Страница 3 из 10
Но если держать в уме этимологию слова «социальное», то сходство между двумя подходами окажется гораздо большим. Хотя большинство социологов предпочло бы называть «социальным» нечто гомогенное, вполне допустимо обозначать тем же словом некий след связей между гетерогенными элементами. Поскольку в обоих случаях происхождение этого слова одно и то же – от латинского корня «socius», то можно сохранить приверженность изначальным интуициям социальных наук, определив социологию не как «науку о социальном», а как прослеживание связей. В таком понимании прилагательное «социальное» обозначает не вещь среди других вещей, вроде черной овцы, затесавшейся среди белых, а тип связи между вещами, которые сами по себе не являются социальными.
Вначале такое определение кажется абсурдным, поскольку рискует выхолостить социологию, отсылающую теперь к любому типу агрегатов – от химических связей до правовых, от атомных сил до корпораций, от физиологических структур до политических альянсов. Но дело именно в том, что эта альтернативная ветвь социальной теории стремится дать возможность заново соединить все эти разнородные элементы в каком-то определенном порядке. Это вовсе не поразительная гипотеза, а, напротив, самый обычный опыт, который мы имеем при встрече с таинственным ликом социального. В продажу поступает новая вакцина, предлагается новая должностная инструкция, создается новое политическое движение, открывается новая планетная система, принимается новый закон, происходит новая катастрофа… В каждом случае нам приходится перетряхивать свои представления о том, что было связано воедино, потому что прежнее определение стало до некоторой степени бесполезным. Мы уже не уверены в том, что такое «мы». Кажется, мы связаны «узами», которые не похожи на регулярные социальные связи.
В последовательных изменениях корневой группы слова «социальное» просматривается четкая этимологическая тенденция [Штрум, Латур, 1987]. Она направлена от наиболее общего к наиболее поверхностному. Этимология слова «социальное» также поучительна. Его корень – «seq-, sequi», а первичное значение – «следовать». Латинское слово «socius» означает «спутник», «товарищ». Историческая генеалогия слова «социальное», судя по различным языкам, изначально восходит к «следованию за кем-то», затем идет «членство» и «объединение» и, наконец, «иметь что-то общее». Следующее значение слова «социальное» – иметь долю в коммерческом предприятии. «Социальное» (social) в смысле «общественного договора» (social contract) – изобретение Руссо. «Социальное», фигурирующее в словосочетаниях «социальные проблемы», «социальный вопрос», – новация, относящаяся к девятнадцатому веку. Похожие слова типа «социабильный» относятся к навыкам, позволяющим индивидам быть учтивыми в обществе. Как можно видеть по биографии этого слова, с течением времени его значение сужается. Начав с определения, распространяющегося на все виды связей, теперь мы в обыденном словоупотреблении ограничиваем значение этого слова тем, что осталось после того, как политика, биология, экономика, право, менеджмент, технология и т. п. забрали свои доли связей.
Из-за этого постоянного сужения значения слова (общественный договор, социальный вопрос, социальные работники) мы склонны ограничивать «социальное» человеческим миром и нововременными обществами, забывая о том, что сфера социального гораздо шире. Де Кандоль первым создал «наукометрию» – использование статистических методов для измерения научной деятельности и, как и его отец, занимался социологией растений [Кандоль, 1873/1987]. Он рассматривал кораллы, бабуинов, деревья, пчел, муравьев и китов как тоже «социальные существа». Такое расширенное понимание социального было признано социобиологией [Уилсон, 1975]. К сожалению, это начинание только утвердило социологов в их худших опасениях относительно расширения понимания социального. Однако вполне возможно сохранить это расширение, не придерживаясь слишком ограниченного определения действия, которое предлагается применительно к организмам в большинстве социобиологических обзоров.
Итак, общий проект того, что, как предполагается, мы делаем вместе, подвергается сомнению. Наступил кризис самого чувства принадлежности. Но для того, чтобы дать себе отчет в этом ощущении кризиса и следовать этим новым отношениям, необходимо выработать новое представление о социальном. Оно должно быть гораздо шире, чем то, что обычно именуют этим словом, но строго ограниченным прослеживанием новых связей и построением их сборок. Вот почему я намереваюсь определить социальное не как отдельную область или особый тип вещей, а лишь как очень своеобразный процесс переустановления связей и пересборки.
С этой точки зрения право, к примеру, не должно рассматриваться как то, что следует объяснять – в дополнение к его собственной логике – «социальной структурой»; напротив, его внутренняя логика может прояснить некоторые черты того, что заставляет ту или иную связь существовать дольше и распространяться шире. Что бы мы знали о помещении [судебного] дела в «более широкий контекст», если бы не способность правовых прецедентов устанавливать связь между частным случаем и общим правилом?[4] Науку с ее объективностью не следует замещать ее «социальной рамкой», «очерченной социальными силами», поскольку ее объекты сами разрушают любой заданный контекст, когда в исследовательских лабораториях вступают в непредсказуемые связи чуждые друг другу элементы. Подвергнутые изоляции носители вируса атипичной пневмонии с огорчением узнают, что не могут больше в прежних формах «поддерживать связь» с родителями и партнерами из-за мутации микроскопического вируса, существование которого было открыто благодаря громадному институту эпидемиологии и вирусологии[5]. Религию не следует объяснять социальными силами, поскольку по самому своему определению, и более того, по самому своему названию она соединяет сущности, не являющиеся частью социального порядка. Со времен Антигоны каждому известно, что значит поступать по велению богов, несводимых к политикам, вроде Креонта. Организации не нужно помещать в «более широкий социальный контекст», поскольку они сами предоставляют очень практическое понимание того, что означает быть включенным в «более широкую» конъюнктуру. Наконец, какой пассажир в аэропорту знал бы, где проход на посадку, если бы постоянно озабоченно не бросал взгляд на номер, отпечатанный на посадочном талоне и обведенный красным рукой служащего авиалинии? Может быть, нет смысла искать под поверхностной болтовней политиков действие «таинственных скрытых сил общества», поскольку без этих самых речей потерялась бы львиная доля того, что мы понимаем под выражением «быть частью группы». Без противоречащих друг другу версий воюющих сторон в Ираке кто в «оккупированном» или «освобожденном» Багдаде знал бы, как отличить друга от врага?
И это верно в отношении всех других областей[6]. В то время как в рамках первого подхода любые виды деятельности – право, наука, технология, религия, организация, политика, менеджмент и т. д. – могут быть соотнесены с одними и теми же социальными структурами, стоящими за всеми ними, и объяснены этими же структурами, согласно второй версии социологии за любым из этих видов деятельности нет ничего, порождает ли их взаимосвязь общество или не порождает. В этом основное расхождение между двумя версиями. «Быть социальным» уже не является безопасным и непроблематичным свойством. Это процесс, который может и не привести к вычерчиванию (trace) новой связи и к построению заново какой-либо хорошо согласованной сборки. Как мы постепенно выясним на протяжении этой книги, то, что принято называть «социальным объяснением», послужив с пользой ранее, стало контрпродуктивным способом прерывать образование связей вместо того, чтобы его возобновить снова.
4
См.: Ewick P., Silbey S. S. The Common Place of Law and Silbey’s contribution to Bruno Latour; и Weibel P. Making Tings Public: Atmospheres of Democracy.
5
Хотя исследования научной практики дали главный импульс разработке этого альтернативного понимания социального, она будет рассматриваться позже, когда будет определена четвертая неопределенность.
6
Только в части второй мы увидим, как переформулировать эту оппозицию более тонким, чем инверсия причины и следствия, образом.