Везунчик

Несколько раз пытался подработать, но рядом с местными селянами я выглядел как дистрофик рядом с борцом, и в ответ слышал только скептическое хмыканье. Один раз всё-таки подрядился рубить дрова, но сдох уже через десять минут и ушёл, даже не заикаясь об оплате.

Так что теперь просто шёл, стараясь не экономить на еде. Не будет сил, сдохну даже посреди города.

А в какой-то момент кончились и деньги, и вопрос что делать встал ребром. Запасов нет, на работу не берут, а есть хочется. Можно было попробовать просить милостыню, но я оставил это на самый крайний случай. И стыдно, но не это самое плохое. Там ведь придётся сидеть на одном месте, и местная стража мгновенно заинтересуется — а что это за новый нищий появился на их территории? И в лучшем случае, заставят платить дань за "крышу", а в худшем могу снова свидеться с сотницей как беглый.

И как у многих до меня, впереди замаячили всего три пути — сдохнуть под кустом, что-то своровать, кого-нибудь ограбить. Тут уж как судьба повернётся. И она повернулась.

Заметив на тропинке двух неспешно идущих женщин, в первый момент привычно укрылся за ближайшим деревом, не желая привлекать внимание без необходимости. Привычка таиться уже впитывалась в кровь, вот и теперь я прижался к дереву, наблюдая за женщинами. А те явно никуда не торопились, о чём-то разговаривая. Приятные такие мадамы средних лет в лёгких летних платьях, с причёсками, что было здесь редкостью. Судя по всему, из местного среднего класса, а может, и из благородного сословия. Гладенькие такие, ухоженные. Как женщины они меня совершенно не интересовали (как и все остальные после моего попадания в этот мир), но вот их ухоженность вдруг вызвала ассоциации с едой. Тарелки с супом, котлетки с подливкой, перепела на вертеле… Никогда не пробовал, но почему-то вспомнилось. С трудом сглотнув слюну, снова присмотрелся к женщинам. А ведь они богатенькие — цепочки на руках, кулоны, колечки на пальцах. И небольшие сумочки на поясах. Может, у них и деньги там есть? Может, попросить? Вежливо.

Решившись, вышел из-за дерева наперерез женщинам. Те насторожились, и та, что справа, выдвинулась чуть вперёд, словно прикрывая другую.

— Простите, мне, право, неудобно беспокоить, но не могли бы вы оказать небольшое вспомоществование путнику, оказавшемуся в трудном положении… Умираю совсем… Будьте добры пожертвовать малую сумму. Простите за беспокойство — забормотал я, опустив голову.

Дурацкая фраза из фильма, очень понравившаяся мне в своё время вычурностью "благородных" романов, здесь, в лесу, прозвучала идиотски, и женщины обменялись удивлёнными взглядами. Заговорила та, что стояла ближе.

— Ты проще можешь сказать?

Проще? Могу и проще. Деньги мне нужды здесь и сейчас, даже если придётся грубить и угрожать. Суть-то от этого не изменится. Я выпрямился.

— Деньги гоните. Да и колечки снимайте, всё равно они вам теперь без надобности.

Женщины снова переглянулись, и, похоже, были удивлены ещё больше, чем от моей первой фразы. И снова уставились на меня. Очень не хотелось этого делать, но пришлось действовать как в плохом кино. Вздохнув, достал нож, выставил руку вперёд и демонстративно качнул ножом перед женщинами.

— Быстро!

А вот дальше пошло как в очень плохом кино. Вместо того чтобы испуганно сжаться, завизжать, в конце концов, женщина, стоявшая впереди, вдруг двинулась ко мне и резко крутанулась. Перед глазами взметнулся край юбки, нож полетел куда-то в кусты, а я, получив чужим ботинком по морде, тоже отлетел на пару метров. Попытался встать, разгоняя туман в глазах, и мне даже помогли. Правда, поставили на колени, схватили за волосы, а блеснувший перед глазами небольшой кинжал нежно прижался к горлу. Я замер, даже не пытаясь рыпаться.

Вторая женщина подошла поближе, оглядела меня и с каким-то недоумением сказала.

