Свободный полет

– Женя, как ты ощущаешь бег времени?

– Просто не замечаю, как вырастает дочь, как вчерашние ученики становятся мастерами. А для себя ты всё равно остаешься тем парнем, который собирается как-то интересно прожить свою жизнь. И вдруг ты понимаешь, что находишься уже на середине пути. Но я по-прежнему чувствую себя молодым. На выпускном вечере моих первых студентов объявили, что сейчас будет номер от родителей. Я представил, что сейчас выйдут какие-то тетки и будут плясать, а пузатые дядьки – шутить. А выходят молодые люди и начинают танцевать под современную музыку, которую даже я уже не знаю. Женя Дмитриева, моя коллега, сидит рядом, и я ей говорю: «Ничего себе родители!» А она: «Да большинство из них моложе нас!» Когда я только начинал преподавать, моими студентами были Даша Мороз, Саша Урсуляк, Серёжа Лазарев, и мне всё казалось, что мы с ними на равных. А сейчас я уже в любом случае ближе к родителям своих студентов, и ощущение, что всё это случилось за одну секунду. Вроде бы много уже сделано, много поставлено, большой путь мы прошли. А с другой стороны, меня всё время называют молодым папой, молодым худруком и в некоторых статьях всё равно пишут: «Писарев, недавно возглавивший Театр имени Пушкина».

– У «молодого папы» дочка стала студенткой театрального института, с чем я тебя поздравляю!

– Спасибо. Тоня учится в Щукинском училище, сама выбрала. Она очень самостоятельный человек. Я категорически не советовал и никак не поощрял это дело, никому не звонил, даже игнорировал ее первоначальные опыты. Но тем не менее она решила учиться на актерском. Сама сказала: хочу поступить на курс Нины Дворжецкой в Щукинское училище. Но главное, конечно, что она Нине понравилась.

– А в Школу-студию МХАТ дочка поступала?

– Нет.

– Ты же набрал там новый курс.

– Да, я набрал новый курс, но Тоня сюда не поступала. Я долго думал, готовился к разговору, как ей сказать о том, что папа не должен быть художественным руководителем курса, где учится его дочь.

– Хотя такое бывает довольно часто.

– Бывает, но, мне кажется, это в первую очередь некомфортно. Некомфортно всем – педагогам, другим студентам, худруку курса и ребенку. Но мне даже разговор такой вести не пришлось, я только начал, а она говорит: в Школу-студию не пойду, всё понимаю, даже просто ради интереса, просто ради опыта не пойду.

– И у тебя на душе сразу отлегло.

– Ты знаешь, и да и нет. С одной стороны, я не хотел, чтобы она училась у меня. А с другой, Школа-студия – это всё равно родной дом, я там всех знаю, знаю, какое образование она там могла бы получить.

– Послушай, это и есть свой путь. Ты ведь сам мечтал учиться в Щукинском училище, а поступил в Школу-студию МХАТ.

– Я мечтал о Щуке, но это единственный вуз, куда меня не хотели брать. Я помню, артистка Галина Яцкина мне тогда сказала: «Молодой человек, вам не надо заниматься этой профессией». В ГИТИСе я прошел все туры, в Щепкинском училище мне говорили: «Идите к нам, мы вас берем». И в то же время мне позвонил домой Олег Павлович Табаков, представляешь, и сказал: «Это артист театра и кино Олег Табаков. Забирайте документы из Щепкинского училища. Считайте, что вы уже учитесь в Школе-студии МХАТ». А Олег Павлович в тот момент был ректором Школы-студии.

– Видишь, какая у Табакова интуиция!

– Он все время мне говорил: «Ты строитель, строитель театра – это важнее, чем артист». Как только он увидел мой спектакль «Одолжите тенора!» в Пушкинском театре, – на следующий день позвонил: «Всё, хватит, приходи в МХТ, будешь моим помощником. Я хочу, чтобы ты у меня поставил такой же спектакль». Вот тогда возникли «Примадонны», позже «Конёк-горбунок».

