Волшебная нить

- Я ничего не слышу, кроме воя метели, - недовольно пробормотал юный путник, но тоже прислушался. Теперь явственно слышался лай собаки, принесенный порывом ветра.

- Садись, барин! - велел ямщик и погнал уставших лошадей вглубь леса, откуда тянуло дымом.

Лев Сергеевич Бронский ехал из Петербурга в отцовское имение на зимние вакансии. Ему едва минуло восемнадцать. С четырнадцати лет Леон обучался в Петербурге, в закрытом Императорском училище правоведения для детей из знатных и старинных дворянских родов. Училище было создано по образцу Царскосельского лицея, прогремевшего своим гениальным воспитанником. Юный Лев питал честолюбивые мечты непременно прославить альма матер великими деяниями, сделавшись в скором времени важным государственным мужем.

Однако его решимость подчас подвергалась испытаниям: Лев Сергеевич легко терял хладнокровие при виде хорошенького личика или тонкого девичьего стана. Это досадное свойство натуры мешало юному правоведу твердо идти к цели. По счастью, воспитанники Училища (надо отдать должное его устроителям) имели мало сношения с женским полом. На дворцовые балы приглашались немногие отличившиеся из старших классов, выпускные балы и праздничные вечера внутри лицея бывали редки. Посещения родственников находились под строгим надзором.

Впрочем, для Льва Сергеевича это не было помехой. Он поминутно влюблялся то в сестрицу товарища, то в молочницу-чухонку, доставлявшую на кухню молоко, то даже (страшно помыслить!) в супругу основателя и попечителя Училища принца Ольденбургского! И вот однажды фортуна улыбнулась ему. Бронский с товарищем, Сашкой Муратовым, был откомандирован на дворцовый праздник. В треуголках, при шпагах, в начищенных мундирах, они смотрелись молодцами. И этот бал оказался для юного Льва роковым.

Графиня Забельская, великосветская львица и одна из первых красавиц северной Пальмиры, похитила сердце восторженного правоведа. Ветреная кокетка выделила юношу из толпы воздыхателей. Она забавлялась своей властью над Леоном (так называла она юного поклонника) и дразнила ласковым обращением. Красавица называла юношу своим пажом. Пользуясь знакомствами с влиятельными людьми, она устраивала так, что воспитанник закрытого училища имел возможность бывать в свете много чаще своих товарищей. Графиня сводила бедного Леона с ума безмолвными обещаниями, заманивала и волновала его воображение. Он совсем потерял голову и ждал каждого свидания "с томленьем упованья", как сказал поэт. И вот вожделенный миг настал: влюбленный Лев держал в руках женскую записку на розовой бумаге с золотой облаткой. В этом надушенном письмеце графиня назначала свидание у себя дома, наедине... И свидание состоялось...

Ах, как не вовремя пришлось уезжать! Однако отец требовал к себе на зимние вакансии, и это было непреложно. Бронский скрежетал зубами, но воли отцовской нарушить не посмел.

- Боже милостивый! - всю дорогу вздыхал незадачливый любовник. - Жить в деревне, вдали от нее! Не видеть ее столько дней!

Однако чем далее отъезжал он от Петербурга, тем бледнее становился образ обворожительной графини. Впечатления детства, проведенного в имении, воскресли в душе юного Льва. Родной дом вспомнился до мелочей и поманил к себе с невероятной силой. Наняв на станции возницу, он спешил поскорее увидеть знакомые рощи, усадьбу, отца. Он был в пяти верстах от вожделенной цели, когда начался буран.

3.

Сенька колотил по двери, мало не проломив ее. Девицы прятались в теплом возке. Наконец в глубине жилища засветился огонек, и дверь приотворилась.

- Кто там? - сквозь завывания ветра послышался хриплый голос.

- Денисьевская барышня, - ответил Сенька. - Дозволь метель переждать.

В щель просунулась кудлатая голова. Старый мельник силился разглядеть сквозь мглу непрошеных гостей. Затем он нехотя распахнул дверь и пошел в дом. Девицы, боязливо озираясь, последовали за ним в сени. Они тихонько вскрикивали, спотыкаясь в темноте о брошенные поленья и задевая шляпками пучки развешанных трав. Темнота, затхлый дух и невнятные шумы добавляли страху. В углу избы не видно было образов, не тлела лампадка. Дурной знак, вновь подумалось Кате.

