Руины Арха 1

Вдруг чувствую ясно, что это создание – хорошее. Быть может, единственное прекрасное существо в этом жестоком месте, убивать никого не хочет. А хочет помочь.

Да, хочет помочь мне! Аж сердце стучит радостно, мы с этой улиткой будто одно целое, близнецы, по ошибке давно разлученные, но судьба воссоединила, и все станет на свои места.

Оно вернет меня домой!

Надо лишь подойти…

Как во сне вижу, что меня развернул к себе Борис, этот человек сейчас кажется совершенно чужим…

В нос бьет резкий запах, мой чих едва не порвал глотку и ноздри на кровавый фарш, из глаз брызнули слезы, рожа в соплях, я согнулся, меня потащило куда-то, только и успеваю переставлять ноги.

Протираю глаза, хребет разгибается, мы вернулись в предыдущий коридор, в самое его начало.

По плечу хлопает Борис.

– Обычный перец.

Убирает баночку во внутренний карман плаща.

– Что это… было?

– Утилитка. Ты попал под ее чары.

– Чары?

– Ага. Такая добрая, мы с ней братья, она вернет домой…

Меня переклинило. К щекам приливает горячее.

– Сыр в мышеловке?

– Еще бы.

– И что бывает с теми, кто клюет?

Из правого края арки в конце коридора высунулись щупальца, медленно вплывают рожки, от слизняка слабое медовое свечение.

– Подойдем ближе. Увидишь.

Проходим две трети коридора, Борис всучил баночку с перцем, предусмотрительно поднимаю к подбородку, готовый отражать волну щенячьего восторга. Утилитка проползла пару метров, щупальца на боку нежно лижут косяки нашего коридора.

Пока утилитка скользит справа налево с неторопливостью солнца, я пребываю свидетелем того, как в прозрачном теле, словно спящая в камере анабиоза, плавает черноволосая девушка. На ней лишь юбка до колен и бюстгальтер, к ремешку сбоку приторочена маленькая сумка, все стильно – в тон волосам. То ли Руины расщедрились, то ли девушка умела за собой следить в любой ситуации.

Но жуть виднелась сквозь раковину. В ней тоже плавают люди, и чем ближе к центру спирали, тем сильнее тела переварены. Тот, что к центру ближе всех, похож на кашу, не понять, какого пола.

Из всех жертв лишь черноволосая девушка цела. Пока.

– Вряд ли похоже на дом, верно? – услышал я Бориса.

– Надо ее вытащить! – сказал я твердо, когда утилитка проползла мимо.

Поворачиваюсь к Борису. Тот с закрытыми глазами, будто сосредоточенно думает, брови нахмурены, ресницы подрагивают. Открываю рот, но его указательный палец тут же приподнимается, мол, не мешай…

Торчу как вкопанный.

Наконец, Борис глаза открывает, на лбу блестит испарина, поворачивает лицо ко мне, улыбка.

– Так и знал, что скажешь это.

– Что ты делал?

– Договаривался со своими маленькими сожителями.

Борис пересекает порог арки, протекторы впечатываются в пленку слизи. Борис разворачивается к уползающей твари, щупальца от него в паре метров, Борис пристально буравит взором.

Из-под полы плаща на слизь спрыгивают красные пауки, восьмилапый десант шустрыми волнами бежит за гигантским студнем, одни заползают на задние щупальца, другие обгоняют, прыгают на бока, третьи карабкаются на потолок, падают на раковину.

Часть пауков снаружи, другие впитываются в желе, заполняя пустоты, но не приближаясь к девушке…

Взрываются разом. Бахнуло глухо, утилитку сперва раздуло, затем с плеском растеклась, словно студенистая масса вмиг стала водой, мои ботинки лизнула пена. Раковина бухнула о пол, ее, как резину, колыхнуло частными волнами, из щели в корне льется переваренная человечина.

Мы с Борисом оперативно оттаскиваем девушку от этого непотребства.

Пока Борис достает аптечку, я делаю искусственное дыхание. Девушка начала кашлять, переворачиваю набок, та выплевывает остатки слизи, оживают, как крылья бабочки, веки.

– С днем рождения, солнце, – сказал Борис.

Помогаю поднять туловище, держу за плечи, Борис колет в вену иглу шприца, поршенек вкачивает какой-то хреноцин, ампулу не разглядел. Борис матерый, ему виднее. Сует ей в зубы таблетку, в ручках спасенной возникает фляжка.

