Красные камзолы

Опять же, скажу я вам, местность, где мы идем совсем не выглядит заморским автобаном. Что вы себе представляете при словах "шведский королевский Кексгольмский тракт"? Ага, вот теперь забудьте. Это просто холмы, низины, лес, пустые проплешины занесенных снегом замерзших озер и все это помечено вешками. Чтоб никто не сомневался, что это именно дорога, и ведет она куда надо, и что вы не бродите тут кругами.

Справедливости ради надо сказать, что на тракте оборудована целая система постоялых дворов на расстоянии дневного перехода. А между станциями оборудованы стоянки для телег и путников. Зимой, правда, они занесены снегом, но крыши и навесы вполне угадываются. И встречаются каждые десять-пятнадцать километров пути. Тьфу, блин. Не километров, а верст. Пора привыкать к местным мерительным системам. Километры, граммы и прочие ньютоны появятся только после Французской Революции. Которой здесь еще не было. В этом я точно уверен, так как несколько раз слышал в беседах словосочетание "король хранцузский".

Да, да. Болтать о политике — это развлечение не только нашего времени. Местные тоже страсть как любят почесать языки на эту тему. И примерно в том же формате. "А наша-то матушка-императрица, чай не лыком шита. Ей австрийская императрица грит — иди, мол, для нас саксонца побей, ганноверца побей, датчанина побей. И король хранцузский тоже — мол, иди воюй, а мы тебе денег дадим. А канцлер — давай, мол, с аглицким королем дружбу дружить. А наша им в ответ — не дам, говорит, солдат православных воевать за ваш интерес басурманский. Ей-ей, так и сказала! О том мне проезжий гвардеец сказывал, а он сам в Измайловском полку служит. Сам знаешь, все эти послы-шмослы вот они, как на ладони!" "Да ну? Побожись!" "Вот еще я за пьяного гвардейца божиться буду! Скажешь тоже! Но сказывал он так, точно говорю!"

Вот еще момент. Православие. К религиям в столице вроде бы толерантность. Немецких наемников — лютеран всяких да протестантов с католиками — никто силком в православие не тащит. Магометане тоже служат, говорят. Ландмилиционеры рассказывают, что у калмыцкой легкой кавалерии мулла числится в штает полка с таким же довольствием, как в нашем полку поп. Однако русским же следует быть православными. А то косятся с неодобрением. Не швед ли, часом? Шведов здесь не любят. Оно и понятно — последняя война с Швецией была совсем недавно, лет десят-пятнадцать назад. И Кексгольмский полк принимал в ней самое деятельное участие. Может, потому и не любят.

Да, с православием надо что-то решать. Я-то некрещеный. И это сразу заметят, как только в баню пойдем. Нет, я не в том смысле, что я обрезанный иудей. Просто у меня нет нательного креста. А это здесь — обязательный атрибут христианина. Носят его не напоказ, прячут под нательную рубаху, но, судя по всему, есть он у всех, кроме меня.

Дорога давалась тяжело. Погода была скверная — температура была по ощущениям где-то минус пять, но снег мокрый, тяжелый. Можно было легко вспотеть в зимней одежде, а потом, выходя из леса на открытое пространство мерзнуть под холодным ветром. Многие в отряде простудились и надсадно кашляли. Некоторых больных оставили по дороге на одном из постоялых дворов. Да, вот так запросто и оставили. Ундер-офицер Фомин — тот самый мужик в зеленом, наш начальник отряда — так и сказал: лежи, рекрут, выздоравливай. Как выздоровеешь — добирайся сам до Луги. Бумажку подорожную выписал да и оставил.

А на следующий день, у деревни Левашово, двое дезертировали. Просто с утра на построении не появились. Спросили местных — они и сказали, да, мол, ночью вышли двое и ушли. Куда? А вон тудой и ушли.

Я еще по глупости тогда ляпнул:

— А что, так можно было? — и тут же был сбит с ног могучим ударом кулака Ефима, нашего старшего артели.

От неожиданности упал на снег, попытался встать и пропустил удар под дых.

Ефим схватил меня за волосы, рывком повернул лицом к себе и тихо, без всякой злобы произнес:

— Думай что говоришь. Да зенками-то не вращай так бешено. — наклонился поближе и, глядя прямо в глаза, процедил — Не дури, рекрут. Усек?