– Оба спектакля идут в Художественном театре до сих пор, и по-прежнему аншлаги. С тобой с удовольствием работал мой брат Игорь, вы с ним выпустили несколько спектаклей. И вообще тебя обожают актеры. Ты умеешь окутывать их любовью.

– Просто у меня такой характер. Я много лет работал вместе с английским режиссером Декланом Доннелланом, восемь лет был его ассистентом. Собственно говоря, это были мои такие основные режиссерские курсы, уроки. На Западе, кстати, никто не учится ни на каких режиссерских факультетах. Там ассистируют мэтрам. И я видел, как работает Доннеллан, – это мне очень по духу подошло. Я ведь почему из актеров ушел? Потому что я не терплю вот этой режиссерской авторитарности. Как-то мне не везло, мне всё время попадались авторитарные люди, которые говорили: «Так, иди сюда, делай это. Не делаешь, пошел вон». А у Доннеллана я увидел совершенно другую, очень созвучную мне манеру общения – это была какая-то дружеская компания. Мне очень важно не просто как мы репетируем, а как мы проживаем этот период времени – мы должны прожить его в счастье, радости и дружбе, и тогда у нас, может быть, что-то получится. А даже если не получится, мне кажется, важно, что мы это время интересно прожили. Театр – веселенькое дело, как говорил Олег Павлович.

– Но дело еще в том, что у тебя характер такой. Мне кажется, ты по жизни человек очень мягкий. Незаматерелый, что ли. Я тебя столько лет знаю! Ты стал художественным руководителем и директором театра, но это никак не поменяло твой характер. Ты по-прежнему смотришь на мир широко открытыми глазами.

– Ну, дай бог, если это так. Если мне удается держать театр, делать свою работу и при этом оставаться, я бы сказал, просто человеком в первую очередь. Знаешь, я когда-то давно, еще в детстве, смотрел передачу с моим любимым актером Андреем Мироновым – встречу с ним в концертной студии «Останкино», и там ему задавали вопросы. Один из них был такой: «Что вы посоветуете молодым артистам?» И Миронов, популярнейший актер, ответил: «Главное – оставаться порядочным человеком». На меня это тогда произвело сильное впечатление. Не то, что надо трудиться, впахивать, а просто быть порядочным. Так же Роман Козак (художественный руководитель Театра Пушкина в 2001–2010 гг. – Прим.) как-то вспомнил слова своего учителя Олега Николаевича Ефремова, который говорил: «Делайте что хотите, но не забывайте, что вы люди». Вот для меня это не просто слова, а какая-то поддержка в жизни. Поверь, Вадик, что для меня успехи, номинации и премии или какие-то финансовые блага все равно на втором месте после каких-то человеческих, каких-то честных, порядочных отношений с людьми.

– А есть режиссеры, для которых все средства хороши, главное – добиться результата.

– Есть такие режиссеры, для которых любые средства оправдывают цель. Я уважаю такую позицию, но я все-таки другого склада человек. Может, поэтому я очень хороший художественный руководитель.

– Интересно, что ты сам об этом говоришь.

– Я был артистом, стал режиссером и педагогом. Вот у меня к себе как педагогу есть много вопросов, я очень нетерпеливый, мне надо, чтобы скорей уже студенты заиграли, и так далее. Как к режиссеру у меня к себе все меньше вопросов, а как художественный руководитель, мне кажется, я обрел гармонию, научился держать театр. Это мое основное. Есть такое выражение «человек на своем месте», – так вот я оказался на своем месте.

– А как ты это понял?

– Мне театр интереснее, чем собственная режиссерская жизнь. Я знаю режиссеров, которые, поставив один спектакль, тут же приступают к следующему. А я не хочу часто ставить спектакли. Я с большим удовольствием приглашу какого-то другого режиссера. Может, сейчас мне уже не так интересно свет ставить или вырезать бутафорию какую-то для постановки. Но мне по-прежнему интересно вот этот странный мир поддерживать в каком-то конкретном месте и сделать театр таким, каким я его чувствую.