- Оставь лучину-то, ни зги не видать, - попросил Сенька, когда они вошли.

Мельник проворчал что-то, но сунул зажженную лучину в светец и полез на печь.

- Ну, тепло - и на том спасибо, - сказал Сенька.

Оглядевшись по сторонам, он обнаружил лавку и придвинул ее к теплому боку печи. Старик завозился, громко кряхтя. Настя испуганно перекрестилась. Сенька устроил девиц на лавке, сам примостился на сундуке. Приготовились ждать рассвета. О сне и думать было нечего. Кате все чудились сквозь метель какие-то крики, звон упряжи, ржанье лошадей. За стеной словно возился кто, тузя друг друга. В трубе стенал неупокоенный дух. Вот явственно послышался удар, будто тяжелый мешок уронили на пол.

- Слышишь? - шепнула Катя горничной. - Там кто-то есть. - Она указала в стену.

- Должно, телок или телочка, - с деланным спокойствием ответила Настя. Она изо всех сил старалась не показать барышне, как напугана. Положительно, за стеной происходила баталия. Мельник ворчал и кряхтел, будто его теребил кто. Настя подобралась к дремавшему кучеру и шепнула ему на ухо:

- Поди глянь, не черти ли пляску устроили?

Сенька прислушался.

- Сказывали, в этом лесу темные людишки-разбойнички промышляют. Кабы не попасть из огня да в полымя.

Он поднялся с места, но Настя схватила его за полу армяка:

- Нет, не уходи! Боязно.

Сенька нерешительно потоптался и вновь забрался на сундук.

Мельник вдругорядь закашлялся на печи, и Катя перекрестилась и сжала зубы, чтобы не закричать от страха. Тут дверь неожиданно распахнулась, и в избу ввалились два бородатых мужика в огромных тулупах и лисьих шапках. При виде этих диких молодцов Катя и Настя дружно вскрикнули. Старый мельник же только голову поднял с печи.

- Эге, да здесь девицы! - раздался в полумраке громкий властный голос. -Никак у тебя гости, отец?

- Разбойники! - прошептала Настя, трясясь от страха.

- Свету давай! - скомандовал тот же голос. - И доставай что-нибудь из печи, мы есть хотим.

Мельник не спеша подчинился. Молодцы скинули тулупы и шапки, по-хозяйски расположились за столом, засветив сальную свечу в глиняном подсвечнике. Девицы испуганно наблюдали за ними, крепко прижавшись друг к другу. Сенька благоразумно не подавал голоса. Разбойники с отменным аппетитом принялись за кашу, которую мельник подал им в большой миске. Старший похлопал ложкой по столу:

- Сухо, ложка рот дерет! Брагу давай!

Мельник проворчал что-то себе под нос, но все же принес из сеней бутыль. Разбойнички повеселели.

Пока они ели, Катя внимательно изучала их лица. Тот, что постарше, очевидно, был главным. Он и распоряжался. Оба были довольно молоды, но старший удивил Катю тонкими, немужицкими чертами лица, его иконописной красотой. Младший же казался простоватым, лукавым парнем.

Насытившись, опасные соседи стали клевать носами, и у присутствующих появилась надежда, что все обойдется. Однако старший встряхнулся, как собака, и встал из-за стола. Прихватив свечу, он подошел к замершим девушкам.

- Какие зверушки попались в тенета!

Он приблизил свечу к Катиному лицу, и девушка невольно встретилась с ним взглядом. От разбойника определенно исходила магнетическая сила, его взгляд подчинял и завораживал. Катя почувствовала, что невольно погружается в подобие бреда. Она собралась с силами и отвернулась от опасного мужчины, закрыв лицо руками.

- Ох, хороша девица! - пробормотал разбойник.

- Григорий, не трожь их: соседские, - подал голос старый мельник.

Однако разбойник и не думал отступаться. Он поставил свечу на печь и отнял руки от Катиного лица. Бедняжка затряслась как в лихорадке. Настя вскочила:

- Да что ж это делается, люди добрые! Сенька!

Сенька, уж было задремавший, нехотя поднялся с сундука.