Волшебная нить

- Здравствуй, Пашков! Моя вотчина по соседству. Приехал к отцу.

Алексей Николаевич пояснил собравшимся, а более Игнатию Ильичу:

- В Петербурге встречались не раз у графини Забельской! - И, отведя светского знакомца несколько в сторону, поинтересовался: - Что Долли? Все так же хороша и кокетлива?

Катя видела, как Левушка покраснел до корней волос, однако ответил с дружеской улыбкой:

- Более прежнего, смею тебя уверить.

В этот момент он встретился взглядом с Катей. Бедняжка силилась не выдать себя, но в ее глазах, не проливаясь, стояли слезы. Левушка вспыхнул и тотчас побледнел. Слава Богу, Марья Алексеевна подоспела и увлекла дочь за собой. Лев остался дожидаться, покуда Сергей Львович обсудит с Игнатием Ильичем кандидата на губернские выборы.

Теперь же он сидел за столом слишком далеко, чтобы Катя могла видеть его глаза. Она едва слышала вопросы, с которыми обращалась к ней встревоженная маменька. Страшная пустота образовалась внутри, будто вынули душу, и неизвестно, как теперь жить. Все подтвердилось. И не столько существование графини Забельской, сколько сама измена. Смятение и краска на лице выдали Бронского с головой. Слезы беспрестанно набегали на глаза бедной девице, ей приходилось моргать и украдкой смахивать их.

Рушился прежний мир, в котором Катя жила. Средоточием всей ее давешней жизни был он, единственный, родной, желанный, любимый Левушка. Что же теперь?.. И как жить, если тебя предал этот единственный? Кому же теперь верить? И отчего до сих пор тянется, больно раня, та нить?..

По правую руку от Кати сидела маменька с Сергеем Львовичем (так распорядитель устроил), а по левую руку - молодой родственник Давыдовых, гусарский поручик. Он был хорош собою, белокур, тонок лицом и вполне воспитан. Катя силилась вспомнить, как его зовут, ведь он представлялся. Ах да, кажется, Тучков. А имя?.. Тучков не однажды любезно обращался к печальной девушке, она отвечала словно по обязанности, и он отступился. Катя прислушалась к его беседе с соседкой, дамой в возрасте бальзаковской кокетки.

- Ах, mon amiе, Поль, вы еще слишком молоды, чтобы судить об этом!- восклицала дама, кокетливо поглядывая на гусара.

Стало быть, Поль. Катя глубоко вздохнула, собираясь с силами. Однако боль и обида требовали выхода.

- Мсье Поль, вы служите в Петербурге?

Тучков тотчас обернулся к ней с любезной улыбкой:

- О нет, в Великом Новгороде. Однако бывал и в Петербурге.

- Вам знакома графиня Забельская? - Катя говорила нарочито громко.

- Увы, нет!

- А жаль, весьма примечательная дама!

Марья Алексеевна с тревогой смотрела на дочь. Слышал ли тот, кому адресовались эти слова, Бог весть, он сидел далеко. Однако Катя ощутила, как в ней поднимается злое мстительное чувство. Где ей, бедной провинциальной девице, угнаться за дамой высшего света! Но, может статься, для гусарского поручика она хороша? И Катя сделалась любезна с соседом. Он тотчас забыл о бальзаковской даме, которая была вынуждена обратить свои взоры в другую сторону.

Между тем за столом говорили о судопроизводстве. Игнатий Ильич с интересом расспрашивал Левушку, чему их обучают. Выслушав, сделал свое умозаключение:

- Важное дело! Как воровали, так и будут воровать, а судьи за мзду на это сквозь пальцы смотреть будут! - Давыдов подцепил вилкой грибок и отправил в рот.- Помнится такой случай давешний. Какого-то харьковского помещика дворовая девка обокрала и сбежала. Барин подал объявление о побеге и воровстве. Девку поймали, посадили под караул, потом судили. Воровка-то оказалась смазлива, а судья питал страсть к прекрасному полу. Он возжелал непременно оправдать девку и составил следующий приговор: "А как из учиненного следствия оказывается, что означенная дворовая женка Анисья Петрова вышеупомянутых пяти серебряных ложек и таковых же часов и табакерки не крала, а просто взяла и с оными вещами не бежала, а только пошла, то ее, Анисью Петрову, от дальнейшего следствия и суда, как в вине не признавшуюся и неизобличенную, навсегда освободить". Вот как бывает!

- Недаром в народе говорят, - подал голос Сергей Львович Бронский, - "Не бойся суда, а бойся судьи".

