Страница 46 из 74
- Иди ко мне...
Мысленно она проживала заново каждое мгновение той ночи, ничего не забывая и не оставляя без внимания: ни колючую щетину на щеке Сережи, ни пленительную силу и твердость его рук, ни частое биение сердца, ни сладчайший запах его пота... Все, все любила Маша в нем, как в те далекие годы, когда они были такими же юными, как их дети теперь...
Одно лишь печалило Марью Алексеевну. За эти дни Сергей Львович ни разу ничем не напомнил о себе. Значит ли это, что она ему вовсе не нужна? Впрочем, разве это мешало ей любить? "Боже, Боже! - думала бессонными ночами Марья Алексеевна. - Какое счастье любить и знать, что на свете есть этот человек! Во плоти, живой, а не герой романов или грез. Он есть, и я люблю его! Жизнь перестала быть сном, а я - Спящей царевной из сказки. Он расколдовал меня, и я теперь живу! И пусть, пусть он более никогда не придет, пусть ничего более не случится с нами, я счастлива. Господи, могла ли я подумать, что так богата жизнь, так много чудес у Тебя?"
Все так, однако молчание Бронского печалило бедняжку, она хотела надеяться, что еще нужна ему, что и он возродится с ее любовью, что все еще возможно. Однако дни шли, а Сережа не давал о себе знать...
Занятая хлопотами, Марья Алексеевна все же спросила о дочери и удовольствовалась беглым ответом Насти, что барышня в саду. Однако дочь не появилась за вечерним чаем, и дама пила чай в одиночестве (Василий Федорович не вернулся из города). Привыкшая к Катиным чудачествам, Марья Алексеевна полагала, что девушка опять заперлась у себя. Но беспокойное чувство, заглушаемое домашними заботами, теперь заговорило в полную силу.
Денисьева уж было поднялась из-за стола, чтобы направиться в Катину комнату, как в столовую вбежала бледная, заплаканная Настя и срывающимся голосом проговорила:
- Беда, барыня! Катя пропала!
Марья Алексеевна тотчас подскочила к ней:
- Как пропала? Что ты врешь?
Больно заныло сердце, но испуганная мать метнулась на лестницу и в мгновение ока оказалась в Катиной комнатке. Там было пусто и, казалось, давно. Настя следовала за ней по пятам, ломая руки и воя.
- Рассказывай, что знаешь! - велела сходящая с ума женщина.
Она стала бродить по комнате, с трудом понимая, что говорит с причитаниями Настя. Да и что могла горничная знать? Барышня велела сказать, что гуляет в саду, и только. Куда направилась Катя, она не знала. Верно, недалече, раз ничего с собой не взяла и одета была легко.
- Что это, а, Настя? Свидание? С младшим Бронским? Где? Где они могли бы встречаться?
- Да я уж все обегала! - выла Настя. - Все окрест облазила, каждый кустик оглядела! На опушке в роще за домом была. Вот... нашла... - и она зарыдала в голос, протягивая барыне тюлевый цветочек от Катиной шляпки.
Марья Алексеевна непонимающе смотрела на жалкое украшение, бормоча:
- Что это? Побег или похищение? А может, Настя, - оживилась она, - а может, Катя вот-вот вернется? Ну, гуляла с этим мальчиком, изменником, теперь вернется? А цветочек оборвался...
Настя трясла головой:
- Ох, барыня, мы не говорили вам всего! Ох, беда-то, горюшко лихое... Ведь разбойник-то этот, Гришка, позарился на нашу Катю, преследовал ее, горемычную...
- Нет! - просяще простонала несчастная мать. - Только не Гришка!
Она заплакала, однако тотчас встрепенулась.
- Надобно искать! Ехать, бежать...
- Да куды? - выла Настя. - У него вон войско какое, куды нам-то?
Марья Алексеевна сжала голову ладонями.
- Постой, Настя, не кричи. Давай подумаем. Ведь она сама ушла. Куда шла, неужто к разбойнику?
- Христос с вами! - замахала Настя руками. - Катя боялась этого черта хуже смерти!
- Вот! - обрадовано воскликнула барыня. - Выходит, она шла к кому-то другому. Была весела или мрачна?
Настя умолкла на миг, вспоминая.
- Так по ней разве поймешь? Но не печальна, нет. Задорная, что ли, куражная.
- Свидание? - лихорадочно вопросила Марья Алексеевна. - Ты все знаешь про ее сердечные дела, верно?
