Золотая тигрица

— Тихо, тихо, — шепнул он мне на ухо и, помедлив несколько мгновений, начал двигаться — неторопливо, размеренно, плавно. Боль ушла, осталась только сладкая обжигающая истома и желание двигаться в едином ритме, подаваясь навстречу и принимая его в себя еще глубже.

Быстрая судорога удовольствия нахлынула на меня почти сразу — сказались долгие годы вынужденного воздержания. Я почти вонзила пальцы в плечи Тобби, то ли желая оттолкнуть его, то ли стремясь прижать к себе еще сильнее. Он мягко усмехнулся, прикоснулся к моим губам легким, невесомым поцелуем и произнес:

— Ты… необычная, Вера.

— Молчи, — прошептала я, нетерпеливо двинув бедрами.

Молчи и получай удовольствие.

Господину министру оставалось жить чуть больше часа. Впрочем, он не знал об этом. Теперь Тобби двигался с жесткой размеренностью механизма, задевая внутри меня ту самую точку, от которой по всему телу пробегали волны удовольствия. Его движения становились все быстрее и резче, пульсирующие спазмы в низу живота буквально выбивали из меня стоны удовольствия, и всего этого было мало, и хотелось еще, и еще… Мне казалось, что я балансирую на острой грани между этим миром и каким-то другим, неизведанным — тем, в котором тело уже не принадлежит мне, не подчиняется.

Когда-то Альфред сказал, что секс в миссионерской позиции — самое скучное занятие на земле после богословия. Я нынешняя — не та запуганная девочка, которая пошла с ним к алтарю — сказала бы, что все зависит от партнера.

А затем все мысли и воспоминания попросту снесло тяжелой огненной волной наслаждения. Я расслабленно обмякла на сбитом шелке простыней, Тобби отстранился, и я почувствовала, как по животу плеснуло горячим.

Напрасные предосторожности. Впрочем, Тобби об этом не знал.

Где-то далеко-далеко зазвенели часы: десять вечера. Тобби мягко привлек меня к себе, легонько поцеловал в висок и спросил:

— Ты ведь западянка, да?

— Да, — откликнулась я. — Почему ты спрашиваешь?

— Мой заместитель уверяет, что западянки — нечто среднее между снулой рыбиной и поленом, — негромко ответил Тобби. — То ли я такой счастливый, то ли ему не повезло.

— Ты счастливый, — улыбнулась я. Господин министр делал своеобразные комплименты — впрочем, это уже было неважно. — Знаешь, почему?

Должно быть, что-то в моем голосе насторожило Тобби: он резко сел на кровати и пристально посмотрел мне в глаза.

— И почему же? — он старался говорить спокойно, однако я услышала знакомые нотки страха — того самого, который наполняет человека перед неминуемой гибелью, и который никак нельзя контролировать.

— Потому что твоя смерть будет относительно легкой, — промолвила я и тоже села. Тобби растерянно дотронулся до шеи, и я понимающе кивнула: — Да, все правильно. Сначала паралич гортани — на помощь ты уже не позовешь.

Тобби оторопело посмотрел в сторону двери. Скрюченные пальцы сползли с шеи, рука безвольно обмякла на коленях, и Тобби безвольно распластался на кровати. Вторая стадия — полный паралич. Я улыбнулась: самое время переменить позу — сядем так, чтобы голова умирающего министра покоилась у меня на коленях.

— Детектор артефактов и оружия? Я заметила. Понимаешь, Дерек, дело в том, что у меня нет оружия. И артефактов нет. Я сама — оружие.

С побелевших губ министра сорвался хриплый стон. Его взгляд по-прежнему был направлен на меня, и в нем отражалась невыносимая мука.

— Третья стадия — полная остановка сердца, — с искренней горечью промолвила я. — Прости, Дерек. Но я должна защитить Дамьена.

Я запустила пальцы в волосы, взлохматила их как следует и закричала.

Охрана среагировала на мой вопль просто молниеносно. Похоже, министр, понимая свою роковую зависимость от артефакта, отработал с ними всю процедуру спасения: спустя десять минут после того, как люди в серой форме ворвались в спальню, Тобби уже доставили в королевский госпиталь, но я прекрасно знала, что ему не помогут.

Допрашивать меня никто не стал: то ли пощадили честь дамы, то ли клиническая картина и без того была ясна. Надорвался господин Тобби, умер на дорогой куртизанке. Подошел к вопросу с излишним фанатизмом.

