Страница 40 из 48
Он вынул из своей груди маску со шлангом, раздвинул полосы носилок и ловко переложил на них Наследника. Все вместе заняло не больше полутора капель.
— Что с Наследником? — встревоженно спросил кто-то из лэров.
— Недостаточный уровень доступа к информации, — холодно констатировал робот.
— Что… с ним? — хрипло выговорил Риэ. — Почему?..
Андроид повернулся к Риэ.
— Доступ разрешен. Коронароспазм либо действие миоглобинсвязывающего вещества. Требуется срочная оксигенация.
Тело Даро, казалось, парит в воздухе, соединенное с андроидом лишь шлангом кислородной маски, проплывая над клумбами и водяными мельницами. Риэ, наконец, смог оторвать взгляд и увидел Туа. Паури смотрела на него расширенными глазами. Не на Даро — на него. Мимо стрелой пролетела Найя. Риэ стиснул рукой траву, опустил голову. Потом заставил себя встать на ноги и пойти следом.
В медицинском крыле стояла напряженная тишина, нарушаемая лишь едва уловимым шепотом. Вдруг внешние двери распахнулись и вбежала Лейя Онья.
— Это правда?!
Итари поспешил к жене, стал уговаривать ее вернуться в покои. Риэ смотрел на сестру Даро, которая металась по залу от стены к стене, сметая на пути разложенные для отдыха посетителей подушки. Риэ было отчаянно ее жаль. На Майко, стоявшую в углу вместе с другими девушками-прислужницами Шуа, он старался не смотреть. Итари вернулся, проводив жену в покои и велел всем лэрнен идти к себе.
— Все будет так, как угодно богам, — сказал он.
— Мой внук прав, — вступила Шуа. — Пойдем в храм Марай Милосердной, Найя. Наше место сейчас именно там.
Когда сиуэйтки ушли, Риэ вздохнул с облегчением. Ему жизненно необходимо было попасть туда, к Даро. Посмотреть на его лицо. Убедиться… Риэ направился ко внутренним дверям, тихо беседующие Алин и Итари проводили его глазами.
О смерти сообщили ближе к ночи. Внутреннее освещение дворца потускнело, сады и канал вовсе утонули во тьме. Взлетно-посадочные площадки заблокировали, гвардия оцепила дворец, никому не позволялось ни входить в него, ни покидать без личного разрешения Итари Алина Онья. Купол защитного поля сомкнулся над крышей, тахиосвязь перекрыли, остались лишь несколько личных каналов Правителя. Но глухая тишина — это тоже повод для слухов… В городе было неспокойно, а во дворце и того хуже. Андроиды оказались нарасхват: перепуганные лэры скрупулезно проверяли еду и питье, ведь все слышали вердикт медробота.
«Теперь ты один из нас».
Риэ не смотрел на «непорочного», его интересовал Камоир за спиной жреца.
«Я сделал, что вы хотели. Теперь отпустите деда».
«Да будет так, Риэ Зунн», — шевельнул бровью «непорочный» и позволил деду приблизиться к экрану проекции.
«Улетай домой», — показал Риэ.
Камоир молча кивнул. Чьи-то руки сняли с него ошейник.
У дома Риэ уже давно стоял подержанный, но вполне крепкий джет для дальних полетов. Камоир не пилотировал такие, но мог бы настроить автопилот. Видят боги, ни один из Зуннов не желал возвращаться в Красные Пески, где все пропахло пеплом… Но ничто не спрячет лучше, чем пустыня с бурями, искажающими показания приборов.
***
Три дня никто не имеет права смотреть на тело. Дух умершего должен пройти стадии перехода в мир надводный. Три божества спросят его о жизни. Три дня будет длиться разговор покинутого тела — с духом, а духа — с богами.
Милосердная Марай придет первой. Она спросит о добром, что сделал сиуэ в жизни, и если такового окажется достаточно, вручит ему чашу с водой. Другой день будет освящен огненноокой Элай, что спросит о злодеяниях и бесчестьи, о подлости и измене. И достанет ли чаши в руках сиуэ, чтобы потушить огонь ее ярости? Если так, то следующий день возьмет себе Тиос. Его щупальца длинны, а глаза проникают в непознанное. Он не станет спрашивать. Он раскроет мысли и желания, что не были претворены в дела, и рассудит сокрытое. Он будет смотреть на потомков и на то, как распорядился сиуэ даром плодородия.
