Нигредо

Генрих прикурил, и рот наполнился горьковатым дымом. С кровати он хорошо различал крупное тельце и узор, действительно напоминающий череп.

Бражник бестолково кружил под потолком, издавая взволнованный писк. Люди до сих пор воображали, будто АсМегопйа А1гороз приносят несчастье и насылают эпидемии, вроде той, что несколько веков назад едва не уничтожила Авьен.

— Сгинь!

С визгливым воплем Марцелла сорвала с кресла подушку, расшитую ядовитокрасными цветами, и метко швырнула в бабочку.

— Умри! Умри! Умри! — повторяла, методично лупцуя по стенам и полу. Потом, вся дрожа, уронила подушку и отступила. По шее катились крупные капли пота.

— Надеюсь, в твоей коллекции есть такой экземпляр? — наконец, виновато спросила она.

Полногрудая, бесстыдно голая, встрепанная и раскрасневшаяся, как амазонка, Марцелла была ослепительно хороша. Генрих почувствовал вновь разгорающееся возбуждение и стряхнул с пальца тлеющий огонек.

— Все хорошо, — безжизненно сказал он. — Иди сюда, дорогая. У нас полчаса.

Губы Марцеллы раздвинулись, показав чисто-белые острые зубки. Недвусмысленно качнув бедрами, она медленно приблизилась к любовнику и опустилась перед ним на колени.

— Что пожелает Спаситель теперь? — мурлыкнула она, мягко оглаживая его бедра.

Генрих желал бы дотронуться до ее кожи — податливой, мягкой, прозрачно-белой, как крылья мотыльков. Но касаться ни в коем случае нельзя. Не ему. Никого. Никогда.

«Нельзя, нельзя», — пульсировал в голове далекий отголосок учителя Гюнтера, который стегал розгой каждый раз, когда Генрих пытался стянуть перчатки.

Боже, пожалуйста, еще пару бокалов!

Он выдохнул дым через ноздри — две серые длинные струйки, — процедил:

— Как обычно, Марци.

И завел руки за голову.

1.1

Особняк барона фон Штейгер, Лангерштрассе

Ночь стыдливо прячет добродетели, но бесстыдно обнажает пороки.

Так любил говаривать старый барон, а уж он знал в этом толк: мезальянс вызвал осуждение в обществе, но оказался выгодным для обеих сторон. Новоиспеченная фрау фон Штейгер, в девичестве Зорева, получила полную оплату долгов ее покойного отца, а барон — невинную красавицу в свою постель.

Там и умер, земля ему пухом.

Теперь снисходительно взирал с закопченного портрета: обвисшие брыли густо засажены бакенбардами, на груди серебрятся два креста — заслуги перед кайзером и Авьеном.

У Марго чесались руки самолично содрать со стены проклятый портрет и вышвырнуть его на свалку, но бывший хозяин особняка умиротворяюще влиял на ее клиентов: одного поля ягоды.

— Значит, герр Шустер, нужны доказательства, — негромко повторила Марго, раскрывая папку. — Что ж, я предоставлю их немедленно.

Порхнули потревоженные сквозняком бумаги, Марго поймала одну и поднесла к оранжевому огоньку масляной лампы.

— Любовное послание вашей жены некоему господину Кольману.

— Позвольте посмотреть, — клиент подался вперед, подслеповато щурясь на лампу.

— Нет-нет, только из моих рук, — листок в ее пальцах затрепетал, оранжево подсвеченный изнутри.

— «…воз-люб-ленный мой, отра-да моих дней, мой сеет в но-чи, — шевелил губами герр Шустер, по складам разбирая прыгающие каракули. — Ког-да я увижу Вас? Я вспо-минаю на-шу ночь и Ваши приз-нания…» — возмущенно вскинул голову. — Черт знает, что такое!

— Прочли? А это — ответное письмо вашей супруге.

Оранжевый свет радостно лизнул новый листок, порхнувший под нос герру Шустеру.

— «Я тружусь ночами, чтобы приехать и побыть с Вами жалкие две недели, — чеканно, почти наизусть зачитала Марго. — По дороге увижу Каранские горы, покрытые снегом, и буду думать о снежной белизне рук моей любимой…»

— Довольно, — прохрипел герр Шустер. Отвалившись на спинку кресла, он вытащил огромный платок и принялся оттирать покатый взмокший лоб. — Что за духота! Уф… Прикажите открыть окно!