Я вернулась домой и, рухнув в постель, сразу же уснула. И наутро, когда, по старой привычке, я поднялась ровно в шесть, все, что произошло вчера, казалось мне дурным сном.

Впрочем, Фюке, который уже сидел в гостиной, доказал всю реальность минувшего вечера.

— Друг мой, что-то вы рано, — сказала я, сонно потирая глаза и усаживаясь в кресло. Порядочные дамы, конечно, не будут встречать мужчин спозаранку и в таком виде — на мне была ночная сорочка и халат, вот и все — но одним из плюсов моего образа независимой леди была возможность игнорировать мелочи.

— Душа моя, даже не знаю, что сказать, — Фюке развел руками. — С одной стороны мне, конечно, завидно. Испытать такое невыразимое удовольствие с настолько страстной женщиной… Но с другой стороны я бы еще пожил.

— Несчастный Дерек… — проговорила я. Слухи разлетаются быстро, особенно в столице. Оставалось надеяться, что в газетах не будут рассказывать детали кончины министра. А болтовня — да пусть болтают. На чужой роток не накинешь платок. — Его смерть потрясла меня. Не могу поверить.

— Он не умер, — сообщил Фюке.

На мгновение мне показалось, что я падаю в черную бездну. Сказанное практически парализовало меня, впечатало в кресло. Не умер, Тобби не умер — но как? Как это возможно? Мысли метались, как встревоженные птицы, и я не могла ухватиться ни за одну из них.

— Он жив? — едва смогла выговорить я. Фюке кивнул и, правильно оценив выражение моего лица, поспешил объяснить:

— Поверьте, эта жизнь хуже смерти. Медикусы подобрали ему новое сердце, техники и маги сейчас работают над артефактами, но министр погружен в искусственный сон и вряд ли восстанет от него прежним. Как минимум утратит память.

То, что мертво, не может умереть. Я сумела взять себя в руки и подумала, что если Дерек Тобби действительно мертвец, оживленный магией и наукой, то связь со мной не могла уничтожить его окончательно. Мне, дьявол побери, следовало догадаться об этом.

В любом случае, я выиграла время. Отсрочка в моей ситуации дорогого стоила.

— А что же будет с министерством? — спросила я. — Кресло министра можно покинуть только вперед ногами.

Фюке неопределенно пожал плечами.

— Его заместитель станет временным исполняющим обязанности, — сообщил он. Я вспомнила о невезучих отношениях этого заместителя с западянками и мысленно усмехнулась.

— Собственно, я пришел в такую рань ради вашего интереса, — перешел к делу Фюке. — Вы спрашивали меня про Миерхольта, итак. Артефактор, продувная бестия, работал с Бувье и Фуатом. Причем Фуата своими выходками довел чуть ли не до апоплексического удара. Фуата! Он клялся, что лично этому Миерхольту задницу наизнанку вывернет — глядь, на следующее утро уже лучшие друзья. А почему? А потому, что Миерхольт принес артефакты, и Фуат запрыгал до небес.

Я невольно поежилась. Фуат был прежним королем преступного мира, славился своей жестокостью и каким-то запредельным изуверством в сочетании с неспособностью видеть берега и границы. Это и привело его к печальному финалу: госпожа Маранзарис, нынешний директор полицейского управления, сумела-таки арестовать Фуата за какую-то мелочь вроде неуплаты налогов, а потом собственноручно расправилась с ним, вогнав в глаз рояльную струну. Вся родня Маранзарис погибла от рук приспешников Фуата, так что я прекрасно понимала ее мотивы. Потом корону Фуата поднял Бувье, и все вздохнули с облегчением.

— Да уж, примечательный тип, — промолвила я. — Скоро на бульваре Кивотт поставят оперетту про его жизнь.

— Ни малейшего сомнения, — со знанием дела кивнул Фюке. — Так вот, я выкопал еще одну любопытную вещь. Башню Кастерли вы, конечно, знаете?

Я утвердительно качнула головой. Да, успела познакомиться буквально вчера. Тесное вышло знакомство.

— Так вот, уже пять лет она в собственности Миерхольта! — важно произнес Фюке и откинулся на спинку кресла, оценивая произведенное впечатление. — Но и это еще не все. До этого ею владел… догадайтесь, кто?