Страница 1 из 3
Артур Зеев.
Китеж-26
Генеральный секретарь Социалистической партии Китежа фельдмаршал Леонид Сергеевич Морин последние полчаса сидел на унитазе: фаршированная трюфелями сёмга и цукаты никак не хотели выходить естественным путём. Наконец, дело было сделано, и Морин спустил за собой сливной бачок. Серо-бурая жидкость с шумом поглотила то, что некогда было праздничным ужином, и унесла это на нижние этажи. Старый генсек на какое-то время застыл и стал всматриваться в покачивающееся мутное зеркало в позолоченной раме, как будто снова что-то забыл...
Вода. Когда-то, во времена далёкого детства восьмидесятишестилетнего старца, вода была чем-то обыденным. Она была у всех, её было много. Леонид, тогда же просто Лёнечка, помнил, что ещё даже во времена беззаботного отрочества в родном Свердловске прямо через город протекала река, была набережная. А теперь они гоняют одну и ту же грязную жижу через фильтры по системе канализации до семи раз. При этом он, как генеральный секретарь правящей партии, был на высшем уровне Иерархона, нижние же прогоняли так «воду» и по дюжине раз. Про плебеев генсек как мудрый вождь предпочитал не думать без нужды...
Апартаменты огласила трель соловья: в этом сезоне были популярны песни птиц в качестве дверных звонков. Подавив отрыжку и вздохнув, Леонид Сергеевич прошамкал в прихожую, нажал на кнопку видеосвязи:
— Кто?
— Товарищ Морин, разрешите обратиться! Вас беспокоит товарищ Плин.
— А, Раф. Заходи.
Гидравлика двери с противным скрежетом пропустила в апартаменты генсека маршала Плина. Рафаил Самуилович за свои семьдесят два года считался «слишком молодым для должности министра народного спокойствия», однако Леонид Сергеевич настоял, и маршала утвердило Политбюро. С тех пор вот уже пару лет на следующий день после праздников мужчины вместе опохмелялись и делились историями с попоек, в кои всегда выливалось празднование любой важной даты в Китеже. Намедни, как-никак, была годовщина Последней войны.
Снятие обуви маршалом Плином сопровождалось новой волной скрежета ржавого металла за его спиной. Рафаил Самуилович неодобрительно покачал головой:
— Мастера так и не вызвал?
— Вызвал. Толку-то?
— Что, не заменить?
Генсек отрицательно покачал головой, достал из ящичка сигару и закурил:
— Заменить нечем: вот уже полгода, как все детали для гидравлики кончились. Инженеры так и не сподобились создать «по образу и подобию». Тоже мне, интеллигенция чёртова...
— Ну а переехать если?
— Не хочу. Я привык к этому месту... Да и это надо будет кого сюда, слухи пойдут, что я его то ли понизил, то ли повысил. Другие чего клянчить начнут и друг на друга доносы строчить. Ну его, пустьуж лучше шумит.
Маршал пожал плечами. Снял китель и прошёл вслед за владельцем апартаментов в гостиную. Расположившись на диване перед домашним стереокинотеатром, открыл первый подарок — бутылку коньяка пятидесятилетней выдержки — и не спеша разлил по чайным чашкам. Леонид Сергеевич тем временем достал лучшую закуску к этому напитку — лимонные диски. Кладёшь такой на язык, он разбухает от слюны и как будто лимончиком закусил...
— Раф, ты когда-нибудь настоящие лимоны пробовал?
— Было дело. У нас, на Юге, их часто дома выращивали. Ну, лет так шестьдесят назад, да даже и пятьдесят ещё можно было встретить у отдельных смельчаков. Но вот вкуса не помню...
— Я тоже. В студенчестве как-то портвейн лимонами заедали. Запах помню, а вот вкус — ни черта... Ладно, будем считать, что диски соответствуют директиве партии: «наши предки бы не заметили разницы».
Мужчины чокнулись, выпили и закусили. Генсек затянулся и о чём-то надолго задумался. Маршал наполнил чашки снова и обратился к приятелю:
— О чём задумался, Лёнь?
— Да так... Смотрел вчера спьяну порно, пытаясь вспомнить, какие там ощущения. Так там идея мне понравилась: дескать, генерал один решил плебеев в полноценных рабов обратить, и они, чтоб еду заслужить, должны были друг друга насиловать и избивать. Снято ещё так хорошо, по последнему стандарту, даже с запахами... Ты когда последний раз плебеев вживую видел?
