Страница 2 из 14
— Разве что какое отношение имеет контрразведка к анархистам? Это ведь Ваше управление занимается всеми политическими, мы другая часть...
— Слушайте! Тщательный обыск позволил найти поддельные документы террористов и наличность в иностранной валюте. Однако, когда стали проверять документы по нашим каналам, выяснилось, что их никто из известных нам преступников не делал. При этом у подделки очень высокое качество, как будто работал профессионал. Меня смутило также наличие следов уничтожения бумаг на явке: во время штурма один из руководителей сжёг, видимо, важные записи, а сам застрелился. Перерыв всё ещё раз, я с людьми нашёл тайник анархистов. А там — это. Читайте и думайте, я есть.
С этими словами подполковник передал офицерам папку, а сам буквально набросился на завтрак. Шлаевский для себя отметил, что не спал подполковник побольше контрразведчика, и проникся некоторым уважением к нему за такую отдачу своей работе, после начал разбирать папку вместе с Андреем.
Сверху было несколько заграничных паспортов: австрийские, итальянские, испанские. Ниже — пачки новеньких иностранных купюр, как будто только из банка. А затем — самое интересное: записка от руки на немецком. Листок был исписан ровным убористым почерком, его складывали пополам, видимо, носили в кармане. К записке прилагался перевод Особого управления:
«Братьямъ отъ Йозефа. Въ Варшавѣ всё готово, со дня на день ждите посылку. Посылка будетъ съ курьеромъ, онъ свой. Смыслъ [Si
Первым заговорил Полевой:
— Я правильно понимаю, что никакой Катажины, равно как и Войцеха, найти на явке не удалось?
— Именно! Мы даже не знаем, кто это, ни малейшей зацепки кроме этой записки. Однако есть весомые подозрения, что анархистов направляли извне. И направляли достаточно умело, с конкретной целью — убрать генерала Смысловского. А, значит, они попытаются снова, и, скорее всего, учтут свои ошибки. Так что контрразведка должна выявить сеть и зачистить её как можно скорее... Я буду работать с Вами. С чего начнём?
— Как будто у нас есть выбор. С архива, зароемся, что у нас есть по польским друзьям, потому что имена на это явно указывают.
***
К двенадцати часам дня контрразведчикам удалось найти в архиве следующую информацию. По состоянию на январь 1933 года в Москве было обнаружено двадцать девять сотрудников польской резидентуры: девятнадцать из них были, что говорится, «взяты на карандаш», поскольку активных действий не предпринимали и статично собирали информацию, не представляющую большой значимости; четверо были перевербованы и в данный момент являлись двойными агентами; пятерых Рихтер посчитал опасными и дал санкцию «Депортировать из страны при любой оказии», двоим добавив «В случае побега и/или активного сопротивления — ликвидировать». Особого интереса заслуживал некто «Сапожник», поскольку данный объект в течение месяца трижды был уличён в связях с британской разведкой. Однако, к неудовольствию Ферапонтова и некоторому удивлению Шлаевского с Полевым, никаких «Катажины» или «Войцеха» найдено не было даже в контактах шпионов. Ситуация становилась всё сложнее.
— Послушайте, Андрей Игоревич, а ваши филёры точно хорошо работают? Может, проглядели кого, не так записали. Та же «Катажина» могла на слух быть воспринята как «Катерина». Что думаете?
— Я думаю, что сотрудники РКУ хорошо знают своё дело. У Шестого отдела бывают, конечно, промашки, но очень редко. Скорее уж мы имеем дело с пока не вскрытой организацией нелегалов. И, надо отметить, работают они хорошо, раз до сих пор не спалились.
— И что Вы предлагаете делать? Вы ведь понимаете, что жизнь главы Особого управления под угрозой. А это угроза стабильности внутри страны. У нас политических убийств не было вот уже больше двух лет, народ привыкать стал, что Новая Россия неуязвима для внутренних врагов, коих как будто бы и нет. И сам чёрт не знает, какой резонанс может иметь убийство генерала Смысловского, не дай бог такому произойти. Так что повторю: что Вы предлагаете делать?
