Страница 6 из 48
Даро резко вдохнул и выбежал из кабинета.
Несдержанность.
Еще одна ложка к тому разочарованию, что он доставил семье, была не в счет.
Как от наследника, от Даро Итари Онья требовалось многое. В порывистом характере сына все чаще проступала решительность, и порой это ставило Правителя Планеты Ронн в тупик. Желание проверить обычаи на прочность приводило к их нарушению. Раньше речь шла о мелочах, но оставить этот последний проступок без сурового наказания было нельзя. Дети — это священный дар богов, и лишь родители несут ответственность за то, какими они вырастут. Высшие брали своим отпрыскам наставников и учителей, но истинная похвала или порицание оставались родительской прерогативой. Итари не находил удовольствия в том, чтобы наказывать сына, но… Мир меняется медленно, и наследнику престола предстоит жить в нем еще сотни оборотов. Ради собственного блага, а также блага народов, которые однажды встанут под его руку, ему нужно учиться думать наперед. Учиться смирению и послушанию.
Раньше наказания вершились в покоях наследника, вдали от чужих глаз и ушей. Сейчас же…
Прут дерева лиу свистнул позади — отец проверял, нет ли на нем трещин, чтобы не поранить кожу сына занозами. Даро видел все, как в тумане. Цветные одежды придворных шелестели оглушительно громко, бледное личико Найи расплывалось серым пятном рядом с темной одеждой ее наставницы, собственные руки, до посветлевших пальцев вцепившиеся в каменное колено Элай, казались чужими. Где-то позади стояли и мать, и дед с прабабушкой. Богиня склонилась над наказуемым, ее тень обволакивала душным холодом.
Место для экзекуций располагалось в углу центрального двора, напротив статуи Марай. Она была высечена из сиреневатого халцедона, Элай — из золотистого. Сестры напоминали сиуэ о равновесии. Под ногами Элай лежали наручники, но наследнику, как и любому Высшему, они не понадобятся. Хотя бы в этом он не должен опозорить себя и свой род.
Даро прослушал, сколько ударов решил дать ему отец, но сколько бы ни было — он обязан выдержать. Он сын правителя. Даро ждал первого со страхом. Только бы не вздрогнуть, когда спина вспыхнет болью…
После десятого удара Даро зажмурился — лицо заливал пот, а в ушах и во всем теле словно гудел огонь, стихия склонившейся над ним богини. Горящие полосы на спине заставляли задыхаться, от стыда внутри все сжималось в тугой ком. Даро знал, что являет собой жалкое зрелище, а не благородное бесстрастие. Именно это было настоящим наказанием, а вовсе не телесная боль. Оставалось цепляться лишь за то, чтобы не подать голоса. И не упасть…
«Ты считал себя взрослым?! — мысли пробивались сквозь пелену огня. — Вовсе нет. Слишком глуп для того, чтобы стать наследником трона. Слишком несдержан для Высшего. Слишком слаб, чтобы вообще считаться сиуэ».
***
Центральные улицы Ронн занимали глубокие каналы. Если нужно передвигаться быстро или нет возможности взять билет на городские воздушные корабли, проще плыть, а не идти посуху. По ступеням, окружающим медленно текущие каналы по всей длине, спускались и поднимались сиуэ, ручьи стекали с водоотталкивающих одежд и сумок. У мостов плескались дети со своими тирресами, чьи вытянутые коричневые тела выпрыгивали и ныряли, не поднимая брызг. В богатых районах очищенная океанская вода заливала нижние ступени и залы дворцов, в более скромных такой роскоши удостаивались только храмы. Несмотря на очистные механизмы, работающие на дне, на поверхность иной раз всплывал мусор и разная дохлятина.
Тонкие металлические монетки приятно звенели в кармане. Риэ остановился, пригладил грубую ткань, чтобы заглушить звук и не привлекать лишнего внимания. Днем он заприметил, как у храма Тиоса младшие жрецы уронили на ступени коробку с пожертвованиями и несколько монеток завалилось меж ступеней. Риэ дождался вечера и вернулся, прополз под лестницу, где провел добрую пятую часть печати, нащупывая в мягкой влажной грязи деньги. А потом еще столько же, борясь с дурнотой, смывал с одежды склизкую жижу.