— Оно открыто, герр Шустер, — вежливо ответила Марго, убирая записки в папку и любовно оглаживая их ладонями. Бумаги шуршали, за спиной покачивались жаккардовые шторы, сердце пело.

— И все же, я не в силах поверить…

Этап отрицания никогда не длился долго, и Марго в целях экономии времени решила сократить его до минимума.

— Вы верите, герр Шустер, — с нажимом сказала она. — Иначе не обратились бы ко мне. Вы подозревали свою супругу, и только нуждались в доказательствах. Я оказала услугу и предоставила их. К чему сомнения?

— Это не ее письма!

— Вы знаете, что ее. Почерк, манера, даже орфографические ошибки. Ваша супруга не очень-то владеет грамотой, не так ли?

— Она окончила пансион, — тяжело дыша, ответил герр Шустер. Его щеки и лоб обсыпали красные пятна, глаза беспокойно сновали по комнате, ненадолго задерживаясь то на папке с серебряным тиснением, то на масляной лампе — единственном источнике освещения в гостиной, то на портрете барона фон Штейгера. Уголок рта покойного кривился в параличе, из-за этого казалось, что фон Штейгер насмехается над незадачливым супругом.

«Бабу, как хорошую кобылу, надо содержать в строгости, — будто говорил он. — Одной рукой трепать по загривку, другой стегать кнутом».

Марго зябко передернула плечами и продолжила:

— К тому же, письма надушены «Розовой мечтой». Чувствуете аромат? Вы должны его помнить: такими же духами пользуется фрау Шустер.

— Ими пользуется половина женщин Авьена, — зло ответил герр Шустер и сжал толстые пальцы в кулаки. — Как вы вообще достали эти письма?

— У меня хорошие осведомители, — отрезала Марго и хлопнула ладонью по папке. — Вас гложут сомнения? Зря! Сегодня же в четверть первого герр Кольман назначил фрау Шустер свидание. Записывайте адрес: на углу Гролгассе и Леберштрассе, под большими часами. Сходите и убедитесь сами.

Темные глазки клиента на миг блеснули злобой, но быстро погасли, и, схватившись за грудь, он простонал:

— Вы меня убиваете… Воды! Скорее воды! У меня сердечный удар…

— Графин рядом с вами, — любезно подсказала Марго, указывая на журнальный столик. — Налейте сами, и не пытайтесь давить на жалость. Я жду чек.

— А как же аванс?

Руки герра Шустера дрожали, и графин дробно постукивал о край стакана.

— По контракту вы обязались выплатить сумму полностью.

— Четыре сотни гульденов? Бессердечная женщина!

— Профессионал, — поправила Марго. — Но если все еще сомневаетесь, могу предоставить информацию иного рода. Она касается вас.

— Меня!

Герр Шустер дернулся, и вода плеснула на потемневшую лакировку.

— Плюс десять гульденов за порчу имущества, — машинально отметила Марго.

— Вы не только бессердечная, но и алчная!

— Столик достался в наследство как память о муже, — Марго промокнула платком сухие глаза и спрятала в кружево улыбку. — Антикварная вещица, столь дорогая сердцу. А за оскорбление накину еще пять.

Графин со стуком опустился на «антикварный» столик.

— Пожалейте несчастного мануфактурщика! — прохрипел герр Шустер. — Видит Бог, я разорен!

Он молитвенно сложил руки перед мозаичной иконой, с которой взирал Спаситель. Зрачки Спасителя полыхали ржавым янтарем.

— Разорение не помешало вам оплатить счет в некоем заведении на Шмерценгассе,

— возразила Марго, ловко выуживая из папки очередную бумажку. Сквозняк лизнул рваный край, словно подчеркнул внушительную сумму прописью в самом конце строки. — Двести гульденов за вечер! Шампанское, лобстеры и почасовая оплата номера… сколько вы там провели? — Марго сверилась со счетом. — Ровно два часа. Недурно!

— Дайте сюда!

С несвойственным толстякам резвостью герр Шустер бросился через стол. Марго откачнулась, высоко вскинула руку с листком, в другой блеснуло лезвие стилета.

— Спокойно, — сказала она, и сама внешне осталась спокойной, хотя внутри дрожала от напряжения. — Бросаться на слабую женщину? Вы не очень-то вежливы.

— Вы не слабая женщина! — задыхаясь, просипел герр Шустер. — Вы шантажистка!