Левушка отчего-то не возражал. Он слушал рассеянно, лишь изредка взглядывая в сторону, где Катя любезничала с гусарским поручиком. Обед тянулся бесконечно. Однако молодежь уже требовала движения, салонных игр, танцев. Мужчины отправились курить и пить кофе в кабинет хозяина, дамы заняли места в большой гостиной в ожидании концерта некоего модного импровизатора, выписанного из Петербурга.

Молодежь собралась в малой гостиной. Играли в буриме, в фанты, Вниманием Левушки завладели юные особы дома и все те же несносные Волковские, которые все еще не вышли замуж. Катю всюду сопровождал теперь Тучков. Играли в желания. Каждая барышня шептала своей соседке, кем бы она хотела быть, а кавалеры должны были отгадывать. Угадывал Тучков. Когда очередь дошла до Кати, она шепнула свое желание Соне, сидевшей рядом с ней. Тучков взялся перебирать:

- Пери? Ангел? Роза? Королева? Русалка? Райская птица? - и всякий раз он закатывал глаза, чтобы показать свое восхищение.

- Нет, - на все отвечала Соня. Игра затянулась, барышни начинали скучать.

- Я знаю отгадку! - воскликнул вдруг Левушка, и все взоры устремились на него.

- Скажите же! Отгадывайте скорее! - посыпались восклицания.

Левушка произнес, глядя пристально в глаза насторожившейся Кате:

- Верно, мадемуазель Денисьева желала бы быть невестой! - и добавил чуть тише, адресуясь Кате: - Какого-нибудь гусарского поручика!

Девушка с негодованием смотрела на обидчика, тогда как Соня отвечала:

- Не отгадали, мсье Бронский. Катя желает быть мужчиной.

Лицо юного правоведа изобразило растерянность.

- Зачем же? - спросил он, обращаясь к Кате.

- Затем что мужчина волен сам, если надобно, защитить свою честь и вызвать на поединок своего обидчика! - громко ответила девица, изумляя присутствующих странной фантазией и дерзостью.

Однако игра шла своим чередом, и скоро все забылось, но не участниками небольшой стычки. Левушка ломал голову над значением Катиных слов и ждал танцев, чтобы пригласить девушку и продолжить объяснение.

16.

В зале грянула музыка, собирая всех на бал. Играли "Боже, царя храни", торжественно, мощно. Левушка невольно заслушался, вспоминая слова гимна, написанные поэтом Жуковским. Сказывали, и Пушкин руку приложил: одна строфа гимна его перу принадлежит. В Училище среди воспитанников было много талантливых музыкантов, их дарование развивал друг принца, пианист и педагог Гензельт. Сам Левушка обучался игре на фортепьяно, затем решил попробовать еще и флейту. В Училище часто выступали с концертами музыкальные знаменитости, свои и иностранные. К тому же Петр Георгиевич каждый месяц присылал билеты в свою ложу, воспитанники по очереди посещали концерты и спектакли. Словом, музыке юный Бронский был вовсе не чужд и понимал толк в хорошем исполнении. Новый гимн его трогал как-то по-особенному.

Вслед за гимном грянул польский, и первой парой пошли молодые, за ними Давыдов вел важную петербургскую даму. Левушка искал глазами Катю, чтобы подойти к ней с приглашением на вальс. И опять возле нее вертелся этот гусарский фоблаз! Левушке больно было видеть, как улыбается Катя его плоским шуткам, как подает ему руку, как внимательно слушает его болтовню. Бронский не понимал, что происходит. Ему непременно надобно было говорить с Катей!

Он пробрался к ней в толпе, поклонился, испросил согласия на вальс.

- Вальс уже обещан мной, - ответила Катя, спокойно глядя ему в глаза.

- Однако мазурка? - не терял надежды Левушка.

- То же, - коротко ответила Катя. Казалось, ее ничуть не трогало отчаяние юного правоведа.

- Но котильон? - воскликнул юноша умоляюще.

- Котильон за вами, - наконец сдалась Катя.

Она всем видом своим показывала, что тяготится присутствием Левушки. Тучков вежливо молчал, стоя за ее стулом. Звуки вальса положили конец этой мучительной сцене. Гусар тотчас выскочил вперед и предложил Кате руку. Бронский с отчаянием следил за вновь ускользающей любимой. Доживет ли он до котильона? Чем занять себя пока? Чтобы не попасться в руки Натальи Львовны Волковской, по обыкновению хлопочущей о дочерях, юноша решил переждать в зимнем саду. Сюда доносились звуки оркестра, и можно было не тревожиться, что все прозеваешь.