Руины Арха 1

Хлыст нервода скрутил, как анаконда, полу плаща, складки натянуты струнами, ткань трещит, хотя, может, не ткань, а искры на гребнях.

Тварь рванула на себя, я крикнул, ладонь выпустила кисть Бориса, держусь на одной руке, почти на волоске.

Освободившаяся конечность выбирается из рукава, скидываю половину плаща.

Рука ценой дикой боли бросается к Борису, наши ладони воссоединились. Сцепились чуть ли не до крови. Борис кивает. Вторую кисть разжимаю сам, вновь отделяет от смерти хрупкий мостик. По руке в ладонь соскальзывает лямка рюкзака, кидаю Борису, рюкзак по дуге падает рядом с Борисом.

Меня качает, будто маятник. Используя эту силу, Борис меня втягивает.

Внизу чудовище разрывает плащ на лохмотья, те кувыркаются в клубке взбешенных электрических змей.

– Потеря не самая страшная, – заверил Борис.

Спешим убраться.

Оббегая провалы в полу, возвращаю рюкзак на спину. Плита под ступней провалились, я споткнулся, глухое эхо удара выпавшей плиты о пол коридора ниже. Наверное, рассыпалась… Потираю колено. Борис помогает встать, бежим дальше.

В пути то и дело выгибаюсь буквой «зю» в попытках разглядеть место, где спина теряет благородное название, пальцы щупают штанины на ягодицах.

– Что высматриваешь? – спросил Борис, заглянув за угол. – Там, конечно, тоже коридор, но из монстров в нем разве что глисты.

– Есть один. Бурый черведрист. Бывает двух видов, твердый и…

– Ладно, не стращай…

– Просто проверяю, не обделался ли.

– И как?

– Вроде сухо. Только вспотел.

– Поздравляю.

Выходим в крохотный портик с колоннами, в их трещины вонзились иголки вьюнов. В центре – бассейн со светящейся бирюзовой водой, плавают гидрокрысы. Борис рассказывал в пути: гидрокрыс, как и смышей, в Руинах до черта. Пара крыс умывает на берегу мордочки, в рыбьей чешуе сотни отражений бирюзовых звездочек, весла хвостов покачиваются.

– Что это?

– Бассейн. С гидрокрысами.

– А я-то и не допер. Зачем он тут?

– Незачем. Случайный архитектурный выкидыш, для Руин дело обычное. Говорил же, Руины – генератор случайностей.

– А водичку пить можно?

– Если хочешь призвать жидкого черведриста.

– О'кей…

Идем к бассейну, гидрокрысы на берегу прервали гигиену, спинные гребни взъерошились. Подходим к борту вплотную, крыса нырнула в бассейн. Другая замерла в напряжении, лапки нерешительно продолжили умывание, а чуть позже зверек вообще не обращает на нас внимания.

На дне бассейна блестит архипелаг монеток, среди них рубль. В этой воде металлические кругляши светятся как фонарики. Наверное, путники бросали на счастье.

Я тоже решил бросить, но не монетку, а что-нибудь съестное для гидрокрыс.

Руины слабо вздрогнули.

Снова.

И снова.

Дрожь ритмичная, каждый удар сильнее, с потолка сыплются камушки, крысы засуетились, перестрелка визга. Инстинктивно шагаю назад, взгляд растерянно озирает колонны. Крысы выскакивают из бассейна, за каждой дуга брызг, разбегаются кто куда, Борис тянет меня к проему.

За колоннами слева стена резко покрылась сетью трещин, такой густой, аж почернела, уже рассыпается на горошины и пыль, но обломки летят не вниз, а вглубь стены, где исчезают в страшной дыре шириной с человечий рост, дыру окаймляет корона жвал, каждое со слоновий бивень.

Меня сковал ужас.

Борис тащит меня вглубь коридора. Вскоре, окутанный густым сумраком, вижу, как в проеме, будто в окне, слева направо шагает гигант, помесь жука и гусеницы, на синих панцирях блики стали, пластины грохочут как доспехи на рыцаре, ножищи вминают плиты с силой пресса для утилизации ржавых тачек. Удивительно, как опора под ним не проваливается. Но самое страшное – пасть. Внутри не просто глотка. Абсолютное ничто. Черная дыра засасывает все на своем пути. Даже с меня успела оторвать капельки пота, ниточки свитера и много-много пылинок.

