Северина

Северина нашла её маленькой – тогда она выглядела, как маленький котёнок. Куда делась её мать, никто не знал. Девушка принесла её в дом, напоила из соски молоком, которое животное с удовольствием высосало. Рысь прижилась, играла с Кешкой и Тучкой, не брезговала и курами, только боялась страшного петуха, держалась от него подальше. Будучи ещё маленькой, Косуха, гоняя кур по двору, не заметила, как подкрался петух и долбанул её своим страшным клювом. Ей было очень больно. Косуха отскочила, зашипела, но петух и не думал сдаваться, опять ринулся в атаку. Пришлось убегать Косухе, не смотря на то, что у неё имелось страшное оружие – когти. Про них она просто забыла. Самым близким другом у неё стала Северина, которая её кормила и поила. А потом рысь подросла и стала убегать в лес, но непременно возвращалась к дому, обходила нехитрое хозяйство, проверяла все ли на своих местах и опять убегала. Северина только выходила за калитку, как Косуха появлялась ниоткуда, обнюхивала её и сопровождала, держась на значительном удалении. Когда заимку посещали незнакомые люди, она никогда не показывалась на глаза, сидела где-нибудь на дереве и насторожённо наблюдала со стороны – не обидит ли кто-нибудь хозяйку.

Северина вышла за калитку и позвала Косуху, но никто не появился. «Странно», – подумала она, – «Косуха могла загулять, но сейчас для этого не сезон». В полном недоумении девушка вернулась назад в дом. Ей не хотелось терять верного друга, но о плохом она пока не думала. Охотников в лесу сейчас нет, посещают его редкие туристы да грибники. Зверей Косуха не боится, скорее они боятся её.

Николай Николаевич что-то мастерил. От дома он пока далеко не отходил, выжидал, чтобы окончательно поправиться. Через день-другой надо снова ехать за продуктами. Хлеб они покупали в магазине. Были годы, когда приходилось печь самим. Теперь же Северина занимается этим от случая к случаю, когда есть настроение и желание попробовать экзотических булочек и пирожков: с грибами, с морошкой, с черникой, с брусникой. Её умение на этом не ограничивалось, она всегда старалась внести в свои творения что-то новое. Иногда пекла кулебяки, благо рыбы для них имелось предостаточно.

Николай Николаевич последнее время редко улыбался. Настроение портил местный начальник ОБХСС Дерикуйко. Он стал часто наведываться и, как правило, не один, а с одним или двумя сопровождающими. Конкретно он ничего не спрашивал, но всё что-то ходил, вынюхивал, выспрашивал, даже проверял на ощупь. Последний раз заглянул даже в сарай и в баню. Его приходилось кормить и угощать, так как от угощения он никогда не отказывался, а, наоборот, напрашивался сам, да ещё просил и стопку налить. Одной стопкой, как правило, дело не заканчивалось. Он сидел за столом, развалившись на деревянном диване и, чавкая, облизывал жирные губы, нахваливал угощение и просил ещё, особенно свежую рыбу, да не какую-нибудь, а обязательно повкуснее и пожирнее. Уходил, держа всегда под мышкой свёрток с рыбой. Тем не менее, он всё равно что-то искал. В крепком хозяйстве Николая Николаевича за многие годы скопилось добра не мало. Он всю жизнь работал, не покладая рук, делал запасы на зиму, расширял своё хозяйство в расчёте на то, что Северина выйдет замуж, и они с мужем пожелают жить при нём.

В доме всегда водилась рыба, причём, и чир, и хариус, и форель. Всегда имелась и лосятина в любом виде, в том числе свежая, хранящаяся в надёжном леднике. К нему наведывались гости специально за рыбой, а чтобы хозяин не отказал, всегда что-нибудь с собой привозили для хозяйства. Он имел свою малогабаритную электростанцию, мотокосилку, что по тем временам являлось экзотикой. Простые люди этого на свою зарплату иметь не могли. Он имел трактор-трелёвочник, легковую автомашину, что тоже являлось большой роскошью, а также катер от организации, в которой в своё время работал; он имел много сетей, орудий труда, капканов и ловушек. Всегда в погребе стояли бочки с рыбой, мясом и другими заготовками. Возможно, кому-то не нравилось, что хозяин хутора имеет большое хозяйство, тогда, как тунеядцы и, так называемые, пролетарии едва сводили концы с концами.

