Страница 4 из 7
Потом был Ленинабад…
Я после института распределился в ИФЗ – академический институт, а по тем временам работать в академической системе и заниматься чистой наукой было, ой, как престижно. Выдали мне, молодому специалисту, красную книжечку – пузатую такую, с выдавленным гербом и строгой лаконичной надписью – Академия Наук СССР. И почувствовал я в себе избранность и гордость от сопричастности к миру большой науки.
Месяца два я просидел в Ленинабаде (мы тогда полигон для прогноза землетрясений организовывали), и тут подкатил новый год. Домой хотелось до одури, там жена молодая – мы с ней только год как поженились. Так вот, незадача – самолеты перестали летать. Я уже не помню сейчас причины, по-моему, перебои с керосином по всей стране. Не суть. Новый год провести дома – вот основная идея, которая разъедала тогда мой мозг. Обреченно добрел до ж/д касс – билетов, естественно, нет и не предвидится.
И тогда я решился. Надел кургузый костюмчик, поехал на вокзал, нашел дверь с надписью «начальник вокзала», постучал, уверенно вошел и со словами: «Академия наук! Служба прогноза землетрясений!» – уверенно сунул в лицо сидящего за столом человека свою красную книжицу.
Усталый задерганный пожилой мужчина в мятой несвежей форме молча, с тоской смотрел на меня. Чувствуя несоответствие громких фраз и внешнего вида сидящего за столом начальника вокзала, я стушевался.
– Академия наук… Работа… Прогноз землетрясений… Билеты на Москву… Самолёты не летают… Новый год… Семья…
Он молча слушал, обдумывая что-то про себя. Я выдохся и замолчал.
– Сколько человек?
– Трое.
– Плацкарт. Иди в кассу, я предупрежу.
– Может, купе?
Катить предстояло через всю страну, трое суток, а «среднеазиатский плацкарт» – это не то, что плацкарт в России, уж поверь мне, – куда грязнее и забитей.
– Плацкарт, – как отрезал.
И пошел я в кассу, стыдливо засовывая красную книжицу с давленным гербом в карман пиджака.
***
А Баку?! Мы с Толиком Наклоновым поехали туда в командировку – принимать скважинные приборы, изготовленные специально для нас местным КБ. Толик был «прибористом», я же мнил себя матёрым геологом, и поэтому поглядывал на него чуть свысока.
Улетали из Москвы поздней осенью (снег уже кое-где лежал), надеясь понежиться в тепле, погреться на солнышке.
Несуразица началась сразу. Стоим с Толиком в накопителе, в стороне от всех, мирно беседуем. Смотрю, народ двинулся в сторону автобуса, который должен везти к самолёту, Толик задергался, занервничал.
– Не суетись, – говорю со знанием дела. – Пускай все пройдут, чего давиться, мы же всё знаем, не первый раз летим.
Зашли в автобус, не спеша, последними. Подвезли к трапу. Я снова ненавязчиво отвожу Толика в сторону – мол, не спеши, пусть все зайдут, мы потом, мест на всех хватит.
Последними, оживленно беседуя, не спеша поднялись по трапу, протянули билеты улыбчивой стюардессе. Та посмотрела на билеты, потом с интересом посмотрела на нас и, все с той же дежурной улыбкой, объявила: «Ребята, у Вас билеты-то на Баку, а этот борт летит в Уфу».
– А как? А мы? А куда? – оторопь и непонимание.
Та только плечами пожала, безразлично осматривая поверх наших голов пустынное лётное поле.
И побежали мы с Толиком, одинокие, по бесконечному, овеваемому всеми ветрами летному полю к каким-то игрушечным самолетикам, видневшимся вдалеке, и сумки, груженные вещами, били нас по ногам.
Дуракам везёт! Откуда ни возьмись, вырулил автобус. Мы заполошно замахали руками. Он притормозил. И вот оно чудо – везет этот автобус пассажиров Бакинского рейса.
Думаете, на этом всё закончилось? Куда там…
При подлёте к Баку как-то активизировались стюардессы, лица посерьезнели, забегали по салону. А тут и радио заговорило: «В Баку объявлено штормовое предупреждение, садиться будем на запасной аэродром.» Через десять минут всё поменялось и объявили, что садиться будем все-таки в Баку.