– Разгрызи и запей.

Девчонку колотит озноб, но алгоритм послушно исполнила. Борис возвращает флажку на пояс, аптечку в торбу.

– Я просто хотела домой, – прошептала она.

Вперила взгляд куда-то в иной мир, ладошки обнимают плечи, дыхание все более судорожное.

– Просто… хотела… домой!

И расплакалась, я с готовностью обнимаю, шею обожгли слезы, девушку трясет, поглаживаю волосы.

– Тш-ш-ш…

Борис вынимает из кармана зажигалку, сигареты. Чиркнул кремень, зад опустился на обломок плиты, Борис откидывается на стену, взлетают неспешно колечки дыма.

Истерика девушки закончилась, перебираемся в другой коридор, где суше, вскоре там потрескивает костерок из углечервей. Борис укрыл девушку одеялом из бездонной торбы, девушка так погружена в себя, что даже чудеса этого артефакта ей по барабану. Сидит перед костром, пальцы ног чуть не касаются пламени, подбородок на коленях, слипшиеся локоны напоминают углечервей.

– Не рада, что спасли? – чувствую я.

Реакции ноль. Потом плечи едва заметно приподнялись и обмякли.

– Хочу домой. А там… внутри… снился дом.

– Но тебя убило бы.

Молчание.

– И так кто-нибудь убьет. И будет больно. Страшно. А там… могла умереть под наркозом. В мечтах. Дома…

– В слизи утилитки мощные галлюциногены, – шепнул мне на ухо Борис.

– Никогда не увижу дом, – простонала девушка тихо.

Вот-вот разрыдается вновь.

– Как тебя зовут? – спросил я, лишь бы оборвать новый приступ.

Девушка с трудом сглотнула ком.

– Катя.

– Я Влад. А это Борис. Мы тоже хотим домой, Катя. Сильно. Скажи, Катя, папа и мама живы?

– Да.

– Любишь их?

– Да!

– А они тебя?

– Конечно!

Казалось, хочет залепить пощечину за то, что мучаю тем, что и так понятно, задеваю свежую рану.

– Тогда должна жить, – говорю. – И бороться. Чтобы выбраться из Руин.

– Как?!

– Не знаю. Если сваришься в брюхе огромной улитки, может быть, под действием галлюциногенов и увидишь родителей… Но они тебя не увидят. Там, в настоящем мире. И будут страдать.

Лицо Кати исказилось. И впрямь близка к тому, чтобы расцарапать мне морду. Лишь боль держит на цепи, Катя, уверен, думает о родителях, как они ждут ее, плачут, расклеивают объявления о пропаже…

Подсаживаюсь к Кате, обнимаю.

– Найдем выход. У всего есть объяснение, и у Руин тоже. А если есть объяснение, есть и выход. И мы выйдем. Если будем держаться вместе.

Странное дело. Знаю, что вру как товарищ Бендер, но тон такой решительный, аж сам себе верю. Вот что бабы с мужиками творят. И что более удивительно, Катя смотрит мне в лицо, и вижу, что в ее глазах заблестела надежда. Вроде бы ничего эпичного не сказал… но ее стержень по кусочкам склеился, и теперь эта хрупкая конструкция держится исключительно на мне. Сломаюсь – сломается и она. Приперт к стенке, отступать некуда, права на слабину нет. Про себя можно скулить, но снаружи, хоть тресни, должен быть орел.

Катя шмыгнула носом. Кивок. Сжимаю ее плечи чуть плотнее, она опускает голову на мое плечо, ресницы смыкаются.

– Давно в Руинах, Катюш? – спросил Борис.

– Месяц, наверное, – ответила, не открывая глаз.

– Неплохо, – сказал Борис уважительно. – Но в городах, похоже, бывать не доводилось.

Катя встрепенулась. Таращится на Бориса.

– Тут есть города?

– Как раз идем в город, – сообщил я.

– И там… люди? Хорошие? Много хороших людей?

Завелась как голодный ребенок перед корзиной с конфетами.

– Жить можно, – рассмеялся Борис. – Всяко лучше, чем здесь.

– Безопасно, – заверил я, хотя сам ни разу там не был.

– Да-да, – кивает Борис, подыгрывая, – можно набивать пузо, дрыхнуть как суслик, продавать ненужный хлам, покупать нужный. Если повезет, можно найти ремесло и остаться жить. А в крупных городах есть библиотеки и научные центры, где занимаются исследованием Руин, ищут пути выхода.