Красные камзолы

Блин, а ведь весь текст присяги — это одно-единственное предложение, без точек! И произносить это надо на одном дыхании! Елки-палки, да Лев Толстой просто гений кратких предложений, если со здешними сравнить!

— …и надлежит, и как я пред Богом и судом Его страшным в том всегда ответ дать могу, как суще мне Господь Бог душевно и телесно да поможет. В заключении же сей моей клятвы целую слова и крест Спасителя моего. Аминь!

Уф! Закончили. Аминь! Все ребята достали нательные кресты и поцеловали. Один я как дурак. Ефим поцеловал два раза. Один раз сказал "Аминь" и поцеловал, потом сказал "за крестного моего Георгия — аминь!" и еще раз поцеловал, после чего снял руку с моего плеча.

Потом по одному, с левого края строя начиная, начали выходить к знамени. Фомин нам загодя объяснил что делать надо. Подошел, опустился на одно колено, поцеловал угол знамени, потом прошел дальше, к столику писаря. Там надо расписаться в присяжном листе. Я иду вторым сразу за Ефимом, по ранжиру. Ну то есть по росту нас так построили. Ранжир, ага. Это от английского "range", что ли? Тогда почему рост? Блин, да что ж столько посторонних мыслей в голову лезет, торжественный же момент! Вон у ребят какие лица одухотворенные. Для них это явно целое событие. Новая жизнь начинается. Они теперь более не крестьяне, они теперь солдатского сословия. Другие права, другие обязанности, другие правила.

Так, бумага. Большой лист, формата на глаз эдак А3. Озаглавлен "Присяжной лист", чуть ниже четыре строчки мелким почерком неразборчивой вязи букв. Список имен. Писарь указывает мне мое, под номером два: "Георгий Серов". Ага, а выше под номером один — "Ефим Иванов". Оригинальная у моего крестного фамилия. А напротив фамилии — крестик стоит. Он что, неграмотный? Хм… Беру у писаря перо, ставлю подпись как в паспорте. С завитушками так, красиво. Смотрю в низ листа. Ага, а там дата стоит: 26 марта 1756 года от Р.Х. Запомним и подумаем на досуге, о чем мне это может говорить.

Дальше часть людей Фомин увел в казармы, а для остальных процедура продолжилась. Построенных в одну шеренгу бывших Кексгольмских ландмилиционеров выстроили в одну шеренгу, офицер прочитал им торжественную речь о производстве их в капралы, вручил какие-то желтые ленточки и они начали приносить присягу заново. Традиция здесь такая — после изменения чина присягать по новой. На этот раз каждый из новоявленных капралов читал присягу вслед за попом по очереди, а не все хором, как мы. Потом снова целование знамен. Сначала имперского, белого с черным двуглавым орлом и черными же уголками, потом второго, желтенького такого с красными уголками и крепостными воротами в центре полотнища. Непривычное такие знамена. Никаких тебе ровных чередующихся полос, сплошные узоры и рюшечки.

После присяги новоявленные капралы отправились в казарму, ну а мы с Ефимом потопали вслед за попом. Принимать крещение. Снова молитвы, снова "отрекаешься ли ты от сатаны", только на этот раз без видений. А затем — снова присяга, только я на этот раз один и без поручителя. И на моей груди, под термобельем, на обычной тесемке висит маленький, аккуратный деревянный крест.

Солнце уже давно село, а мы все без обеда. Очень хотелось есть и наконец-то отдохнуть, потому в казарму мы шли очень быстным шагом, почти бегом. Казарма, правда — это я слишком пафосно назвал. На самом деле это двухэтажный деревянный амбар с большой кирпичной печью по центру. С земляными полами, деревянными нарами и без каких-либо перегородок. Большой такой шалаш. Делали его явно на скорую руку и особо не заморачивались качеством да изысками архитектуры. Второй этаж — для старослужащих, потому как там теплее. Первый — для всех остальных.

То, что нам в котле оставили ребята из нашей артели мы с Ефимом смолотили за минуту. Да, да, артель наша сохранилась, хоть и было нас тут теперь всего восемь человек вместо двенадцати, вышедших из Кексгольма. А потом — сюрприз! В честь принятия присяги каждому — чарку водки. Прямо там, в казарме. Два бойца в мундирах выкатили бочку в прихожую и прям там налили. А мне — две, вторую в честь крещения. Новоявленным капралам — три. За звание и вторую присягу.