Андрей прошёлся по читательской Архива, присел на край стола и в задумчивости покрутил в руках свою свирель. Безмятежно заиграл что-то из классики, чего Шлаевский не узнал. Ферапонтов начинал злиться, ходил по комнате взад-вперёд и временами бросал на контрразведчиков испепеляющие взгляды, бормоча «Балаган, а не служба». Младший лейтенант смотрел в окно, покачиваясь на каблуках, и ждал, что выдаст капитан после медитации со свирелью: он знал, что Андрей так концентрируется и проворачивает в мозгу возможные комбинации. Вдруг Полевой резко соскочил со стола и подошёл к коллеге:
— Михаил, кто Вы по национальности?
— Эээ... Казак. В смысле русский. А какое...
— Фамилия может иметь хоть какие-то польские корни?
Шлаевский задумался, вспомнил, что ему говорили дома:
— Папа рассказывал, что мой прадед был откуда-то из Польши, вроде бы даже из шляхты. Уж не знаю точно, почему он в тысяча восемьсот тридцатые перебрался на Дон, в казачество, но история правдива. У прадеда ещё имя было необычное — Люциан. Я в детстве значения не придавал, честно говоря, а потому не всё помню. А Вы это к чему?
— Появилась интересная идея... Мы Вас внедрим. Приоденем у Финкельштейна, состряпаем биографию исключённого из Университета Риги за беспорядки, выучите пару слов на польском. Сойдёте за русифицированного поляка из Прибалтики в поисках лучшей доли в столице, а заодно сочувствующего анархическим идеям. Попробуем ловить на живца — ячейке наверняка сейчас нужны люди, поскольку анархистов зачистил господин Ферапонтов. Что скажете?
— Мне нужно двенадцать часов для ознакомления с планом Риги и овладения словарным запасом на польском в пятьдесят слов, ещё дюжину выучу на латышском. Ну что, в спецчасть?
Перед лицом младшего лейтенанта возник подполковник, долго и пристально посмотрел ему в глаза:
— Справитесь?
— У меня были хорошие учителя.
— Ладно... Что нужно от меня?
Шлаевский задумался, вместо него ответил Полевой:
— Список анархистов Москвы и Риги, с кем мог бы иметь контакт наш «пан». Желательно, недавно ликвидированных, дабы меньше было вопросов. Кто-нибудь в Риге, кто мог бы подтвердить биографию агента по каналам среди подполья. Кто-нибудь в Москве, кто мог бы пересечься с паном в кабаке и начать активно вербовать в революционную ячейку. И какой-нибудь известный притон, облюбованный данными элементами.
— Хорошо. Всё сделаю и вернусь сюда в семнадцать нуль-нуль лично проинструктировать младшего лейтенанта. Какой будет псевдоним?
— А давайте оставим как есть, только отчество изменим. Под своим именем всегда работать проще и удобней, да и меньше шансов на глупый прокол. Так что «пана» зовут Михаил Карлович Шлаевский, тысяча девятьсот тринадцатого года рождения, из семьи почтового служащего.
Подполковник козырнул и стремительно вышел, а контрразведчики направились в спецчасть и оружейную.
***
После короткого стука офицеры прошли за дверь под табличкой «Отдѣленіе спеціальныхъ средствъ и униформы». Широко улыбаясь, им навстречу вышел Финкельштейн:
— Господа, рад видеть! Новое задание?
— Добрый день, Лев Абрамович! Будем внедрять Михаила в ячейку. Легенда: связан с анархическим подпольем Прибалтики, учился в Рижском государственном, в данный момент околачивается в Москве. Да, этнически поляк, учтите ещё это. Справитесь?
— Сделаем-с всё в лучшем виде! Михаил Владимирович, будьте любезны за ширму и раздевайтесь, я пока Вам подберу гардероб. Обувь можете оставить. Кстати, ещё выдадим кой-чего, раз уж Вы-таки теперь агент под прикрытием. Вам понравится-с.
Пока Шлаевский раздевался за ширмой, Финкельштейн собрал ему костюм по последней польской моде. Переодевшись, младший лейтенант вышел показаться — Полевой одобрительно покивал головой. Тут из-за спины Михаила раздался незнакомый голос: