Страница 1 из 124
— ...И одеяло на лебяжьем пуху. Прабабушкино! Где оно, я тебя, бесстыдницу, спрашиваю!
Ирейн посмотрела на свекровь с сомнением:
— То, которое вы сами отдали на подстилку для собаки? Могу вернуть хоть сейчас.
— Врешь! Все врёшь, змея подколодная. До тебя оно нам сто лет служило!
Староста, мужик трезвомыслящий и неглупый, покосился на Ирейн с искренним сочувствием.
— Уважаемая, — кашлянул он, обращаясь к свекрови, — что именно вы от меня в связи с этим хотите?
— Пускай эта прошмандовка возвращает все, что за наш счёт нажила! — отрезала госпожа Беата, признанный и неизменный матриарх семьи Вортиф. Женщиной она была мировой — хваткой, объёмной и очень громкой. На памяти Ирейн вокруг её свекрови всегда витала некая устрашающая, ни на что не похожая аура, отпугивающая здравомыслящих людей и мелких животных. Любила госпожа Беата в жизни очень немногое: свою единственную дочь, родившуюся десятой и последней, корову Бинни — и мучить людей. По опыту Ирейн, особенно важно было последнее.
Разговаривать с этой женщиной по-хорошему было можно, но нежелательно: Ирейн была особой практичной и предпочитала учиться на чужом опыте. Другие невестки госпожи Беаты поголовно страдали или заиканием, или нервным тиком — не считая тех двух, что были абсолютно спокойны в своих дешёвеньких гробах. Ни в одну из перечисленных категорий Ирейн входить точно не собиралась, потому со свекровью старалась разговаривать на доступном той языке.
— И что ж я за ваш счёт нажила-то, кроме головной боли? — упёрла руки в бока трактирщица, выпячивая грудь и подбородок. В обоих размерах она Беате уступала, но тут, как говорится, чем богаты...
— Слыхали? Глаза б твои бесстыжие век не видать!
— Так забирай своё одеяльце из-под собаки и иди на все четыре стороны! Мне на тебя, матушка, смотреть тоже не особо хочется: молоко, знаешь ли, киснет от дивной красы.
— От характера мерзкого оно у тебя киснет! Где были у моего сыночка глаза, когда он тебя выбирал?
— Вам прям показать?
Староста прокашлялся:
— Так, спокойно, уважаемые, давайте с самого начала. Как я понимаю, помимо одеяла, сервизов, полотенец и — кха-кха — банок с вареньем, вы претендуете на пристройку для транспортных улиток?
Ирейн скривилась — этот момент был самым неприятным. Беата, наоборот, оживилась:
— Моя кровинушка своими руками эту пристройку строил!
— А я из своего кошелька за материалы платила!
— Врешь! Мой мальчик все покупал, у меня свидетелей полный дом!
Ирейн только вздохнула. И говорила же покойная матушка, пусть земля ей будет небом: всегда бери расписки. Так нет, пустила все на самотёк, по-семейному, так сказать, и вот он, результат: против семейства Вортиф в свидетелях можно разве что небольшую армию выставлять.
— В общем, так, — хлопнул в ладоши староста. — Ирейн Ликофф, объявляю тебя законно разведённой, и дочь твоя отныне зовётся Иветтой Ликофф — по твоему желанию и сторон обоюдному согласию. Насчёт денежной стороны... Могу сказать одно: если за месяц не докажешь, что пристройка на твои деньги была возведена, придётся отдать семье мужа. Всё по закону.
Полные губы Беаты искривились в торжествующей улыбке.
— Спасибо, уважаемый староста! Пойду я, — пропела она и ушла, толкнув плечом ненавистную невестку на прощание.
Ирейн облегчённо вздохнула — все кончилось, наконец! — а после устало нахмурилась. По всему выходило, что с пристройкой придётся распрощаться. С другой стороны, то, что семья мужа легко отпустила Вету, уже радовало, а деньги... придумать что-то можно, хотя и не хочется.
— Ты прости, — сказал староста серьёзно. — Сама понимаешь...
— Все хорошо, дядя Лекиш, — улыбнулась она, как могла, беззаботно. — Я найду доказательства!
Домой Ирейн не спешила: за малышкой Ветой взялась присмотреть Косая Фло, которой, несмотря на странноватый характерец, всегда можно было доверять в важных вопросах. Трактирщице же надо было подумать и отойти от милого семейного разговора. Вот и ступала по пыльной дороге медленно, чеканя шаг, позволяя утреннему прохладному ветру остудить злость. Дует с востока, с драконьих краёв — говорят, к дождю и переменам...
Муж — уже бывший, пора привыкать — даже не пришёл к старосте, маму вместо себя прислал. Впрочем, это не ново: Ирейн иногда грешным делом казалось, что госпожа Беата и в спальне прячется где-то за шкафом, эпизодически выкрикивая ценные советы в самый неподходящий момент. Да и потом... может, так оно честнее? Любовь между ними если и была когда-то, то за последний год оказалась надёжно похоронена под горами мелких дрязг, семейных разборок и чужих наветов. А так-то, думая о прошлом, Ирейн все больше понимала, что после смерти родителей просто пыталась заполнить пустоту, и уж там было неважно, кем и чем. Вот и получила ерунду...
— Ирейн! Девочка, не проходи мимо! Неужели ты не купишь мои чудесные булочки?
Трактирщица вздохнула. Шорх был поразительно хорош всем, начиная от оборотнических корней и заканчивая отличной выпечкой, но одно было сложно — от него отвязаться. Даже устойчивая к таким вещам Ирейн порой покупала у него лишнее просто затем, чтобы он перестал ходить по пятам, расхваливая свою расчудесную продукцию.
— Дядька Шорх, верите, вот вообще не до булочек, — сообщила она, но полукровку было не так-то просто смутить.
— Так не бывает, мой товар — универсальный, годится и на свадьбу, и на поминки! А уж в наших нынешних обстоятельствах...
— Это каких же?
— Так через неделю в Древнем Городе подписывают же договор о человеческом содружестве! Народу понаедет...
— Как, уже? — изумилась Ирейн. Будучи матерью годовалой девочки и хозяйкой трактира по совместительству, она успевала, ну, скажем, иногда даже спать. Текущий месяц и год, а также сравнительную стоимость золотого слитка она тоже знала — благодаря товарным накладным.
Остальное — скандалы, сплетни, расследования — проходило мимо её разума, кокетливо помахивая платочком. Хотя о создании человеческого содружества даже она слышала: последняя война меж человеческими королевствами разразилась, когда кто-то у кого-то отжал остров размером с её двор, унесла тысячи жизней и оставила в руинах Шаккару, Идшаси и ещё немало степных городов-крепостей, что раньше славились своим процветанием.