Теперь он шел по вечернему городу и старался задерживать дыхание, минуя мусорные баки, от которых тянуло острой вонью даже с другой стороны улицы. Риэ ощущал в животе кусок рыбы, съеденной еще на завтрак. Мясо было не слишком свежим, но голод не позволял организму исторгнуть неудобоваримую пищу — ведь неизвестно, когда в следующий раз выпадет возможность поесть. Риэ не знал, от чего его сильнее мутит — от неудачного завтрака или от голода.
Быстрый теплый поток деревенской речушки всегда вспоминался с нежностью. В нем ощущалась пыль багровой пустыни, расположенной за горами. Дома все было охристо-красным: и земля, и вода, и зерна вионы. Под водой случалось охотиться вслепую, чутко ловя ладонями малейшие колебания течения, указывающие на добычу… Или на то, что впереди притаилась острая скала. Собирать с темно-багрового ила на самом дне раковины, норовящие дунуть в лицо струей кипятка или защемить неосторожному ныряльщику пальцы.
Плавание в океане оказалось совсем не похоже на плавание в мутной реке. Вода отличалась от привычной на вкус, на запах и на ощупь. Вдали от берега волны пропускали солнечные лучи и были прозрачны, как воздух. Если очень повезет заметить косяк рыбы, охотиться можно не напрягаясь, с ленцой.
Приехав в город полтора оборота назад, он наивно полагал что, в случае чего, сможет легко прожить охотой, как и почти любой сиуэ. Но пришлось очень скоро убедиться: это сказки. Вблизи города съедобную живность вылавливали подчистую. Чтобы добраться до богатых добычей мест, требовалось отплыть на два-три умиэ[7] от берега, и то, больше шансов встретить рыбаков и получить от них тумака, чем добыть себе олу на завтрак.
Вечером народу на улицах становилось меньше, особенно в бедных кварталах. Зато на свет лун выползали ночные хищники: слизнеящерицы, которых с переменным успехом травили службы градоустройства, и нищие, проклятые богами воришки и дебоширы, которых вывести было и вовсе невозможно. Риэ не боялся их: за плечом при каждом шаге подрагивал удобный шест, прочный и гибкий. Владеть им его научил дед Камоир еще до переезда, хоть особой охоты драться у Риэ не было. Да и применять шест всерьез приходилось только против диких зверей, что спускались с гор поживиться зазевавшимся жирненьким гайруном… Но за время жизни в столице Риэ пришлось научиться как следует владеть своим единственным оружием. В Ронн бластеры и клинки опечатывались пломбами на въезде. Но шест, как ни посмотри — всего лишь кусок дерева. В других районах города иногда приходилось хорошенько попотеть, чтобы уйти живым и относительно здоровым…
Шум он услышал издалека, но внимания не обратил — потасовки в углах были обычным делом, в раздел территории местной шпаны Риэ не встревал. А они, в свою очередь, не трогали его — Тока Зунн раньше прибегал к услугам мелких гонцов и платил, судя по всему, честно. Риэ злило это напоминание о том, что он хотел бы забыть. Защита, такая же мнимая, как и упомянутая честность… Однако иначе им с дедом пришлось бы и вовсе плохо.
Шум усилился, раздался лязг поваленного мусорного бака, Риэ повернулся и в свете розоватых лун увидел посреди проулка пятерых сиуэ. Они, смеясь, кружили, как стая хищников вокруг замершего в боевой стойке парня-Высшего. Риэ сразу понял: он настоящий Высший. Не просто лысый городской богатей из тех, что бездумно гоняются за любой новой модой, включая неугодную богам болтовню. Тот уже давно орал бы во все горло, зовя на помощь, если сразу не додумался вызвать стражников по браслету. Или хотя бы поливал бранью посягнувших на его благородную особу.
А этот — молчал, не считая хулиганье достойным того, чтобы тратить на него свои слова.
Скоро ублюдки кончат упиваться страхом своей жертвы, изобьют ее и ограбят. Их вряд ли найдут, да и взять с таких нечего. Вдосталь наглумившись, они выбросят пришельца в канал, чтоб другим неповадно было разгуливать по их территории. А и правда — если не хочется нажить себе неприятностей, то нечего шляться по бедным районам после захода солнца. Риэ вовсе не должно быть дела до всего этого, вдобавок учитывая все чаще накатывающую тошноту…