Настя замотала головой:
- Да разве она что скажет? Ну, получала письма, радовалась им.
- Ну конечно! - воскликнула Денисьева. - На балу они и сговорились о свидании. Они танцевали котильон... Я-то думала, ее гусарский поручик пленил...
Марья Алексеевна бросилась вон из комнаты. Крикнув Василису, велела распорядиться об экипаже:
- Катя пропала!
Василиса ахнула и испуганно пробормотала:
- Да, матушка, Василий Федорович не вернулись, а на чем ехать-то? Бричка опять сломалась, дормез еще по весне развалился...
Марья Алексеевна бросилась в конюшню, прихватив с собой фонарь.
- Да куды же вы, барыня? - лепетала Настя, едва поспевая за ней.
- Надобно прежде ехать к ним, там ее искать!
Она растолкала спящего конюха. Тот очумело смотрел на барыню.
- Есть ли верховые? - выспрашивала она.
Фомич почесал в затылке.
- Разве что Ласточка? А на что тебе?
- Седлай! - решительно распорядилась барыня.
Фомич смотрел на нее с недоумением:
- Так ить дамского седла нету...
- Седлай мужским!
Настя и Василиса охали и ахали, наблюдая, как Марья Алексеевна мечется по конюшне. Они уж было решили, что барыня от страха за дочь слегка умом тронулась.
- Ночь ведь на дворе! - стонала Василиса. - Куда же ты, матушка? Да на лошади-то, срам!
Марья Алексеевна не слушала ее, в нетерпении подгоняя сонного конюха. Ей казалось, он слишком медленно стелет попону, ладит седло, затягивает ремешки. Как и куда собралась она скакать в ночи? В сей момент Марья Алексеевна не думала об этом. Ее девочка пропала, и она сошла бы с ума в бездействии и ожидании.
- Где Андрюшка-форейтор?
Побежали звать Андрюшку, который гулял где-то с девками. Насилу дождалась Марья Алексеевна, когда его сыщут и доставят на конюшню.
- Сказывай дорогу до Сосновки господ Бронских! - велела барыня, и Андрюшка, перепугавшийся было столь спешного вызова, подробно растолковал ей, как ехать.
Дворовые люди с беспокойством взирали на барыню, выбирающую хлыст для лошади.
- Подсадите же! - приказала Марья Алексеевна.
Андрюшка бросился помогать ей.
- Да куда же ты, матушка, убьешься! Слыханное ли дело, как мужик, верхом! - причитала Василиса.
Марья Алексеевна припомнила уроки верховой езды в московском манеже и конные прогулки с Сережей. Спору нет, навыки давно утрачены. Однако стоило ей закрепиться в седле по-мужски (для чего пришлось повозиться с юбками), как в ней проснулась семнадцатилетняя Маша. Марья Алексеевна почувствовала под собой лошадь вполне добродушного нрава, она сжала коленями ее бока и дала шенкеля. Лошадь тотчас стронулась с места. Как была, простоволосая, в домашнем платье, Марья Алексеевна тронулась в путь. Трясущаяся Настя крестила ее вслед.
Едва выехав за ворота усадьбы, Денисьева пустила лошадь в галоп. "Только бы не заблудиться, не перепутать в темноте поворот!" - лихорадочно думала отважная женщина, несясь что было мочи по лесной дороге и слегка приподнимаясь на стременах, чтобы уменьшить тряску.
Ей было страшно, и не мудрено. Пусть ночь светлая, небо на западе ясно, будто днем, но все же: полный опасности темный лес подступал прямо к дороге. Впрочем, не о разбойниках думала Марья Алексеевна, а о том, что делать, если она не найдет Катю у Бронских. Могла ли дочь бежать с юным правоведом? Но зачем и куда? К тому же Настя уверяет, она ничего не взяла с собой... И не поступила бы так ее девочка со своей любящей маменькой!
Лошадь споткнулась, и Марья Алексеевна едва удержалась в седле. Ноги ныли, она устала, но продолжала гнать Ласточку что было сил. Впрочем, лошадь будто чувствовала, как важно поскорее добраться до цели, она бодро скакала, направляемая женской рукой.
Если Кати нет у Бронских, что тогда? Об этом страшно было думать, и Марья Алексеевна стала представлять, как приедет и разбудит Сережу... Он все решит, он поможет, он обязательно придумает, где искать Катю! Не позволяя себе терять силы в рыданиях, Марья Алексеевна летела по ночному лесу и не чувствовала свежего ветра, поднявшегося к ночи.