Страница 3 из 6
Мелькнули встречные фары, водитель почему-то затормозил и обернулся к ней. «Ну вот, сейчас начнёт приставать, а до дому ещё порядком ехать».
– Мадмуазель, я старый человек и не люблю, когда плачут молодые симпатичные девушки. Вам есть где ночевать?
«Боже, он точно принял меня за проститутку!» – промелькнуло в голове Кристиан.
– Я не та, за кого Вы меня принима… (Je ne suis pas celle que vous croyez), – сорвалась с языка расхожая во Франции женская фраза, но на последнем слоге Кристиан осеклась. Водитель включил свет, и она увидела его лицо – участливое и доброе. – О, извините! Просто иногда таксисты пристают в машинах.
– Я догадываюсь, нет, я хотел сказать, что если Вам негде ночевать, то у меня есть свободная комната. Точнее, не у меня, но есть. – Кристиан не отвечала, тогда он продолжил. – Я снимаю квартиру с другом, а он сейчас в больнице, беспокоит старая рана, больше сорока лет прошло, знаете ли, а время нас всё равно догоняет, от него не убежишь.
– Спасибо, у меня есть квартира. Вы очень любезны, – сказала она и, не выдержав, расплакалась.
Слёзы сами потекли из её глаз, она даже не поняла, как это произошло. Наверное, неожиданное участие и готовность помочь со стороны совсем незнакомого человека, к тому же таксиста, пробили какую-то стену внутри неё. Кристиан плакала, даже не вытирая слёзы, просто обхватила руками раскрасневшееся в тепле лицо и дала волю чувствам. Плечи её подрагивали, она почти беззвучно всхлипывала, не обращая внимания на шофёра такси. Тот молча смотрел на девушку, понимая, что говорить в таких случаях бесполезно. Наконец, Кристиан стала успокаиваться, вытерла лицо, но время от времени она ещё продолжала вздрагивать. Таксист заговорил.
– У Вас будет ребёнок?
– Да-а, – протянула Кристиан.
– И Ваш мужчина не хочет на Вас жениться?
– Да-а! Не может.
– Он женат, и у него есть дети?
– Да-а, – произнесла Кристиан, вслипнув в последний раз.
– Это такая банальная ситуация, знаете ли. Но Вы, наверное, сможете справиться сама? Конечно, Вам будет трудно, но мне почему-то кажется, что Вы всего добиваетесь сами.
«Как этот иностранец видит всё насквозь!» – удивилась про себя Кристиан и кивнула в ответ на его вопрос.
– Тогда позвольте мне сказать, что Вы напрасно мучаете себя. Вы даже представить себе не можете, как ничтожны Ваши беды! Ведь Вы дадите жизнь человеку! Это счастье! И, конечно, временные трудности, которые Вас ожидают, никак не сравнимы с бедами, которые приносит смерть близких людей. Я могу Вам немного рассказать о себе? Возможно, это придаст Вам силы.
– Пожалуйста, мсье, – Кристиан не хотела слушать чужие истории, ей было совершенно не до того, но от разговора с этим таксистом она начала успокаиваться.
– Спасибо, меня иногда тянет излить кому-нибудь душу. Вот Вы плачете потому, что у Вас будет ребёнок, а я иногда позволяю себе выпить в одиночестве целую бутылку кальвадоса только потому, что у меня нет семьи и нет детей, и уже никогда не будет. Понимаете, насколько относительны человеческие проблемы? Вы горюете из-за того, что родится ребёнок, а я напиваюсь вдрызг из-за того, что его нет и не никогда не будет!
– У нас, наверное, разные жизненные ситуации? – робко заметила Кристиан.
– Вы совершенно правы, моя жена умерла от туберкулёза почти сорок лет назад, после её смерти долгое время я даже не искал другую женщину, да и работа отнимала все силы, если честно. Я был шахтёром в Рубе. Тяжёлая, утомительная работа и постоянные ссоры с поляками, тоже там работавшими. Они нас не любили. Там я заболел и прозябал в нищете – денег не хватало даже на лечение, не говоря обо всём остальном. Хорошо, помог друг, тот самый, что сейчас в больнице, если бы не он, я бы, скорее всего, умер.
– Неужели, у Вас совсем нет родственников, близких людей? – спросила Кристиан.
– Увы, у меня нет даже племянников. Мой брат погиб в Крыму, в двадцатом году.