— Плебеев? А чёрт его знает. Наверное, когда ещё генерала только получил. Тогда беспорядки были из-за этого новоявленного пророка, как бишь его... Исайя, кажись. Я на Т-77 порядок наводил осколочными: вот тогда их через иллюминатор и видел. Лет двадцать назад, наверное. А то и больше...
Плин в задумчивости почесал лысину, пытаясь вспомнить точнее:
— Да, двадцать лет назад. Они ещё тогда государственные пункты ампутации громили. Нет, чтоб заботу ценить, паскуды.
— Да они такие... Надо бы, пожалуй, норму выдачи борща увеличить к годовщине Революции. Грамм на тридцать...
— На десять и хватит. Нечего жировать бездельникам. Мы и без борща их балуем: в том году, помнишь, к твоему юбилею за десятикратное превышение нормы выработки сублимированный суп-пюре давали и сушёную рыбу к нему. Так что партию должны любить уже и по воспоминаниям прошлых лет. За заботу.
Морин опустошил в себя следующую чашку коньяка, вздохнул. Закусывать не спешил, а вместо этого пристально посмотрел на своего гостя:
— Раф, а, может, рванём?
— Куда это?
— Ну, вниз, к плебеям. Посмотрим немного, как там они живут-поживают, чего делают. Покружим над фабриками, мимо пунктов ампутации, позаглядываем в окна нижних этажей, как они спариваются там. А после газку на моём «Гагарине» втопим и обратно наверх. Ну, что думаешь?
Министр народного спокойствия задумался. Потёр лысину, выпил ещё коньяку. Потом хлопнул ладонью по столу:
— А давай! Чем чёрт не шутит, я всегда зоопарки любил!
Мужчины допили бутылку, взяли с собой второй подарок маршала — тридцатилетний портвейн, добавили сверху пару бутылок игристого и пригоршню таблеток-заменителей чёрной икры да направились в гараж...
***
Чёрный люксовый «Гагарин» медленно и плавно спускался с триста пятьдесят девятого этажа, на котором были апартаменты генсека. Леонид Сергеевич сидел за рулём парящей машины, Рафаил Самуилович на соседнем сиденье готовил коктейль «Салют победы»: смешивал портвейн с шампанским в соотношении один к двум.
После двести двадцать восьмого этажа кончились апартаменты высшей касты по Иерархону и свет в окнах стал куда слабее, да и гирлянд поубавилось. К сотому этажу огоньки праздника исчезли окончательно, а стёкла стали нагнетать атмосферу своей серостью и унылостью. Приятели выпили, закусили и продолжили спуск.
Большая Социалистическая встретила их густым туманом да неприятным запахом грязи и гниющего мяса, который не могли сдержать даже фильтры воздуха аэроавтомобиля люкс-класса. Из-за плотности застройки высотками ниже двадцатого этажа практически не было движения воздуха, тут постоянно клубился пар из вытяжек, дым заводов по поддержанию жизни в Китеже и всевозможные миазмы комнаток плебеев: основных обитателей нижних ярусов, тех, кто оказался на обочине жизни благодаря Иерархону.
— Раф, здесь всегда так? Ну, туман, воняет?
— Да. Ветров из-за Великой стены тут не бывает, вот всё и копится. К тому же сами плебеи часто и много курят всё подряд, порой топят свои комнаты тем, что может гореть, а то и вовсе ставят какие ароматические лампы, чтоб убрать вонь. Всё это приводит к удушливому смраду. Он, в свою очередь, напрочь убивает видимость, так что труп тут может и неделю лежать, пока на него кто не наткнётся случайно из патрульных. А иногда и вовсе отправляется в желудки местных паразитов.
— Паразитов?
Маршал кивнул:
— Они называют их «собаки» и «кошки». Мелкие хищные, по необъяснимой прихоти судьбы запавшие в души многим плебеям. Несмотря на директиву партии «о запрете разведения и содержания животных в домашних условиях», обитатели нижних ярусов повсеместно разводят всякую живность. Жрут, видать.
— Надо бы наказание повысить. Ввести бы тоже казнь топкой за это — сразу бы перестали. Эта ведь скотина, небось, ещё и социалистическое имущество портит?