Последний ключ

Паллад, спустившись с каменного уступа, ведущего на перевал, повернул влево. Наши следы очень удачно накрыл начинающийся снежок - мелкий, острый и колючий.

К ночи я не могла даже стонать от усталости и холода. Раньше мне не раз приходилось трястись несколько часов в седле, да и ездить верхом в горах для меня не привыкать, однако треволнения дня, бессонная ночь и снедающее внутреннее беспокойство сделали свое дело - я засыпала на ходу. Поблажек я не просила, однако когда мои спутники решили наконец разбить лагерь, я была счастлива. Толку от моих потуг быть полезной было мало, в конце концов я уснула прямо у костра, едва отставив в сторону кружку с горячим питьем. Меня не остановил даже холод, пробиравший до костей.

Утром Паллад отлучился на пару часов, после чего у нас появился проводник, немолодой мужчина с обветренным лицом, длинными обвислыми усами, немногословный и сдержанный, как все горцы. Его звали Тол.

Пока Лион убирал все следы нашего пребывания в лесу, Паллад положил передо мной стопку одежды.

- Переоденьтесь, леди, - сухо сказал он, - В этом Вы замерзнете. Да и герб Ноа - не лучшее украшение там, куда мы едем.

Я опустила взгляд на куртку, которую стянула у Дуна: тонкая, хорошо выделанная кожа на меховой подкладке, искусно вышитый родовой знак на груди. Всю дорогу я пыталась скрыть это старым плащом конюха, но пожелай кто-нибудь из стражей нас задержать и заметь он герб Ноа - объясняться пришлось бы долго.

Принесенные вещи были добротные, теплые и невыразительные - не привлекут ничьего внимания и спасут от холода. Я хотела поблагодарить Паллада, однако его и след простыл - ни моей признательности, ни моей приязни вообще, как я поняла, ему не требовалось. С той самой минуты, как он согласился проводить меня в Лакит, внимания на мою персону он обращал не больше, чем на лошадь. И даже не так: гораздо меньше, чем на лошадь. К своему Халцедону он относился куда бережнее - без него в горах все-таки трудновато бы пришлось. Я сразу заметила, что лошади у моих спутников прекрасно приспособлены для гор, это были не чистокровные красавцы-скакуны, для которых важна резвость, а полукровки алестинцев, специально натренированные для ходьбы в горах. Таким лошадям не страшно бездорожье да камни и они не пугаются края пропасти. И это сказало мне многое - мои спутники в горы попали не случайно. Однако о цели своего путешествия рассказывать не спешили.

Ехать в обществе мужчин оказалось не так-то просто. Я не была той леди-неженкой, которая без слуг не справится с одеждой или умыванием, но по утрам и вечерам мне требовалось некоторое уединение, чтобы привести себя в порядок. Тело, душу. Спокойно поразмыслить над ушедшим днем или настроиться на новый, омыть руки, стопы, глаза и рот водой с каплей драгоценного лортового масла, вознести молитвы Создателю. Не было привычных вещей, не было привычного порядка и это немного смущало меня.

Мои устои подверглись проверке. Мои привычки разбивались о железную необходимость, о непробиваемую целесообразность. Чаще всего умываться мне доводилось у ледяного ручья, где не то, чтобы сесть для молитвы, а даже удачно встать, чтобы не соскользнуть в воду, было трудно. И все-таки я не желала сдаваться. Отказываться от своих привычек, от того, что долгие годы составляло ритуал моего дня, я не хотела и не собиралась. Отказываться - означало потерять себя. Отказываться - означало предать прошлое.

Мои спутники искоса наблюдали за мной, но делать замечания не спешили. Для них походная жизнь была естественной, обусловленной необходимостью скрываться от ветра, холода, хищников и врагов, их действия были рациональны и скупы, лишены ритуальности и помпезности, мне же трудно было забыть, кто я есть, и поступать так же, как и они. Я не могла заставить себя рвать мясо зубами, если есть под рукой нож, не могла пить из чаши с питьем, предварительно не обнеся ее по кругу над огнем, не могла... О, было много такого, что казалось таким естественным в моих глазах и таким бессмысленным в глазах моих спутников.