Хвостовая булава скрылась за краем проема, грохот шагов все тише…

Крадусь за Борисом, тот по-хозяйски вышагивает на свет бирюзы, волшебная вода разбрызгана пленками по обломкам, бассейн превратился в уродливую яму, как от взрыва бомбы. За выступ стены цепляется гидрокрыса, мордочка вертится, эхом жалобный писк, наверное, зовет уцелевших сородичей. А по обе стороны от нас – бреши: коридоры пересекает круглый туннель, торчат в далекой перспективе ребра других коридоров и этажей, между ними ячейки, словно пчелиные соты. Видимо, жуку плевать на архитектуру. Прожирает путь в любом направлении, как лазер. Уверен, и в сплошной скале проел бы нору как червяк в рыхлом яблоке.

– Поздравляю! – Борис отмахивается от пыли. – Это ништорм. Нам повезло.

– Да уж, если б засосал тот ротик…

– Повезло, что на него наткнулись. Точнее, он на нас. Кажись, сегодня будем ночевать в безопасности. Идем за ним.

– Что?!

– Давай-давай, упустим!

Сообразить не успеваю, а Борис уже тащит меня за собой как воздушный шарик. То и дело спотыкаюсь, но потом ноги все же привыкли к темпу Бориса, он отпускает.

– Собрался поохотиться? – спросил я.

– Ништорма убить невозможно.

Обнадежил.

Мчимся по норе этого самого… жука, в общем. Справа и слева мелькают горловины коридоров, по их срезам катятся мелкие крупинки, каменные слезы капают с верхних краев дыр, проеденных жуком, приходится скакать, как лошадям на ипподроме. Иногда спрыгиваем вниз: в таких местах пол, видимо, не выдерживал, жук проваливался на этаж ниже, а после вновь шагал куда вздумается.

Завидую. Так сильно, что даже не боюсь, хотя от грохота лап Руины ходят ходуном, а уши молят о пощаде. Вот бы и мне так: быть свободным, идти куда хочу, и ничто бы не могло остановить, никто не смог бы причинить вреда.

За очередным изгибом свежего туннеля в облаке пыли сверкнула булава, хвост плавно покачивается, синие шипы крошат стены легко, словно вспарывают полиэтиленовые пакеты с гречкой.

Борис тормозит, от сапог фонтанчики камушков, врезаюсь в его спину.

Шагаем метрах в пяти от хвоста, дышу как паровоз, вокруг пылевой туман, душит кашель.

Приступ кончается, иду согнувшись, ладони на животе. Сплевываю. Слюна от пыли серая.

– И какого лешего мы за ним?

– Ништорм сытый, скоро ляжет спать.

– Новость шикарная. Руины будут целее. Но нам-то что? Могли спокойно пойти в другую сторону…

– Терпение.

Качаю головой. Остается плестись следом, развлекаюсь видами панцирей. С трудом верится, что под ними уязвимая плоть, а не железо с микрочипами, жук-гусеница и впрямь как робот. Пять сегментов, пять спин, следуют цепочкой, каждый панцирь, начиная с хвоста, крупнее предыдущего. Хвост тоже раздроблен на сегменты, звезда шипов на конце зачаровывает переливами длинных, как на саблях, отсветов. То и дело раскрывается корона жвал, без устали ревет в пасти черная дыра, для нас, к счастью, «за кадром», но видно, что отовсюду к жвалам текут реки обломков, песка, плит, капель воды, среди них кувыркаются нити растений, насекомые, грызуны, ящерки… Мое сердце долбит не реже, чем шеренги ног монстра, не завидую тем, кто попадется этому гурману на пути.

Ковер плит под ходячим эшелоном прогибается, гусеница стала похожа на коромысло.

Хрясь!

Пол проваливается, жук исчезает, из дыры выбивает тучу пыли.

Борис подбегает к краю, мне не хочется, но делаю то же самое. Серая мгла рассеивается, пыль засасывает черная дыра в глотке чудовища.

Вижу гигантское насекомое сверху, почти как на картинке в учебнике: рисунок из теней, бликов и границ между сегментами. Бока панцирей блестят звездами шипов, не таких крупных, как на хвосте, но быть брошенным на них мне бы не хотелось.

Лапы жука разгибаются, брюхо от пола медленно отрывается.

– За мной! – скомандовал Борис.

Прыгнул вниз, подошвы и край плаща ударились о третий панцирь монстра, кулак стиснул боковой шип. Взгляд стреляет в меня, зазывающий мах кистью.

У меня глаза на лоб.

Грохнули первые шаги жука, Борис на хитиновом острове плывет прочь.