца была другая женщина. Мама знала и очень мучилась: она безумно любила мужа, просто боготворила его. И все прощала. Наверное, это была какая-то нездоровая любовь, потому что, услышав об измене супруга, она умоляла его уйти, оставить семью и «жить счастливо». Но отец так поступить не мог, как не мог бросить и свою вторую «жену». Обо всем Маше поведала спустя много лет мамина младшая сестра Света. Она была единственной, кого Надежда Алексеевна посвятила в свое горе. Маша удивлялась и негодовала. Она то осуждала отца, то оправдывала его, то сочувствовала матери, то ругала ее. Но все случилось давно и уже не имело значения, потому что не было в живых тех, кого это непосредственно касалось. Родители умерли почти в один год: мама осенью, отец – поздней весной. Папина любовница пережила их на несколько лет. Маша иногда встречала ее на кладбище, куда та приходила очень часто: приносила цветы и долго стояла, вглядываясь в портрет того, кого любила, будто ожидая, что он внезапно очнется, тряхнет седой головой и рассмеется своим твердым, чеканящим смехом. А после не стало и ее. Исчез с земли последний человек, который мог поведать миру о странных отношениях, связавших воедино три судьбы.
Танины хлопоты
Таня задумчиво смотрела в окно. «Листья опадают… Надо купить Егору теплые ботинки. Да и Леше пора присмотреть что-то на зиму…»
Уже который месяц Танины будни проходили вот так: в одиночестве, домашних заботах, мыслях о сыне и муже. Она и забыла, когда в последний раз что-то покупала себе. Да что там – покупала! Как-то и вовсе думать о себе перестала.
Первое время после выхода в декрет еще принаряжалась, красилась и встречала мужа не только теплым ужином, но и хорошим настроением, горящими глазами и желанием дарить тепло родному человеку. А после перегорела – все равно ведь Алеша не замечал ее стараний: ни нового платья, ни духов, ни нежной улыбки. Приходил уставший, голодный, злой. Сразу садился ужинать, мельком просматривал последнюю газету, потом – включал телевизор и незаметно засыпал.
Таня не возмущалась и ничего не требовала, напротив, старалась понять. Нелегко ему: на двух работах, с утра до ночи, порой и без выходных, а про отпуск и говорить не приходится – хорошо, если получится две недели выкроить и съездить всей семьей к Таниной маме в деревню. А то и вовсе подвернется подработка – какой уж там отпуск! И поедет тогда Таня к родителям вдвоем с Егоркой – витаминами и солнцем запасаться, хоть на недельку. А муж один в городе останется. Зная, что Алеше там ни поесть приготовить, ни постирать некому, Таня никогда не оставляла его надолго. Сам муж позаботиться о себе не может – не приучен, а на свекровь надежда небольшая – плечами передернет, губы подожмет: «Вот еще! При живой-то жене!»
Таня не заметила, как постепенно приспособилась к Алеше, его привычкам, вкусам, предпочтениям. Раньше любила засиживаться допоздна – за книгой или фильмом. Зимой частенько вышивала или вязала. Но муж укладывался рано, и приходилось перебираться на кухню или в детскую к Егорке, который спал крепко и не ворочался от света настольной лампы. А после и Таня стала засыпать раньше, чтобы не тревожить домочадцев. И не только распорядок дня у нее поменялся – изменились даже музыкальные вкусы и предпочтения в еде.
Студенткой она с подружками нередко забегала в маленькую кофейню возле университета и заказывала себе разные пирожные: безе, эклеры, корзиночки, суфле или миньоны. К концу первого семестра Таня все меню там перепробовала. Когда они с Алешей только познакомились, он частенько баловал ее любимыми лакомствами. В первый год супружества они и вдвоем там нередко бывали. Правда, Алеша не особенно любил все эти бисквиты, безе и прочие «воздушные замки» (как он их шутливо называл), поэтому себе обычно заказывал крепкий кофе и изредка сладкие блинчики или кексы. С рождением Егорки и Таниным выходом в декрет появилась куча других забот. Посиделки и вечерние гуляния, которые она так любила, пришлось сократить. Первое время еще удавалось иногда вырваться в кино или к друзьям на дни рожденья, оставив внука с бабушкой, а после все само собой сошло на нет и прекратилось. И вот уже год, а то и больше Таня не выбиралась дальше двора-магазина-поликлиники. Нарядные платья и любимые туфли на каблуках угрюмо пылились в шкафу, а позже и вовсе перебрались на антресоль.
Теперь вот и Егорка пошел в сад, и Таня вышла на работу, а ничего не поменялось. Вроде и времени на себя стало больше, а уже нет никаких желаний, никуда не тянет: ни в кафе, ни в театр, ни на спортивную площадку. Алексей по-прежнему много работает, а жена превратилась в его тень: ест то же, что и он, смотрит те же программы, слушает ту же музыку, даже спит на том же боку.
Вот и теперь в голове одни только мысли: «Что купить? Где сэкономить? Что починить?.. А где я сама? Я – Таня!». Она подошла к зеркалу, пытливо всмотрелась в свое отражение, провела рукой по лицу, кокетливо улыбнулась. «Ничего, еще поживем», – подумала, открывая дверцу шкафа…
Надины замки
Больше всего Надя не любила утро, в особенности субботнее и воскресное. В будни будильник просто вырывал ее из сна, настойчивым звоном сообщая, что на часах уже семь и пора бы вернуться в реальность. Надя торопливо умывалась, одевалась-красилась, будила Сережку, помогала ему натягивать колготки, попутно допивала обжигающий кофе, застегивала молнию на платье и заправляла постель. Времени подумать о себе в такие моменты практически не оставалось. А быть может, она сознательно распределяла его таким образом, чтобы не было ни минуты на сожаления и воспоминания. Потом – бегом в садик, на работу, поприветствовать коллег, включить компьютер и вперед – новый день благополучно стартовал. Вечером – забрать малыша, прослушать все его стишки-песенки-новости-радости-горести, приготовить ужин, уложить спать, ненадолго замереть за книгой, фильмом или музыкальной передачей и уснуть самой.
Но пережить выходные было труднее всего. Стоило только открыть глаза, как тоска наваливалась на нее всей тяжестью, будто вобрав в себя всю мировую печаль. В голове крутилась только одна мысль: «Ну зачем? Зачем начался этот день?» Было невыносимо слышать эту звенящую тишину. Сережка еще спал в соседней комнате и его звонкий голосок не нарушал мертвого спокойствия их временного жилища. Иногда она даже укладывала его рядом с собой, чтобы утром не ощущать одиночество так остро и прежде чем вставать, обнять этого родного человечка и услышать самые прекрасные слова, которые только может услышать женщина: «Я так тебя люблю. Ты самая лучшая… мама на свете».
Но обычно сынок спал в детской. В такие дни Наде приходилось брать себя в руки: силой заставив себя улыбнуться, она резко поднималась с постели и распахивала шторы. В последние месяцы она даже перестала их занавешивать, чтобы редкие осенние лучи солнца хоть немного скрашивали ее серую жизнь. Нет, она не жаловалась: у нее лучший в мире ребенок (в свои пять он уже хорошо читает, отлично рисует и поет), неплохая работа (если не брать в расчет небольшую зарплату и строгое начальство), какая-никакая крыша над головой (пусть даже съемной квартиры), внимательные друзья (которым, правда, она не открывала и половины своих мыслей), приятная внешность, хорошие родители… Да, у нее многое было. Не хватало только того самого – женского счастья, о котором поется во всех песнях, рассказывается во всех фильмах и повествуется во всех книгах. А ведь она его знала – это счастье, но совсем недолго – несколько летних месяцев, которые промчались как один день и теперь вспоминались как самые яркие и безоблачные. Она даже не смогла бы точно воспроизвести их в памяти – эти дни и ночи, они как будто слились в одну короткую киноленту, в которой она была главной героиней, прекрасной и любимой. Вот он пишет ее портрет, сосредоточенно хмуря брови, вот смеется над шуткой из старого кинофильма, вот просто смотрит внимательно и нежно проводит по ее волосам, вот они гуляют по любимым местам его детства, вот часами болтают ни о чем… Обыденные вещи вместе с ним обретали особый смысл. Надя тогда просто позабыла себя, свои привычные заботы и желания и полностью отдалась этому прекрасному чувству единения с другим человеком, таким близким и одновременно таким непохожим. Именно так все и было.