Местная водка, да под скромный ужин быстро свалила меня с ног. Не то чтобы шибко крепкая, сорока градусов явно нет, но с устатку разморило очень сильно. Уже на автопилоте добрел до деревянной лежанки, которую мне указали ребята как мое место и рухнул спать, наскоро укрывшись курткой. Отбой!

Глава 4

— Осторожно, двери закрываются. Следующася станция — Синево!

Электричка мерно загудела, набирая ход. Толстый пожилой мужик сидел напротив меня и чему-то улыбался в усы. Я быстро оглядел вагон. Странно. Люди были какие-то… ненастоящие, что ли. Больше похожи на растровые текстуры из старых компьютерных игр. Окно было покрыто узорами измороси, за которым — темнота.

Мужик явно чего-то хотел от меня. Вон как нетерпеливо вытирает об серый растянутый свитер свои жирные ладони, перепачканные в беляше, который он купил у разносчика еще когда проезжали Сосново.

Ладно, раз он так хочет — то начнем разговор.

— Привет — оригинальное начало, не правда ли?

Мужик будто этого и ждал. Заржал в голос на весь вагон, запрокинув голову и обнажив желтые некрасивые зубы с кариозными дырками. Ну вот, теперь все нормально. В том видении в Вырице он тоже так же ржал. И в новогоднюю ночь тоже.

— Смешно тебе, да? Ну так расскажи мне шутку, толстый. Я тоже посмеюсь. — Почему-то захотелось спровоцировать конфликт. Странно. Вроде бы мы пили тогда, а я по-пьяни веселый и добрый, в драки не лезу. А тут взялся провоцировать. Что это со мной? Как-то он ненормально на меня влияет.

Мужик еще несколько раз всохотнул — напоказ, нарочно. Будто в телевизионном ситкоме. Потом вдруг резко успокоился и серьезным голосом произнес:

— А ты хорош, малец. В истерике не бьешься, не кричишь, мол, верни меня обратно. Не спрашиваешь как жить дальше. Указаний не требуешь, наград всяких тоже. Молодец! Из тебя выйдет справный рекрут. Отслужишь до седины в забытом Богом гарнизоне, а потом сморит тебя лихоманка и закопают в солдатской могиле. И никто не вспомнит, кто ты был и зачем такой жил. Прекрасный план.

Хех! Конфликт, походу, все-таки будет. Вон он, уже к оскорблениям переходит. Скандалы — это я люблю.

— Тебе-то какая печаль, толстый? Живу себе и живу. Просто меньше бухать с незнакомыми надо, вот и вся мораль — давай, мужик, скажи какое-нибудь прямое оскорбление и сразу получишь в рыло. В свое жирное мурло. Дай мне повод, ну!

Мужик вытер жирной ладошкой свои грязные усы и продолжил таким же спокойным голосом.

— Все нормально, малец. Вживайся, адаптируйся, лишних вопросов не задавай. Не время нам с тобой сейчас о себе заявлять. Прогрессорством не занимайся, слышишь? Внимание ненужное привлечешь. Сначала узнай как тут оно все устроено да научись всему. Учись справно, инициативу проявляй, не бойся устать, не бойся показаться дураком. Пока все идет хорошо, ты там, где и должен оказаться. Где-то годик надо будет тебе прожить без приключений, понял? Слабы мы с тобой еще слишком, не хочу чтобы соперник тебя раньше времени выстегнул. Ну а я твоим родителям буду письма слать твои, все как уговаривались. За это не волнуйся.

Хм, кажется, не будет конфликта. Вон какой добродушный сразу стал. Блин, и про родителей моих помнит. А я, если честно, за эти две недели их и не вспоминал ни разу.

— А зачем это все? Что за игра, что за правила? Во что я играю, если, говоришь, мне предстоит сгинуть в гарнизоне от старости простым солдатом?

— Игра простая. Попаданцы, слышал такое? Ну так вот. В тот мир пришел попаданец, начал прогрессорствовать и менять историю. В принципе — удачно. Тот мир, в котором ты живешь — он уже сильно отличается от того, из которого пришел попаданец. Только вот по правилам каждый из нас получил право ввести по своему игроку. Кто знает, может, кому и выпадет шанс создать свою империю. Взгляни в окно.