Я никого не осуждала ни словом, ни действием, ни мыслью, ведь Лион тоже был лордом, но вести себя предпочитала так, как привыкла. Пусть это и казалось неуместным среди скал, холода и грязи.

Но это была я. И хотела, чтобы меня принимали такой, какая я есть.

Меня и принимали - как надменную леди, не желающую опуститься с небес к тем, кто ходит по земле. Но это, к сожалению, я поняла куда позже.

К Саванному озеру мы приблизились на третий день к вечеру. И здесь нам пришлось расстаться с проводником.

Тол был мрачен и непреклонен - дальше идти он отказывался. Над озером, по краю берега подернутым ломким ледком, высился зуб Хосакка, обойти который нам и предстояло. Место было пустынное, безлесое - только голые скалы и замерзшая вода, но того ужаса, который я видела на лице Тола, во мне оно не вызывало. Озеро как озеро, камни и безудержно свистящий ветер - вот и все.

Паллад и проводник отошли в сторонку, бурно обсуждая трудности нашего дальнейшего перехода, а мы с Лионом остались одни на берегу. За время путешествия нам редко доводилось беседовать один на один, даже когда я обрабатывала его рану, почти совсем зажившую.

- Вас что-то беспокоит? - мягко спросила я, поглаживая по шее свою уставшую лошадку.

- Беспокоит? - рассеянно переспросил Лион и улыбнулся, - Нет, все в порядке.

Увы, в порядке все не было. Чем дальше мы поднимались в горы, тем мрачнее становился Лион. Его жизнерадостность, так приглянувшаяся мне в Харвизе, постепенно истаивала, как сосулька по весне. Лион все больше и больше погружался в себя, а мне не часто удавалось вывести его из этого состояния - Паллад не слишком поощрял нашу болтовню. Признаться, меня это немало удивляло и даже сердило. Стоило только мне начать какой-нибудь ничего не значащий разговор и заметить, как начинают блестеть глаза Лиона, как поблизости тотчас обнаруживался Паллад, способный быстро занять нас чем-нибудь более полезным. А в походной жизни всегда находились неотложные дела. Я никак не могла понять, почему Паллад так тщательно оберегает Лиона от меня, именно так, его от меня, а не наоборот. Какую угрозу для молодого сильного и здорового мужчины я могла представлять?

Еще совсем недавно Паллад без усилий изображал слугу, сейчас же - тоже без усилий - был несомненным предводителем нашего маленького отрядика, который ему безгранично подчинялся. Даже я. Сговорчивость и покладистость я обрела самым неожиданным образом и в этом мне помогли моя собственная неприспособленность и самоуверенность, зато теперь я сполна пожинала их плоды. Да, я тщательно повыдергивала перья у тех дохлых куропаток, что словили Тол и Паллад, но кто ж знал, что прежде чем класть птиц в котел с кипящей водой, их надо еще и выпотрошить? Увы, кухарка из меня была неважнецкая, а точнее сказать, я вообще не представляла себе, как нужно готовить еду. Но ведь это не повод зубоскалить за моей спиной?

Я не умела разводить огонь, не знала, как выбрать место для ночлега, не понимала, что слышит Паллад в звуках гор и леса. Я училась, но в глазах своих спутников все равно выглядела неумехой и вряд ли когда-либо стану другой. В походе я столкнулась с такими вещами, о которых раньше не имела ни малейшего представления, и теперь с ужасом понимала, как трудно пришлось бы мне одной, без умелых и опытных спутников.

- Здесь так мрачно, - внезапно сказал Лион, оглядываясь и нервно передергивая плечами.

Ничего мрачного я не замечала. Каменистый берег, усеянный острыми осколками льда, темно-бурое нутро озера, серо-коричневые голые скалы, зеленоватый изломанный язык ледника, выползающий из-под каменной арки, уходящий ввысь склон горы с белой снеговой шапкой. Огибая озеро по правой стороне (мы шли по левой), вверх поднимались гигантские ступени - время и ветер выветрили камень, но следы человеческого присутствия уничтожить полностью не смогли. Лестница вела куда-то в жерло пещеры, большая часть входа которой была завалена. Обычный горный пейзаж. Почему его считали мрачным или ужасным?