Страница 8 из 59
12 апреля
12:10
После того как увели Джонни Уэйна, я отправился навестить свою мать. Было время обеда, и моя прогулка по коридору к отделению длительного ухода за больными в доме престарелых была похожа на прохождение сквозь строй инвалидных колясок. Я осторожно постучал в дверь и вошел. Она не спала. Казалось, она бодрствовала всегда. Врачи сообщили, что развитие болезни Альцгеймера приводит к бессоннице. Она сидела на кровати и смотрела спортивные новости по каналу «Спортцентр». Бейсбольный сезон начался, и это означало, что ее любимый клуб «Атланта Бравс» вернулся на поле.
— Привет, мама. Как ты?
— Как будто попала под поезд.
— Хорошо. По крайней мере, ты с нами
Болезнь развивалась неумолимо. Иногда я приходил, и она приветствовала меня по имени, мы с ней разговаривали, а на следующий день она даже не могла вспомнить, кто я. На это было больно смотреть. Ей было всего шестьдесят лет, и мама всегда была сильной и энергичной. Но теперь ее кожа потеряла свою упругость и была цвета выбеленной кости, ее вес снизился до сорока килограммов, и мне казалось, что она потеряла в росте, по крайней мере, сантиметров пять. Щеки впали, ее карие глаза потускнели, а волосы посерели и истончились. Ее протезы лежали в банке на ночном столике. Когда я сел на стул рядом с кроватью, то понял, что скоро она уже не сможет нормально разговаривать.
Мама родилась в 1947 году в небольшом городке под названием Эрвин, расположенном в штате Теннесси в предгорьях Аппалачей, недалеко от границы с Северной Каролиной, и находящимся в окружении Национального лесного заповедника Чероки. Она полюбила моего отца – звезду футбола из близлежащего города Джонсон-Сити, и вышла за него замуж в 1964 году, через месяц после того, как они окончили среднюю школу. В 1966 году родилась Сара, а я появился на свет в 1967 году, сразу же вслед за тем, как мой отец был призван в армию и отправился во Вьетнам. Я никогда не видел его живым. К тому времени, как я родился, его отправили домой в мешке для трупов.
Мама делала все возможное, чтобы заботиться о нас с сестрой. Она работала бухгалтером в небольшой кровельной компании и стирала белье чужих людей. Она мало говорила, но когда открывала рот, то обычно это была горькая тирада в отношении Линдона Джонсона или Ричарда Никсона. Она никогда не встречалась с другими мужчинами и почти не выходила из дома. Единственное, что она настоятельно требовала от меня: «Получи образование, Джо».
— Сару сегодня выпускают из тюрьмы, — заметил я. — Надеюсь, она останется пожить в моем доме некоторое время. Кэролайн отправилась сегодня утром поговорить с ней.
Мама опустила глаза, когда я упомянул Сару, и покачала головой.
— Моя плоть и кровь в тюрьме, — произнесла она. — Скажи мне, где я ошиблась.
— Нет смысла тебе корить себя за это. Она такая, какая есть. Это не твоя вина.
— Джо, тебе лучше быть осторожным с вашими ценностями. Она растащит весь дом, если ты дашь ей шанс.
— Сара не стала бы красть у меня, мам.
На самом деле, Сара подворовывала у меня и раньше, но я никогда не говорил об этом матери.
— Ну, она обкрадывала меня много раз.
— Может, она изменилась. Ты выглядела грустной, когда я вошел. Что случилось?
— Я думала о Раймонде.
Она потянулась за салфеткой возле кровати и вытерла глаза. Раймонд был младшим братом мамы, утонувшим, когда ему было семнадцать лет.
— Так жаль.
— Нет, не жаль, — сказал я, прежде чем осознал, что именно вылетело из моих уст. — Мама, не лей свои слезы по нему. Это пустое.
— Джо, ты и слова доброго не сказал о своем дяде. Так что же он сделал тебе?
Я покачал головой, не желая говорить об этом. Она не вспоминала о нем годами.
— Он не был хорошим человеком.
— Ему просто нужно —
— Мам, пожалуйста, мы могли бы не говорить о Раймонде? Ты имеешь право на свое мнение, а я — на свое.
Я хотел ей рассказать, на чем была основана моя точка зрения, но не видел в этом смысла. Мама умирала, а это случилось так давно. Не считал нужным очернить ее приятные воспоминания о единственном брате.