Если тот окажется достоин, то останется на островах Да Алэй отдыхать перед новым рождением. А если нет — будет сброшен за Край, в долгую сухую темноту, пока не смилостивятся боги.
Нарушать покой тела нельзя. Еще не оторванный от жизни дух отяготит чужое горе, и он не осилит продолжение пути, застряв меж миров. Один из богов может разгневаться и забрать нарушителя с собой.
***
Алин Онья улетел в дальний храм Элай, говорили, что он решил пройти испытание огнем и стать послушником. Еще говорили, что Правитель очень скорбит по сыну и, вразрез с правилами, забрал Лейю из женской половины к себе, чтобы она утешала его печаль. Итари почти не выходил из покоев, а если выходил, то выглядел немногим лучше уже отошедшего к богам и едва мог пройти до тронного зала, не опираясь на плечо андроида. Там он молча выслушивал бесконечный поток соболезнований от запертых во дворце представителей высокопоставленных семей или сидел, замкнувшись в своем горе. Поговаривали, что Правитель если и оправится, то не скоро, и вряд ли сможет остаться таким же как прежде. Что горе сделало его слабым. Потеря ребенка — пожалуй, худший кошмар для любого сиуэ, а тем более для того, кто воочию видел медленное вымирание своей расы. Кто знает, скоро ли горе захлестнет Онья безумием? Что тогда станет с народами?
Риэ мог остаться в одиночестве лишь ночью, в своей комнате. В коридорах и залах его всегда сопровождал Наставник, начальник стражи или один из боевых роботов. Риэ ничего не говорили прямо, но он ощущал эту ненавязчивую слежку постоянно и не сомневался: по ночам кто-то дежурит и у дверей. Силовые поля на окнах нельзя было отключить во всем дворце.
Вызов разбудил его посреди ночи.
«Мы здесь. И ты нужен нам».
— Будьте вы прокляты огненной Элай, — прошипел Риэ, поднимаясь на локте. — Я не стану ничего больше делать!
«Ты уже один из нас, Риэ Зунн. Кровь твоего спасенного брата на твоих руках. Мы выдадим тебя народу и расскажем им», — жрец говорил об этом с таким удовольствием, что Риэ содрогнулся от отвращения. — «Что от тебя останется, Зунн? Это нельзя будет даже бросить рыбам. Смерть смерти рознь, помнишь? А такая смерть поистине страшна… Но ты можешь избежать ее, если согласишься».
Риэ со свистом выдохнул и рухнул на постель, раскинув руки. Проекция поплыла над кроватью и зависла перед лицом.
— Как вы попали во дворец?
«Это не твое дело», — отмахнулся «непорочный».
«Чего вам надо?»
«Чтобы ты открыл нам одну дверь. Итари окончательно спятил. Наши источники сказали, он направляется к своему сыну прямо сейчас».
— Что?! — вскинулся Риэ, — Куда?!
«Его видели в нижнем закатном коридоре двенадцать капель назад. Он идет в усыпальницу».
Гель сенсора показался Риэ ледяным. Он до последнего сомневался, что это сработает: усыпальницу могли открыть только дающие жизнь, принадлежащие к роду. Рождающие не допускались туда без сопровождения своих отцов, мужей или братьев, как и прочие, желающие почтить память умерших. Сенсор мигнул голубым, и Риэ закусил губу, чтобы не выдать чувств. Тяжелые каменные створки бесшумно раскрылись перед ним, как перед членом семьи.
Из пола поднимались ровные квадратные постаменты с надписями. Те, что подальше — из темного малахита, ближние — из золотистого халцедона. В мягко изгибающихся стенных нишах неярко горели резалировые светильники. Риэ подтолкнули в спину, и он шагнул внутрь. Оступившись, схватился рукой за ближайший постамент, и он вдруг вспыхнул голограммой. Риэ отшатнулся от неожиданности. Квадраты с высеченными на них знаками классического сиуэ хранили в себе образы мертвых. Голограмма худощавого старого Правителя, которую случайно активировал Риэ, выглядела бы совсем живой, если бы не исходящий от нее свет. Сиуэ стоял, задумчиво перебирая в пальцах шарик книги.
— Шевелись! — снова тычок в спину.
Голограмма погасла, стоило им отойти подальше.
Низшие просто сжигали тело и развеивали пепел над водой. Высшие могли позволить себе большее: саркофаг преобразовывал материю в питательную массу, которая затем поступала в океан, возвращая долг.