Усек. Кивнул, попробовал что-то прохрипеть отбитыми легкими. Ефим резко разжал руку, но мне не дали упасть, подхватили под руки и втащили обратно в строй.

Оказавшийся вдруг рядом Фомин требовательно похлопал стеком по ладони. Ефим повернулся к нему и развел руками:

— Разобрались ужо, господин ундер-офицер.

Фомин посмотрел на меня слегка разочаровано, хлопнул еще пару раз стеком по перчатке, повернулся через плечо и ушел в начало колонны.

Было очень обидно. А еще не по себе от того, как все быстро произошло. Никаких предупреждений, никаких предварительных угроз. Раз! И сразу кулаком. Да еще так спокойно… А я не то что сдачи не дал, но даже не успел подумать об этом. Ведь я помню, в наше время отслужившие ребята говорили, что надо уже в первые же дни себя поставить. Иначе туго придется. Неужели я лох какой и меня теперь все гнобить будут? Вот жеж засада!

Дали команду на выдвижение. Я вместе со всеми скрипел сапогами по притоптанным сугробам и цедил ругательства сквозь сжатые зубы. Ну Ефим, ну гад! Представлял в уме, как я ему отомщу, как я его… Видимо, соседи по колонне заметили это по моему лицу. Мужик справа слегка толкнул меня рукавицей в плечо:

— Брось дуться. Они твои начальники. И спуску тебе не дадут, даже не думай. И ты, ежели, даст Бог, в начальники выбьешься — тоже спуску не давай. И я давать спуску не буду если капралом стану. А знаешь почему?

Я прошипел сквозь зубы:

— Потому что им нужны невольники бессловесные, вот почему!

— Э, нет, парень. Так ты говоришь, да не так. — мужик явно был рад поводу поговорить. Или просто хотел утешить да успокоить — Вольница — она губит, вот что. Ты, как я вижу, из городских, а то и вовсе барчук. А у нас, у крестьян, вольница до добра не доводит. Сегодня староста спустил с рук, завтра дозволил дурака повалять, а в страду уже и не собрать общину, а зимой вся деревня с голоду раз — и вымрет. Так и тут. Главное — вовремя одернуть. Сейчас тебе Ефим в лоб засветил, одернул, значит. А не одернул бы — завтра тебе бы господин ундер-офицер палок выписал бы, али вообще плетей. Ты ему не сват, не брат и не друг-товарищ.

— Да что я такого сказал? Просто же пошутил!

— Нашел время шутки шутить. Да еще с кем! Тут еще рекрутов недосчитались, отряд уменьшился — а ты такой шутки шутишь, что как будто и одобряешь дезертиров. И будто начальник тебе — ровня. Так нельзя, знаешь ли. Мотай на ус науку. И в побег даваться не думай, парень. Не выйдет из тебя дезертира, не той ты породы человек. — тут я было улыбнулся. Ну как же, комплимент сделали, честным человеком назвали, но мужик продолжил — Ты ж как телок неразумный, головой вертишь, все тебе в диковинку, все будто первый раз видишь. Ты ж пропадешь ни за грош. Куда тебе дезертировать? Эти-то двое — оно понятно зачем. Оне землепашцы справные, в армии сгинут ни за грош, а в Левашово тамошний помещик их от рекрутского набора скроет да заново в крепостные обратит, но уже в свои. И будут они снова на земле сидеть да землю эту, значит, пахать. А тебе это зачем? Тебе какой резон в убегать да ворованным крепостным становиться? Не дури, целее будешь. Осознал?

Осознал. Права человека тут не в чести, даже слов таких не знают. А еще осознал, что я не знаю как его зовут. И как зовут многих моих товарищей по отряду. Они же, в свою очередь, все замечают и все подмечают. Но о серьезных вещах молчат, в разговорах травят лишь пустые байки да про политику чепуху всякую. Глаза цепкие, острые, если на них украдкой взглянуть. А прямо взглянешь — так сразу дурака валять начинают. Как тот боксер из анекдота: "А еще я в нее ем". Хитрят мужики, стараются казаться глупее чем они есть на самом деле. Да и мужики ли? Вот если вот этому, что справа от меня идет, на вид лет тридцать. А если бороду сбрить? Будет выглядеть как старшеклассник нашего времени. Но глаза уже взрослые. Ловлю себя на мысли что хочется их на "вы" называть, как старших. Хотя вряд ли они сильно старше меня, а то как бы и не помладше были. Если по возрасту, конечно.