— Нет, это вообще уже наглость — грабить меня в моём собственном поместье! И ладно бы выскочил огромный волосатый громила с тесаком в руке, так ведь нет — из кустов еле выполз замухрышка, который сам едва стоит на ногах, а из оружия у него только маленький ножичек! Нет, такое спускать я не намерена! — закончила она уже возмущённо — грозно.

— Повесить? — коротко спросила та, что держала нож у моего горла.

— Ещё чего! — тут же отреагировала вторая — Будет тут висеть, вид портить. Вонять будет.

— Просто прирезать? — сделала вывод первая.

Вторая внимательно рассматривала меня.

— Молодой. Глупый. Оголодавший. Надо было убить сразу, а теперь это как-то… — протянула она.

— Тогда хоть руку отрубить, чтобы неповадно было? — снова предложила первая.

Слова были нехорошие, но у меня появилось ощущение, что эти двое играют для меня маленький спектакль под названием "Добрый и злой полицейский". Сейчас, похоже, мне сделают предложение, от которого я не смогу отказаться.

Вторая после паузы более мягко протянула.

— Ладно, я сегодня добрая. Значит так. За нападение на аристократку ты подлежишь смерти. Даже если судья будет в хорошем настроении, да и я за тебя попрошу, отделаешься самое малое пятью годами каторги. Это понятно? — женщина строго смотрела на меня, но я не отреагировал, ожидая "того самого" предложения. Не дождавшись ответа, женщина продолжила — Ты молод и глуп, поэтому я сделаю тебе поблажку — домашний арест. Будешь работать у меня те же пять лет, делать всю грязную и тяжёлую работу, зато хотя бы сыт и без кандалов. Будешь дурить — накажут плетьми. Сбежишь — розыскные листки с твоей рожей развесят по всем городам. Тогда получишь уже десять лет каторги — и за нападение, и за побег. Что ты выберешь?

Женщина растеряла всю улыбчивость и теперь смотрела на меня с жёстким выражением лица. Ждёт, что я начну валяться в ногах, благодаря за милость? Так милости я пока не увидел. Да, с грабежом сглупил, понадеявшись на авось, а в итоге наткнулся на местную каратистку. Каторга? Однозначно плохо, но я в любой момент могу совершить ещё какую-нибудь глупость, получить "отсроченную казнь" и спокойно отправиться в Мёртвые Земли, а уж там не пропаду. Немного отдохнуть и можно сделать новую попытку побега.

А если остаться здесь? Кормёжка неизвестно какая, работа неизвестно какая, плетьми могут запороть насмерть без суда и следствия. Так какая для меня разница где горбатиться на чужого дядю или тётю? Ну, разве что в этих самых дядях и тётях. На каторге окружать меня будут преступники, а здесь всё-таки будут обычные люди. Со своими радостями и горестями, умные и глупые, но вести они себя будут как обычные люди, и я могу попробовать хоть немного подстроиться под них и не выделяться. На каторге я тоже пройду адаптацию, но после неё получу привычки и повадки преступника, на которого будет коситься любой стражник. А не понравится здесь, так кто меня удержит? Удержать может камера, но ведь меня хотят использовать для работы, а для этого нужно куда-то выводить, давать хоть какой-то инструмент в руки, а это уже оружие. В крайнем случае, набью кому-нибудь морду, только нужно хоть немного набраться силёнок, а то местные мужики, привыкшие к тяжёлой работе, меня одной левой раздавят. Так что работа здесь может хоть что-то мне дать, а на каторгу я в любом случае успею.

— Нет, ты посмотри, он ещё и думает! — раздался возмущённый голос второй женщины — Я, можно сказать, жизнь ему дарю, а он ещё выкобенивается!

Кинжал чуть скользнул, и по шее побежало что-то тёплое.

— Я жду ответа!

Я с трудом раздвинул губы.

— Я согласен.

— На что согласен?

— На домашний арест.

— Госпожа графиня — я молчал, не понимая к чему она это сказала, и женщина пояснила как училка для первоклашки — Отныне при обращении ко мне ты должен говорить "Госпожа графиня". Ты понял?

Такие простые слова, но мне категорически не хотелось это говорить. Кинжал снова скользнул по горлу, намекая, что может и прирезать прямо сейчас, и пришлось выдавить из себя.