Короче говоря, первый заход не удался. Борт просто сдуло боковым ветром с полосы. Со второго раза, прицелившись получше, приземлиться получилось. Пилот дал приличного «козла», все радостно захлопали и облегченно прилипли к иллюминаторам.
О солнце говорить не приходилось – мела метель. Видимость нулевая. Шквальный ветер. Снежинки неслись параллельно земле. Как выяснилось позже, наш борт был последним, который совершил посадку в этот день.
Город был завален снегом по самое некуда. Для южного города такое количество снега – катастрофа. Метель резвилась. Троллейбусы, облепленные снегом, встали. Движение на дорогах практически остановилось. В воздухе метались снежные заряды, по тротуарам из-под снега хлестали потоки воды. Люди передвигались в снежной мути, согнувшись в три погибели.
Кое-как добрались до гостиницы – современная высотка в центре города, окна – огромные стеклянные соты.
Мы же белые люди, из Москвы – номер заказан заранее.
Номер оказался на последнем этаже. И всё бы ничего, да вот окно разбито и на полу приютился такой небольшо-о-й сугробик. А за окном висит белый снежный занавес, и ветер гуляет по комнате.
Наше возмущение было беспредельно! Как так: москвичи, Академия Наук, прогноз землетрясений, а тут такое!
Пылая праведным негодованием, я отправился к директору.
Лощеный красавец с тонкими черными усиками на загорелом лице внимательно выслушал мои возмущенные и оттого довольно сбивчивые претензии.
– Нэ хочэшь – нэ жыви! – потеряв всякий интерес ко мне, отвернулся в сторону окна.
Я оторопел.
– А как же?..
– Что нэ понятно? Я же ясно говорю: «Нэ хочешь – нэ живи».
Пришлось, что-то невнятно бурча, ретироваться.
Разбитое окно мы заткнули подушкой, но теплее не стало – в гостинице не топили.
Нас спас «Агдам» – был в те времена такой портвейн. Кипятильником мы грели его в кружках практически до кипения и пили мелкими глотками, как чай. Надевали на себя всю одежду, вплоть до верхней: я – куртку, Толик – черное демисезонное пальто. Забирались под одеяла.
Особенно уморительно выглядел Толик, который спасаясь от холода, умудрялся ложиться в постель не только в пальто, но еще и в черной фетровой шляпе.
Всего два дня, потом в Баку вернулось тепло.
***
Обычно Вадим не брал женщин в поля, но Людка была, во-первых, отличницей, преданно смотрящей начальству в рот, а во-вторых, что совсем немаловажно, физически выносливой и крепкой.
Грешно говорить, но, по-моему, создатель, намаявшись со скрупулёзной работой по деланию человеков, отбросил в сердцах резец и взял в руки топор. Людка получилась коренастой и мужеподобной. Некрасиво вылепленное лицо с глубоко посаженными глазами. Ко всему прочему, присутствовали зачатки бакенбард, которые она стыдливо скрывала распущенными волосами.
Характер был хороший, да вот не повезло с внешностью.
И жил в ней синдром отличника – всегда и во всём быть первой – то ли из-за внешности, то ли ещё по какой причине, не знаю… Вадим это прекрасно видел и пройти мимо ну никак не мог.
В маршрут обычно забрасывали трех, максимум четырех человек. Вадим прикинул, что самые раздолбаи, менее всех поддающиеся дисциплине, – это мы с Бараном. Вот и решил сыграть – посмотреть, как сложатся взаимоотношения в отряде, если главной над нами поставить Людку. Сказано – сделано. Людка счастлива. Нам с Бараном, в общем-то, всё равно, хотя… баба в начальниках, как-то это не так.
Людка деятельность развила бурную – карту изучает, советуется с Вадимом, где створы ставить, нас гоняет, указывает какие продукты закупать. Одним словом, начальник. Мы с Бараном терпим, а куда денешься? У Вадима особо не посвоевольничаешь.
Каждой маршрутной группе полагалось иметь ружье. Были у Вадима несколько старых раздолбанных одностволок, которые он раздавал старшим в группе.