Вот, очевидно, Дерикуйко и зачастил, он не выкладывал напрямую, что есть жалобы от населения; не говорил, что ищет, но непременно заглядывал при случае во все укромные уголки, не забывая и кормиться от крепкого хозяйства. Он единственный не привозил своего ничего и не дарил.

Дерикуйко оказался лёгок на помине. Только Николай Николаевич о нём подумал, как он появился у калитки в сопровождении двух милиционеров, одетых в форму.

– Привет, Завьялов! Рыбкой не угостишь?

– Да куда мне от тебя деться, если не угощу, всё равно выпросишь!

– Что-то ты обо мне плохого мнения. Я ведь спрашиваю по дружбе. Смотри, я даже со своей бутылкой пришёл, только мы эту пить не будем, по доброте своей угости фирменной наливочкой.

– Скажи прямо: что ты у меня ищешь?

– Да что ты, Бог с тобой, я ничего не ищу, ехали мимо, вот и заскочили, по старой дружбе!

– Волк овце тоже в дружбе клялся, – ответил Завьялов, – Северина! – крикнул он, – Съезди на озеро, проверь ловушки, может, щучка какая попалась!

– Хорошо, дедушка, – ответила Северина.

– Ну и невесту ты вырастил, красавица! Может, за меня замуж выдашь?

– Ты для неё старый и не справишься. Если что не так, она враз зуб выбьет.

– Ты же знаешь, где я работаю, чтобы справиться – у нас имеются свои методы.

– Нет, нам эти методы не подходят.

– Это я так. А ты всё же подумай.

– Северина сама решает с кем ей быть, я ей не указчик и не советчик.

– Ну-ну, – только и сказал Дерикуйко, – Ну так как, насчёт наливочки?

– А куда мне деться? Не вовремя вы, работы много. Садитесь вон за стол во дворе, по одной налью.

Николай Николаевич не стал выставлять всю бутыль, знал, что она опустеет довольно быстро. Он наполнил в доме графин и вынес самогон в графине.

– А ты знаешь, хозяин, что ведётся борьба с самогоноварением?

– На вас не угодишь: то наливай, то про борьбу. Вы определитесь, чего хотите. Я ничего не украл, что имею, всё нажито трудом.

– Смотри, какой обидчивый! Считай, что я пошутил, при нас можешь ничего не бояться.

Дерикуйко зачем-то ковырял носком сапога землю под деревом. Потом пошёл вдоль забора.

– Не ходи, у меня собака злая! – крикнул Николай Николаевич.

– Так она же на привязи!

– А вдруг сорвётся и покусает. Садись за стол, всё налито. Я выпью с вами только одну стопку, у меня много работы.

– Садись, садись! – Дерикуйко чуть не силой стал его усаживать, – Никуда не денется твоя работа.

– Не пойму я вас: то ли вы при исполнении, вон в форму облачились, то ли вы так по гостям ходите, и как мне с вами разговаривать? Вы же власть, значит, я не могу говорить всё, что думаю, тут же и арестуете.

– А ты не говори против власти.

– Я и не говорю, отношусь с уважением, за стол посадил. Вы тут пока наливайте, а я самовар поставлю, чтоб чайку свеженького. Северина приедет, рыбы привезёт, с собой дам.

– Дед, а я не пошутил насчёт сватовства, ты подумай.

– Эта тема закрыта. Я не решаю. Если влюбился, разговаривай с Севериной, но она может и кочергой проехать, не посмотрит, что милицейский начальник.

Завьялов ушёл на крыльцо, возился с самоваром, тянул время, чтобы не идти за стол. Не хотелось ему сидеть с ними за одним столом. Он знал, что Дерикуйко не только у него отоваривается, бывает он и в потребсоюзе, шарит по складам и в других организациях. Слух о нём ходит нехороший. «Другие милиционеры не в счёт», – размышлял хозяин, – «Он их просто не знает, да они и молчат, не лезут в душу со своими законами. А этому всё что-то надо. Глаза бегают, зыркают по сторонам. Если разобраться, чего ему в чужом хозяйстве высматривать? Социалистической собственности здесь нет, значит, ничего не похищено. Всё нажито своим трудом. Хозяйство, конечно, крепкое, большое, но это зависит от того, кто и как трудится. Если на диване лежать – ничего этого не будет. Всё построил сам, своими руками, немало денег заплатил за землю и потратил на взятки, иначе ничего бы не добился».