Мне удалось отвлечь маму от мыслей о Раймонде, и перевести разговор на некоторое время на моего сына Джека и его перспективы в качестве игрока в бейсбол, но затем, как внезапно меняется погода, так и моя мать посмотрела на меня так, будто видела впервые.
— Что вы здесь делаете? — спросила она. — Кто вы?
Такой переход был слишком быстр даже для нее, как будто кто-то нажал какой-то внутренний переключатель. Даже ее тон изменился.
— Это я, мам. Джо. Твой сын.
— Почему вы носите этот галстук? Вы большой человек?
— Нет, мам. Я не большая шишка.
— Где Раймонд?
— Раймонд умер.
Она глубоко вздохнула и уставилась в потолок.
— Мам? Ты меня слышишь?
Она не реагировала, лежа неподвижно, почти в ступоре. Я посмотрел на прикроватную тумбочку. На ней стояло несколько фотографий нашей развалившейся семьи. На одной из них был изображен мой дед на кукурузном поле, одетый в комбинезон с нагрудниками, и мулом, запряженным в плуг. Там же была фотография в рамке, где я стоял на сцене по случаю церемонии окончания юридического факультета. Рядом с ней в меньшей по размеру рамке стояла черно-белая фотография, запечатлевшая меня с Сарой, когда мне было семь лет. Мы стояли на плоту из досок на середине пруда, находящегося за домом бабушки и дедушки и размером в пол-акра. И мы оба улыбались от уха до уха. У меня не было двух передних зубов.
Справа от этой фотографии стояло изображение чуть большего размера с дядей Раймондом, где тот был снят за полгода до его смерти. Ему было семнадцать, он стоял рядом с застреленной, выпотрошенной и подвешенной на дереве ланью. Он держал винтовку в левой руке и сигарету в правой. Я подошел и взял в руки фотографию, изучал ее с минуту, а затем повернулся к постели. Мама все также смотрела в потолок.
— Ты меня слышишь? — спросил я.
Тишина в ответ.
Я сел в кресло рядом с ее кроватью и начал разбирать рамку фотографии. Я разжал маленькие скобы на задней ее части, вытащил фото и разорвал на мелкие кусочки.
— Мама, я надеюсь, ты не будешь сильно сердиться, но я отправлю Раймонда туда, где ему место.
Я встал и пошел в ванную комнату, бросил кусочки в унитаз, спустил воду, и смотрел, как они кружатся по чаше и исчезают. Потом вернулся и снова сел рядом с ее кроватью. Я откинулся на спинку кресла, закрыл глаза и попытался успокоиться. Я выпрямился.
— Поскольку ты меня все равно не слышишь, я расскажу тебе, что он сделал, — произнес я. — По крайней мере, я смогу выговориться.
Я наклонился вперед, уперся локтями в колени и сплел пальцы.
— Мне было восемь лет, Саре — девять. Ты ушла куда-то с бабушкой и дедушкой. Был вечер пятницы, и ты оставила Сару и меня в доме бабушки с Раймондом, которому, как я полагаю, было шестнадцать.
Я помню, что смотрел бейсбол по телевизору, и, видимо, задремал, потому что когда проснулся, было уже темно. Единственный свет исходил от телевизора. Я помню, как сидел и потирал глаза, а потом услышал шум, который напугал меня, так как звук был таким, словно кто-то звал на помощь. Я встал с дивана и направился в сторону шума, испытывая с каждым шагом все больший страх. Я передвигался на цыпочках.
Когда подошел ближе, то смог разобрать некоторые слова, что-то вроде: «Нет! Прекрати!». Это был голос Сары, который доносился из спальни дяди Раймонда. Я слегка толкнул дверь, и в свете лампы увидел дядю. Он стоял на коленях на кровати спиной ко мне абсолютно голый. Голос Сары доносился из-под него.
Я остановился, чтобы сделать глубокий вдох. Образ обнаженного дяди, нависшего над моей сестрой, остался выжженным в моем мозгу.
— Ты слышишь меня, мама? — спросил я. — Ты поняла, что я сказал?
Я заметил, что мой голос дрожал. Мама все также смотрела на потолок.
— Сара продолжала говорить: «Больно. Прекрати!». Я не понимал, что происходит, так как ничего не знал о сексе. Но в голосе Сары было столько боли и страха, что мне стало ясно — происходит что-то плохое. В конце концов, мне удалось спросить: «Что происходит?» Я удивился, услышав свой собственный голос.