Кристиан знала только одноимённую улицу в Париже, и кое-что слышала про Крымскую войну, теперь она связала эти два названия.
– Это в России?
– Да, оттуда, до войны четырнадцатого-восемнадцатого годов я был обеспеченным человеком, отец мой служил важным сановником, а я – офицером в гвардейском полку. У нас было всё – небольшое родовое имение, хорошая дача под Петербургом, огромная квартира в центре города, четыре человека прислуги. Тогда я не хотел замечать, что у многих ничего такого не было, а на окраинах города в хибарах жила беднота, мне просто казалось, что так устроен мир. Потом те, у кого ничего не было, расстреляли моего отца, а мать, ослабленная голодом, умерла от простой инфекции.
– Извините, мсье, – рассказ незнакомца начинал захватывать Кристиан, и она даже стала забывать о своих невзгодах, – ваш отец в чём-то провинился перед новыми властями? – Она немного читала о революции в России.
– Только в том, что он оказался заложником. Летом восемнадцатого года в Петербурге убили одного важного большевика, за что были взяты заложники, из тех, кого власти считали своими потенциальными врагами. Мой отец попал в этот список, его казнили вместе с несколькими сотнями других несчастных. Мне повезло только потому, что я к тому времени покинул Петроград и присоединился к противникам режима. Да, ещё у меня была сестра, но она пропала, после смерти матери она оставила Петроград, то есть Петербург. С тех пор я о ней не знаю ничего. Даже о том, что умерла мать, я услышал позже от чужих людей. А мой друг, тот, что сейчас в больнице, тогда потерял жену и ребёнка. Они умерли от тифа, как сотни тысяч других людей в России. Я Вам всё это говорю, чтобы Вы лучше осознали: рождение нового человека – это не беда. Беда – когда человек умирает, особенно преждевременно, ещё хуже, когда умирает молодым. Жутко терять близких людей, а Вы имеете счастье обрести ребёнка. Вы пока не представляете, какое это счастье. Конечно, Вам будет трудно, но я уже говорил, я верю, что Вы справитесь. Однако я заболтался, извините меня, я повторюсь, иногда хочется излить кому-нибудь душу. Ведь я Вам так завидую!
Кристиан улыбнулась, действительно, насколько на свете всё относительно, и все её беды на самом деле показались ей не такими уж страшными. «Справлюсь сама!» – на этот раз уверенно сказала она себе, повторяя слова незнакомца. «Я смогу, спасибо тебе, русский таксист! Я ни за что не буду делать аборт! Слышишь, Клод! Ты увидишь, я смогу!»
Водитель бесшумно тронул, машина поехала по ночным улицам. Дождь еле слышно стучал по крыше машины, «дворники» монотонно смывали капли с ветрового стекла. На тёмном асфальте вода стекала в боковые канавки, а оттуда в люки ливневой канализации. Всё было как всегда. Обычный пейзаж, обычный мелкий зимний дождь. Ничего особенного. Так часто бывает зимними вечерами, ночами и днями, с той лишь разницей, что днём сквозь сплошные облака всё же пробивается немного солнечного света, и поэтому тогда даже в плохую погоду город кажется чуть веселее.
«Вот и приехали», – поглощённая созерцанием ночи Кристиан не успела шевельнуться, как шофёр услужливо распахнул дверцу.
– До свидания, мадмуазель, всё будет у вас хорошо!
– Подождите, а деньги, – почти крикнула Кристиан вслед садившемуся в машину водителю.
– Оставьте их себе, – опять повернувшись к ней, сказал русский, – вас ведь уже двое, мне хватает, теперь даже за лечение друга платить не надо, а разбогатеть снова всё равно не удастся.
И, сняв кепку, он молча взял её кисть в свою ладонь, поднёс к губам, поцеловал руку и исчез в темноте неосвещённой машины. Кристиан была ошеломлена, до этого она только в кино видела такое. «Я даже не спросила его имени!» Не обращая внимания на дождь, совсем промокшая девушка провожала глазами удаляющееся такси. Потом ещё долго в её сознании стояла картина склонившего непокрытую голову посреди ночной парижской улицы седого человека с бакенбардами.
P.S. Пьер пришёл жить к Кристиан, лишь когда их общему ребёнку исполнилось семнадцать лет, официально он до самой смерти оставался женатым на Хильде.